— Правильно, — оживленно кивает Бриджит. — И стоило. У тебя был передоз. Ты чуть не умер. Ты сделал это с собой...

Я вздыхаю: — Не намеренно... Клянусь, не намеренно. Я бы так не поступил с ней.

Бриджит задумчиво смотрит на меня.

— Это было хуже, чем когда ты ей изменил.

Но я не верю ей. Ни капли. После нашего расставания я читал статьи, которые Daily Mail и The Sun писали о ней. Всякую чушь вроде «По словам близких источников, Паркс, выглядящая подавленно, направляется в реабилитационный центр, после того как обеспокоенные родители бьют тревогу из-за потери веса». Или о том, что у неё диабет, или что она подхватила какого-то паразита, но на самом деле она просто была несчастна.

Так что Бриджет врёт.

Не может быть, что всё было хуже, чем тогда.

— Она не ходила в душ. Пролежала клубком в своей постели примерно неделю. Она не ела. Она не пила.

— Да она и так всегда ест, как птичка, — пожимаю плечами, будто её слова меня не убивают.

— Она потеряла сознание, — кивает Бриджит. — Нам пришлось отвезти ее в больницу из-за обезвоживания.

Мое сердце разбивается. Паркс никогда этого не рассказывала.

Чёрт.

Бриджит качает головой на меня.

— Нельзя позволить кому-то любить себя так, как любит она, а потом быть таким безрассудным с чувствами другого человека. Это несправедливо...

Я сердито смотрю на неё.

— Так же как нельзя позволить любить кого-то так, как люблю ее я, а потом держать на расстоянии вытянутой руки, потому что я облажался один раз три года назад...

Бриджит фыркает: — Ты облажал больше чем раз... Давай будем честными. Как и она, — добавляет Бридж, когда я открываю рот, чтобы возразить. — Я не говорю, что она невинная, ведь это не так. Иногда она бывает большей идиоткой из-за тебя.

Я улыбаюсь ей, почувствовав некое удовлетворение.

— Но то, что она делает, это способ защитить себя, — продолжает Бриджит. — Она думает, что если ты умрешь, то и она умрет, — она слегка пожимает плечами, довольная своим выводом.

— Бриджит, — криво улыбаюсь ей, потому что это звучит глупо.

— И очевидно, это нелепо, — говорит она громче, перекрикивая меня. Честно говоря, слишком самоуверенно для двадцати одного года. — И недостоверно. Но представь, если бы ты действительно умер — каково бы ей было? Потому что она это уже представляла. Только об этом и думает с тех пор, как это произошло.

— Неправда, — хмурюсь.

— Правда. Она говорила мне, — Бриджет барабанит пальцами по столу. — А ты тем временем продолжаешь делать то, что это и вызвало.

Я открываю рот, чтобы возразить.

— Ты специально хочешь сделать ей больно?

— Нет, — отвечаю и мрачно смотрю на нее.

— Пытаешься проверить вашу любовь на прочность?

— Hет.

Но наша любовь крепче, чем ты думаешь, малышка Паркс.

Она долго и с интересом смотрит на меня.

— Тогда что, черт возьми, ты делаешь?

62. МАГНОЛИЯ

Я возвращаюсь в Лондон как раз к третьему декабря. Не то чтобы это имело значение. Теперь это уже неважно — хотя, конечно, важно, но теперь я с Томом. По-настоящему.

Или, по крайней мере, я собираюсь быть с ним.

Так я решила, когда уезжала от него.

— Куда ты едешь? — спросил он.

— В Девон, — пожимаю плечами. — По работе.

Он озадаченно смотрит: — Почему именно в Девон?

Я импровизирую на ходу.

— Для статьи о местах рядом с нами.

— Понятно, — кивает он и нежно касается губами моих губ. — Я бы поехал с тобой, если бы не нужно было улетать...

Качаю головой: — Не выдумывай. Это просто Девон.

Я крепко обнимаю его. Он — тот, с кем я должна быть. Я уверена в этом.

Думаю об этом всю дорогу, и все равно это уже не имеет значения, ведь когда сказала Би Джею, что все кончено, он ответил «наконец-то», будто ожидая этого. Как долго он ждал?

Пожалуй, стоило сделать это еще много лет назад, но я вовек буду переживать, что никогда не полюблю еще раз так, как люблю его.

