Это кричал он сам.

Очнулся он под дождем. Сначала ему показалось, что он уже умер. Потом из темноты послышались крики, стоны, внезапные вопли. Громко сопя, он начал судорожно ощупывать себя – от лодыжек до самого горла, но ран не нашел. Да, он был мокрым, замерзшим, все тело нестерпимо ломило. Но он был живым. Живым! Боже милостивый… Он пережил этот день.

Над верхушками деревьев сверкнула молния. А когда вслед за ней ударил гром, он пополз. Ударился головой о ствол, обогнул его, потом пробрался сквозь какой-то колючий кустарник. Земля стала уходить немного вниз. Ему показалось, что где-то впереди вода. Он пополз быстрее.

Снова полыхнула молния, и снова сквозь раскаты грома он услышал унылый хор раненых. Сколько же их было? Тысячи? Кто выиграл сражение? Этого он не знал и не хотел знать.

Его руки погрузились в ил. Он прополз еще немного вперед и окунул их в воду. Во рту пересохло. Он зачерпнул воду ладонями, выпил, рыгнул, едва сдержав рвоту. Почему у воды такой странный вкус?

В ярком свете молнии он вдруг увидел подпрыгивающие на воде тела и красную жижу, стекавшую с его рук. Желудок судорожно сжался; он согнулся пополам, но ничего так и не вышло. «Я в Мексике, – с ужасом думал он. – Это Мексика».

Он с трудом встал, перебрался через ручей, замирая от отвращения каждый раз, когда трупы мягко ударялись о его ноги. Выйдя на твердую землю, он снова побежал между деревьями, споткнулся о камень, охнув, упал, уцепившись вытянутой рукой за что-то твердое, что смягчило падение. На ощупь это было похоже на штык от винтовки. Убрав намокшие волосы со лба, он встал на колени и еще подумал: хорошо хоть на острие не напоролся.

Белая вспышка опять на мгновение озарила все вокруг. Штык торчал из горла другого мальчишки-барабанщика, пришпилив того к земле. Бент дико закричал и продолжал кричать, пока не лишился сил.

Потом он снова двинулся дальше. Каждое новое потрясение постепенно приводило к обратному эффекту, и к нему стала возвращаться ясность мысли. Он не хотел этого. Лучше уж было совсем отупеть, чтобы ничего не понимать. Но делать нечего – теперь ему придется возвращаться в реальность и думать, что будет дальше.

С одной стороны, он повел себя точно так же, как все солдаты его полка, – в панике бежал с поля боя. Но его вина как командира была намного весомее. Хуже того – он побежал в числе первых. Солдаты наверняка не станут молчать, и клеймо позора погубит его. Этого никак нельзя допустить.

Пыхтя и отфыркиваясь, он побежал назад и даже намочил штаны от напряжения, но, не обращая на это внимания, продолжал судорожно шарить в кустах. Сначала он наткнулся не на того и сунул руки в развороченную грудь какого-то южанина, пронзительно завизжав. Потом, успокоившись, продолжил свои поиски и наконец нашел маленького барабанщика.

Не могу, думал он, глядя на пронзенное горло, освещенное сполохами молний.

«Но это единственный выход».

Обливаясь по́том и тяжело дыша, он ухватился за винтовку и осторожно потянул, поворачивая ее из стороны в сторону, пока не выдернул из тела мальчика. После этого он прислонился спиной к дереву, покрепче уперся ногами в землю и собрался с духом.

Потом снова отвернулся, закрыл глаза, нащупал острие штыка и приставил его к левому бедру.

И толкнул.

Обе стороны объявили о победе у Питтсбург-Лэндинга. Однако на второй день Грант пошел в контрнаступление, и в конце концов армия Конфедерации была вынуждена отступить к Коринфу, а один из ее выдающихся героев, Альберт Сидни Джонстон, погиб в бою. Эти факты говорили больше, чем любые заявления.

В госпитале Бент узнал, что поведение его полка не было исключением. Бежали тысячи. Раздробленные части разных подразделений попадались вдоль всего берега Теннесси; все воскресенье они прятались, прислушиваясь к грохоту битвы, а в понедельник Союз уже праздновал победу.

