Бросив злобный взгляд на Энди, который не обратил на это внимания, Каффи смотрел, куда поедет повозка. Жадно ощупывая глазами пышную грудь девушки, он энергичнее задвигал рукой.

Лежа в кровати под стеганым одеялом, Орри сказал:

– Мне понравилась эта негритянка. Острая на язык, как и старуха. Но мне кажется, ей можно доверять.

– Иначе я бы не позволила ей остаться. – Мадлен ласково коснулась мужа. – Все будет хорошо, не волнуйся. Давай не будем тратить последнюю ночь на эти переживания.

– Боже, как же я буду скучать без тебя!

– Покажи мне, как именно…

Утром, уже в шляпе, длинном сюртуке и галстуке, подходившем разве что для похорон, Орри поцеловал рассеянно улыбавшуюся мать.

– Спасибо, что навестили нас, сэр, – сказала она. – Приезжайте еще, хорошо?

Когда он поцеловал жену, она крепко прижалась к нему и прошептала:

– Да хранит тебя Господь, любимый! Однажды, когда я еще была маленькой, наступил момент, когда я вдруг поняла значение слова «смерть». Я заплакала и побежала к отцу. Он взял меня на руки и сказал, что я не должна позволять этому слову слишком сильно пугать меня, потому что все мы живем по одним законам. Сказал, что уму и сердцу становится легче, если мы помним о бренности всего живого. Мне понадобились годы, чтобы понять его и поверить ему. Но… но я не хочу, чтобы это случилось с тобой раньше отведенного срока. Жизнь стала такой прекрасной…

– Не тревожься, – постарался успокоить ее Орри. – Скоро мы снова будем вместе. Я не думаю, что кто-нибудь станет стрелять в офицера, который сидит за письменным столом.

Он поцеловал ее еще раз, обнял и сел в карету; Аристотель взмахнул поводьями, и лошади бодро понеслись по аллее.

Кое-кто из штатских американцев еще помнил, что двумя главными врагами, погубившими британскую армию в Крыму, были грязь и болезни. Вскоре после падения форта Самтер эти люди решили по возможности предотвратить в гарнизонах Союза ошибки, совершенные полдюжины лет назад на другом конце света.

Как только план был обнародован, армейские врачи начали издеваться над ним, называя его создателей дилетантами, которые суются не в свое дело. То же самое повторяло и большинство государственных служащих. Однако зачинщики настояли на своем, и уже к середине лета Санитарная комиссия Соединенных Штатов была создана. Управляющим делами стал Фредерик Ло Олмстед, известный тем, что в 1856 году создал проект Центрального парка Нью-Йорка, а также своими нелицеприятными высказываниями в адрес рабства, опубликованными в его популярных мемуарах.

Линкольн и военное министерство не хотели утверждать комиссию, но были вынуждены это сделать, так как с ней оказались связаны такие важные люли, как мистер Бейч, известный журналист и внук Бена Франклина, и Сэмюэль Гридли Хауи, прославленный бостонский врач и гуманист. Но даже после официального признания члены комиссии не могли простить президенту того, что он назвал их пятым колесом в телеге.

Нравилось это противникам или нет, но комиссия начала активно снабжать солдат предметами, которых им не хватало, и проверять чистоту в гарнизонах и госпиталях. Некоторые из тех, кто возражал против такой работы, сменили гнев на милость после Булл-Рана, когда шестнадцать повозок Санитарной комиссии поехали на место сражения, чтобы забрать раненых, в то время как им навстречу врассыпную бежали союзные солдаты.

Комиссии удалось организовать огромное количество женщин-волонтеров по всему Северу, которые стремились помочь армии любыми возможными средствами. В Лихай-Стейшн, как и везде, дамы провели первую из многих благотворительную санитарную ярмарку для сбора пожертвований, а также необходимых вещей.

Пока Сципион Браун перевозил остальных своих подопечных в перестроенное здание у завода и устраивал их там с помощью венгерской супружеской пары, нанятой специально для этого, Констанция занималась подготовкой к проведению санитарной ярмарки, которая должна была пройти во вторые пятницу и субботу ноября. Местом проведения была выбрана территория заводского склада, недалеко от железной дороги, рядом с каналом.