Я думала, что нам суждено быть вместе. Думала: что бы ни случилось, как далеко мы бы не зашли, как сильно не обидели бы друг друга, мы всегда будем находить путь назад.

А теперь мне двадцать три, и вот куда мы дошли, и все время только то и делали, что теряли друг друга снова и снова, быть вместе теперь кажется детской фантазией. Как сказка на ночь, за которую я цеплялась, чтобы облегчить боль от необходимости оставить его позади.

Сразу стало ясно, что оставить его в прошлом — это не пассивный процесс. Это всегда включало боль, акт насилия, это как вырвать сердце из собственной груди, оставить его где-нибудь на скамейке, надеясь на лучшее, надеясь, что я успею доехать до больницы, где меня залатают... однако не уверена, что без сердца в груди возможно столько прожить.

Останавливаюсь возле нашего семейного дома в Дартмуте.

Это большой старый особняк на двадцати девяти гектарах земли. Крытый бассейн, открытый бассейн, озеро, тропинка к пляжу, несколько лошадей и овец.

Раньше я любила это место. Теперь уже не так сильно.

Я ищу садовника, мистера Гиббса. Он работает на нашу семью много лет — на самом деле, всю мою жизнь. Он хороший человек. Немногословный. Вдовец, насколько я знаю.

Мне часто интересно, не одиноко ли ему здесь. Он живет на территории с двумя сенбернарами. Я закутываюсь в отделанный замшей кардиган в рубчик из верблюдьей шерсти и обнимаю себя, ведь больше некому, обхожу дом и иду через сад по заросшей тропинке к озеру, где растет дерево.

Я всегда любила эту иву, даже раньше. В ней есть что-то поэтичное, даже до того, как появились стихи, чтобы о ней написать. Она плачет над водой, ветви низко склоняются, как колесница, гнутся, словно сломлены, но это не делает дерево менее красивым.

И сейчас... я все равно люблю эту иву, даже до того, как вижу Би Джея Баллентайна, стоящего под ней.

Я смотрю на него несколько секунд.

Черный кашемировый худи из коллаборации Fear of God x Ermenegildo Zegna, брюки в тартан от Paccbet, потрепанные черные Vans.

Его волосы взъерошены, глаза печальны, а рот немного приоткрыт, когда он смотрит на меня.

Я моргаю, потому что скучаю по нему, и по опущенным краям его губ понимаю, что он тоже скучает. Я чувствую тепло, как когда тебя плотно укутывают в кровати ночью, ощущение спокойной уверенности, что я буду хранить все мелкие детали о нем навсегда. Я никогда не забуду форму его губ.

— Ты пришел, — говорю я тихо.

— Конечно, я пришел, — он кажется немного раздраженным. — Я обещал.

— Ты уже раньше нарушал обещания.

Он поднимает на меня глаза.

— Но не это.

Между нами ощутимая дистанция — когда же ее не было в последнее время? Минуты идут, а мы молчим.

На алтаре этого дерева я проговариваю тысячи беззвучных молитв и делаю тысячи безмолвных жертв, умоляя любого, кто это слышит, соединить наши звезды и дать ему быть тем, кем я его считала. Если это невозможно, молю я, освободи меня от него, и не дай этому расставанию убить меня. Но он стоит того, чтобы ради него умереть, и именно это задевает меня.

Би Джей смотрит на меня глазами того, кто знает меня слишком долго, считывает те эмоции с моего лица, которых не имеет разрешения видеть.

— У тебя все хорошо? — смотрит на меня.

Я киваю, хотя это немного ложь.

— А у тебя?

Он пожимает плечами: — Этот день всегда немного выбивает меня из колеи.

Я киваю еще раз: — Ага.

Би Джей смотрит на дерево, слегка улыбаясь.

— Постоянно вспоминаю ту ночь.

Мои щеки розовеют.

— В самом деле?

Он касается своим указательным пальцем носа, слегка улыбаясь.

— Ага. А ты нет?

Я стараюсь не вспоминать — вот честный ответ.

— Кто тогда поймал нас? — я прищуриваю глаза на него.

— Тэтчер, — смеется Би Джей. — Хендри.

Он проводит руками по волосам.

— Да, — улыбаюсь. — Ты был очень зол.