Однако все это отнюдь не означало, что гроза над головой Бента миновала. Уже скоро в отношении его поведения как командира полка началось служебное расследование. Ему пришлось так часто повторять свою легенду, что с каждым разом он врал все более и более вдохновенно:

– Да, я действительно бежал, сэр. Чтобы остановить своих людей. Чтобы прекратить беспорядочное бегство с поля боя.

На вопрос о месте, где его нашли без сознания, а это был маленький приток Совиного ручья, примерно в миле от позиций его полка, он ответил:

– Бунтовщик, с которым я схватился, тот самый, что ранил меня, напал на меня недалеко от нашей первоначальной позиции. Я бился с ним лицом к лицу, а не бежал, это доказывает моя рана. А о том, что было после, я помню плохо. Помню только, как он ударил меня штыком, как я сбил его с ног и как потом пытался остановить солдат.

Следствие продолжалось, пока не дошло до самого Шермана, которому Бент тоже заявил:

– Я бежал, чтобы остановить солдат. Остановить панику.

– По заявлению некоторых свидетелей, – холодно произнес генерал, – вы были среди тех, кто бросился бежать первым.

– Это не было бегством, сэр. Я хотел остановить других. И даже если вы поставите меня перед трибуналом, я повторю то же самое. Как повторю это любому из свидетелей обвинения. Пусть они скажут это мне в лицо. Вы дали мне полк, состоящий из необстрелянных юнцов. Разумеется, они побежали, как и многие. Я только хотел их остановить. Не допустить паники.

– Довольно! Я сыт по горло вашими объяснениями! – воскликнул Шерман и, отвернувшись в сторону, сплюнул на землю рядом с походным столом. – И я больше не желаю, чтобы вы оставались под моим командованием.

– Значит ли это, что вы намерены…

– Вы узнаете, что это значит, когда я решу, что вам следует знать. Свободны!

Бент отдал честь и, прихрамывая, вышел из палатки. Страх его был так силен, что он даже забыл о своей ране. Что же задумал этот безумец?

На мысе к юго-востоку от Ричмонда Макклеллан столкнулся с Джо Джонстоном без особых результатов. В долине реки Шенандоа Джексон Каменная Стена одержал блистательную победу, поквитавшись тем самым за позор южан в Питтсбург-Лэндинге. Флотилия адмирала Фаррагута, умело маневрируя по Миссисипи мимо фортов конфедератов, прошла к Новому Орлеану, и двадцать пятого апреля практически беззащитный город был взят. А через неделю, то есть спустя почти месяц после той тяжелой встречи с Шерманом, Бент получил новое назначение.

– Штабным в Армию Залива?[43] – удивился Элмсдейл, когда Бент при случайной встрече сообщил ему новость. – Она же создана в основном для оккупации? Местечко безопасное, но карьеру там не сделаешь.

– Да куда мне с этим? – проворчал Бент, показывая на свою ногу.

Сквозь бинты просочилась кровь, испачкав ткань брюк.

Элмсдейл пожал ему руку и пожелал всего хорошего, однако Бент заметил в глазах полковника самодовольство. Элмсдейл получил ранение в плечо возле «Осиного гнезда» – так конфедераты прозвали позицию северян, с которой их приходилось «выкуривать» безжалостным артиллерийским огнем. И несмотря на то что в конце концов федералам пришлось сдаться, чтобы избежать еще бо́льших потерь, за эту героическую оборону Элмсдейл в числе прочих был даже отмечен в приказе командующего. Бент же снова был унижен, но винил в этом, разумеется, всех, кроме себя, – начиная от Шермана, этого безумного коротышки с жидкой бороденкой, до вдохновителя победы у Питтсбург-Лэндинга пьянчуги Гранта, с его дурацким прозвищем Безоговорочная Капитуляция.

Звезда Елканы Бента клонилась к закату, и он ничего не мог изменить.

– Подгоняйте повозки! – кричал Билли. – Нам нужны еще лодки!

Зайдя в илистую грязь почти до середины высоких сапог, Лайдж Фармер похлопал его по руке:

– Не так громко, мальчик мой! На том берегу могут быть неприятельские патрули.