– Рад это слышать.

– Замечательно выглядите, сэр. Я очень рад, что вы полностью поправились.

Командуя пехотой в сражении при Фейр-Оаксе, Хэмптон сидел верхом, когда вражеская пуля попала ему в ногу. Боясь, что не сумеет снова забраться в седло, если сойдет вниз, он оставался на лошади, пока хирург сдирал с него сапог, исследовал рану и вытаскивал кусок свинца. Когда рану перевязали, сапог вернули на место, заткнув дырку от пули, и Хэмптон не бросил своих людей, пока наступившая ночь не прекратила сражение, и только тогда командира сняли с лошади. Сапог был полон крови, она уже переливалась через верх.

– А я рад, что увидел вас, – сказал генерал, – это позволяет мне сообщить вам две новости, которые вы можете счесть… возмездием, что ли. – (Озадаченный Чарльз ждал продолжения.) – Недавно, пытаясь проводить строевые учения, капитан фон Гельм упал с лошади и сломал шею. Он был пьян и умер в течение часа. И вторая новость: ваш любимчик рядовой Грэмм исчез без разрешения.

– Он, наверное, в двадцати милях позади, и с ним еще несколько сот.

– Нет, Грэмм не отстал. Он дезертировал. Оставил записку, где сообщил, что записывался в армию ради защиты южных земель, а не для того, чтобы воевать на Севере.

– Видит Бог, я удивлюсь, если он не нанял адвоката, чтобы составить такое объяснение. – Чарльз натянуто засмеялся, Эб тоже.

– Я подумал, что новости могут послужить вам хоть каким-то утешением.

– Стыдно признаться, генерал, но вы правы.

– А вы не стыдитесь. Стыд в том, что такой прекрасный командир, как вы, проиграл те проклятые выборы. Если бы у нас были только Грэммы и фон Гельмы, нам бы уже давно пришел конец. Желаю вам успеха, капитан. Уверен, уже очень скоро я снова призову вас на службу, и лейтенанта Вулнера тоже. – И он умчался к своим офицерам.

Получив такое известие, Чарльз и Эб весь вечер ждали новых приказов, но так ничего не получили. После ужина они занялись своими лошадьми, потом пытались заснуть, а утром чуть свет отправились смотреть, как Старина Джек ведет своих солдат в Мэриленд.

Как считал Чарльз Мэйн, да и многие другие, за последний год с Джексоном произошла любопытная перемена. Его слава была столь огромна, а подвиги – столь внушительны, что даже само его имя теперь жило как бы отдельно от него, превратившись в легенду, часто никак не связанную с реальным человеком, а уж тем более с тем нескладным застенчивым парнем, с которым кузен Орри подружился в свой первый год в Академии. Однако Джексон Каменная Стена был вполне реален, и именно в эти минуты он пересекал реку верхом на своем жеребце редкой кремовой масти, направляясь к деревьям, где оркестр сразу заиграл «Мэриленд мой, Мэриленд», приветствуя его.

Эб проводил Джексона взглядом и сразу повернулся к длинной колонне пехоты, шедшей следом за ним. У солдат Джексона был такой вид, будто в этих мундирах они уже много лет шли строем, сражались и спали, ни разу не стирая их. При них было оружие, и почти ничего больше. Ни ранцев, ни наплечных сумок.

Это были легендарные солдаты пешей кавалерии Джексона, прозванной так потому, что они могли одолеть шестьдесят миль за два дня. Чарльз с изумлением смотрел на взлохмаченные бороды, безумно сверкающие глаза, обожженные солнцем лбы и щеки.

– Бог мой, Эб, ты только посмотри! Многие из них босиком!

Это действительно было так. Даже если часть солдат и шла в обуви, та была вся изодрана в клочья и кое-как подвязана бечевками. Наблюдая за проходящей колонной, Чарльз увидел, что не меньше половины людей Джексона шагают босиком, ступая по земле изрезанными ногами, покрытыми синяками и испачканными засохшей кровью и грязью. Может, в теплую погоду человек и способен привыкнуть к такому, но что будет, когда наступит зима?

Всматриваясь в морщинистое, простое лицо одного рядового, шлепавшего по воде, Чарльз сначала предположил, что солдату лет сорок, но потом понял, что ошибся.

– Они выглядят как старики…

– Да и мы тоже, – откликнулся Эб, топтавшийся за спиной Чарльза. – Ты разве не замечал в последнее время седину у себя в бороде? Говорят, у Боба Ли борода уже почти полностью белая. Очень многое изменилось всего за год, Чарли. И конца что-то не видно.