Уотерспун два дня и две ночи гонял людей, чтобы очистить здание; огромные стальные листы грузили на специальные составы и увозили. Вирджилия тоже принимала участие в подготовке к ярмарке, будучи членом комитета, как и Бретт, которая оправдывала свое согласие двумя основными причинами: ее муж был офицером союзной армии, а даже если бы и не был, гуманитарные соображения в этом случае перевешивали ее пристрастность. Ведь главной целью и самой ярмарки, и организационного комитета было спасение человеческих жизней. А вот работа бок о бок с Вирджилией стала для нее настоящим испытанием. Это действительно оказалось нелегко.

С первого же часа после открытия ярмарка, привлекшая в долину огромное количество людей, имела шумный успех. Стены и стропила склада были увешаны патриотическими лозунгами. Наибольший интерес публики вызвали замечательные фотопортреты нескольких бравых парней из Сорок седьмого Пенсильванского добровольческого полка под командованием полковника Тилмана Гуда – ведь все они были уроженцами долины, – а также увеличенный газетный портрет генерала Макклеллана. Художник из местной газеты представил сатирические изображения Слайделла и Мейсона, направленных президентом Дэвисом в качестве посланников Конфедерации в Европу и похищенных в начале месяца с борта британского почтового судна «Трент», на котором они направлялись к месту своей новой службы, что вызвало возмущение правительства королевы и угрозы со стороны лорда Лайонса, британского советника в Вашингтоне.

Были здесь и военные экспонаты – мушкеты и винтовки, содержимое обычного солдатского ранца, фляжка, пробитая пулей, а еще множество стендов с едой, брошюрами и обмундированием. Вирджилия работала на стенде с одеждой. Кому-то из членов комитета удалось раздобыть армейский плащ, сшитый из дешевой темно-синей ткани, которую делали из старых тряпок. От него уже было отрезано несколько небольших квадратиков, и Вирджилия каждые пятнадцать минут продолжала собирать людей, чтобы провести очередную демонстрацию. Держа квадратик ткани над тазиком, она поливала его водой, отчего он распадался на комочки, которые Вирджилия тут же раздавала возмущенным зрителям, не забывая всякий раз напоминать, что их пожертвования помогут снабдить солдат достойным обмундированием.

Эта работа вдохновляла Вирджилию, ведь таким образом она наносила пусть и маленький, но небесполезный удар по Югу. К тому же ей нравилось, как она выглядела. Констанция дала ей свою шаль, а Бретт – камею, которую она приколола на груди темно-коричневого платья. Волосы Вирджилия уложила в шелковую сетку, а еще надела серьги с мерцающими опалами, также взятые взаймы. Благодаря ее умению общаться с публикой, отточенному на собраниях аболиционистов, она оказалась лучшим демонстратором на ярмарке. И заработала комплимент от председателя своего сектора и, что еще важнее, от одного незнакомого мужчины.

Это был майор из Сорок седьмого полка. Когда Вирджилия наглядно и на словах показывала негодность ткани, он наблюдал за ней, стоя в стороне, напротив стенда с одеколоном, – солдаты просто умоляли о какой-нибудь парфюмерии, чтобы заглушить вонь выгребных ям и сточных канав в гарнизонах.

Пока Вирджилия проводила демонстрацию, офицер внимательно наблюдал за ней. И она даже сбилась с мысли, когда его взгляд скользнул с ее лица на грудь, сразу, впрочем, вернувшись обратно. Он держал под локоть какую-то женщину – вероятно, свою жену, но те несколько секунд, что он смотрел на нее, имели для Вирджилии огромное значение.

Раньше, когда она чувствовала себя безобразной, да и выглядела так же, она никогда не привлекала внимания мужчин, разве что изгоев вроде бедняги Грейди. Но после такого чудесного преображения этот майор счел ее пусть даже и не красавицей, но, по крайней мере, женщиной, достойной внимания. Да, очевидность перемен нельзя было отрицать, и это приводило ее в восторг.