Чарльз внезапно вздрогнул. Он смотрел на грязные босые ноги, топавшие к Мэриленду, и думал о том, сколько из них промарширует обратно.

Девятое сентября. Жаркий свет позднего лета заливал всю равнину. Зелень уже начинала желтеть, сохнуть, увядать. Наступило время сбора урожая.

Кавалерия растянулась почти на двадцать миль. За ней двигались пехотные корпуса генерала Ли, готовые, по слухам, в любой момент ударить по Пенсильвании. Вдали, за смутно видневшимися холмами, из Вашингтона подходила армия Макклеллана, подкрепленная новыми силами. Пусть, как всегда, медленно, но все-таки подходила. Вдоль Потомака шпионили переодетые крестьянами лазутчики с вражеской стороны, наблюдая за движением войск через Уайтс-Форд.

Хэмптон разбил лагерь у Хайатстауна, в нескольких милях южнее Урбаны. Чарльз уложил все, кроме самого необходимого, в походный сундук, где лежали его первая сабля и золингенский клинок. Из сундука он достал свой серый капитанский мундир. Было совершенно очевидно, что вторжение повлечет за собой тяжелые бои, и Чарльзу совсем не хотелось, чтобы свои приняли его за врага. Когда сундук ставили на одну из багажных повозок, он смотрел на него так, словно видел в последний раз.

Сильно поношенный мундир, купленный когда-то новеньким в Колумбии, он привязал сзади к седлу. Это седло было придумано по прусскому образцу, человеком, который теперь так истово стремился уничтожить их. Все-таки странная это была война.

И голодная к тому же. Эб Вулнер ныл полвечера:

– Никто не хочет нас кормить. Одно зеленое зерно – что для двуногих, что для четвероногих. А не назвать ли нам эту войну «Кампанией зеленой кукурузы»? А, Чарли? Как тебе?

Чарльз промолчал, он сосредоточенно проверял порох и пули, надеясь хоть немного поспать после этого. Оружие могло им понадобиться, и уже очень скоро.

Десятое сентября. Чарльз и еще восемь разведчиков выехали после наступления темноты. Вскоре они наткнулись на конный патруль федералов и даже атаковали их на размокшей дороге, но на этот раз не услышали, как бывало раньше, испуганных криков: «Черные всадники! Черные всадники!»

Вместо этого раздались ответные выстрелы. Один из разведчиков упал, сраженный пулей, а невезучий Доан потерял еще одного коня. В результате им пришлось отступить, увозя двоих раненых. Чарльз вез Доана, и горячий ветер бил ему в лицо, когда Бедовый несся галопом в бледном свете луны. Неужели они натолкнулись на людей Плезантона, думал Чарльз. Эти парни стреляли лучше и скакали быстрее, чем все те янки, которых он видел до сих пор. Быть может, торговцы обувью и заводские работяги тоже научились ездить верхом? Быть может, им вскоре придется всерьез опасаться кавалерии Севера?

В тот же вечер в Урбану, в здание одной из школ, привезли раненых из бригады Хэмптона, и как раз тогда, когда там шел очередной бал, устроенный неуемным Стюартом, которому, очевидно, не казалось, что таких балов было уже чересчур много. Вид окровавленных мужчин отчасти подпортил праздник. Почти все девушки засобирались домой, и лишь немногие остались, чтобы помочь. И все же, несмотря на эту безусловную храбрость, даже их хорошенькие глазки округлились от ужаса, когда во двор школы въехали грязные, оборванные, пропахшие по́том мужчины довольно дикого вида и объявили, что к ним приближается огромная армия.

Их было почти девяносто тысяч, но об этом Боб Ли пока не знал. И, как ни странно, эта новая армия Макклеллана двигалась вовсе не с обычной для генерала медлительностью. Не то чтобы она неслась во весь опор, но и не ползла. Но Старина Боб и этого не знал.

Двенадцатое сентября. На западе генерал Ли пошел на опасный шаг и разделил свою армию – об этом Чарльз знал наверняка, об остальном мог лишь догадываться. Старина Боб хотел сохранить в безопасности путь снабжения армии до самого Винчестера, перед тем как пойти на Хейгерстаун или даже, чем черт не шутит, на Филадельфию. Это означало, что он решил взять гарнизон северян в Харперс-Ферри. Это означало, что силы конфедератов теперь были раздроблены. Приказ был отдан еще девятого, но Чарльз узнал о нем только сейчас.