В результате один становился в общественном восприятии все более творцом нового в перестройке, другой — толкователем пройденного, что вскоре стало восприниматься скорее ретроградством, чем обновлением. Так расходились представления о двух самых высокопоставленных спичрайтерах, писавших речи для одного и того же главного оратора Советского Союза времен перестройки.

В конечном итоге один остается в общественной памяти как новатор и субъект политики, другой — как консервативный аппаратчик и проводник политики.

Понятно, что такая ситуация не единична. И «до» и «после» встречались и встречаются дуэты, трио и более крупные ансамбли людей, которые при равных стартовых условиях оказываются с разными результатами на финише. Обстоятельств, определяющих такой итог, очень много. В данном же случае примечательно, что при сходных качествах богатого природного потенциала, примерно одинаковом честолюбии, умении организовать свой и поставить себе на службу чужой труд их отличали друг от друга прежде всего степень самоидентификации с тем третьим лицом, для которого они сочиняли тексты выступлений.

Такое растворение своего «я» в труде на заказчика даже вне рамок этого труда ведет к утрате личностной привлекательности. И наоборот, сохранение своего «я» за пределами официально отведенных рамок работы на заказчика может и обогатить личность исполнителя чужих выступлений за счет распространяющегося на него свыше авторитета.

Думается, что второй вариант оказывается в конечном итоге более продуктивным. И не только с точки зрения личных интересов. А прежде всего — более широких, общественных, когда в роли спичрайтеров оказываются фигуры политического уровня.

Если спичрайтер отчуждается от результатов своего труда и в этом его профессионализм, то на противоположной стороне происходит обратный процесс. Заказчик и потребитель письменного товара принимает вместе с листами текста и убежденность в собственном авторстве.

Понятно, что на всех стадиях написания проекта выступления заказчик небезучастен к тому, что и как делается. Именно он определяет главную направленность, приемлемость написанного, требует что-то убрать, дополнить, переделать. Это подчас напоминает письмо под диктовку. Но чаще не выходит за пределы выражения пожеланий.

Поскольку в каждой бригаде по написанию крупного выступления есть свой руководитель, а в такой роли почти всегда выступает помощник или другой близкий к заказчику человек, то им и вычеркиваются одни тексты, вводятся другие, изменяются третьи. Этот человек, выступающий как порт-пароль заказчика, должен действовать адекватно поставленной задаче, вне зависимости от своих внутренних убеждений. В противном случае на его месте окажется кто-то другой, возможно, представляющий иное крыло в политическом аппарате. Поэтому вопрос о назначении приближенных к вельможам людей выходит за рамки личных интересов.

Пишущий чужую речь, особенно на первых порах, испытывает большое искушение преобразить своего оратора, нагрузить выступление давно выношенными и далеко идущими идеями. Но по ходу работы все выходящее за рамки сложившейся модели постепенно состругивается. Текст усредняется. Хотя непременно до конца он будет передавать индивидуальность пишущего человека. Чем богаче эта личность, тем больше ей удается сохранить своего, может быть, даже за счет компромиссов с чем-то полностью противоположным его взглядам.

Отчуждая труд «рабов», пишущих тексты выступлений, публичный автор рассматривает проекты чужими обычно только на ранней стадии, когда разрозненные фрагменты еще не соединились в единое полотно. На этой стадии никто из заказчиков еще не скажет: «Что там у меня написано?», — а задаст вопрос иначе: «Что там у вас?»

Когда же проект сверстан, заказчик провел его редактирование, тем более с пометками на ряде страниц и переменой абзацев местами, тут собственность становится как бы ничейной. Публичный оратор не говорит о ней «ваша», поскольку не может умалять своего драгоценного участия. Но он еще и остерегается употреблять определение «мое» до одобрения текста вышестоящим авторитетом. Если текст написан для лица, которое ни в чьем одобрении не нуждается, то его присвоение происходит с момента публичного оглашения.

Механизм такого промедления с изменением характера собственности прост. Если текст еще может быть переделан, раскритикован, даже отвергнут, заказчик не рискует ассоциировать с ним свое имя. Такой текст фигурирует под определением «проект», напечатанном в верхнем правом углу первой страницы. В любой момент от него можно отказаться и даже обвинить исполнителей в попытке протащить неверные взгляды.

Если же текст одобрен свыше или зачитан, опубликован, он уже становится своим только для того, чья подпись под ним стоит. А если публичным автором выступает высший руководитель страны, текст приобретает характер священного писания, претендовать на него — значит совершать святотатство.

Участник написания бессчетного количества докладов и речей для генеральных секретарей ЦК КПСС, мой коллега, а затем руководитель группы консультантов, еще позже обозреватель «Известий» А.Е. Бовин так сформулировал это качественное преображение текста: до произнесения — текст, всего лишь проект, после произнесения — цитата. Для убедительности, правда, Бовин это свое определение в одной из публикаций представил как высказывание Брежнева.

О том, как легко дистанцироваться от непроизнесенной речи, свидетельствует такой случай. В сентябре 1971 года Брежнев выехал с визитом в Югославию. Отношения между нашими странами после чехословацкого кризиса 1968 года были почти восстановлены, и тем людям в аппарате ЦК КПСС, кто выступал за их дальнейшее развитие, хотелось за счет визита Брежнева поднять наши связи на новый качественный уровень, устранить дававшие еще знать о себе холодок и подозрительность.

В советском руководстве отношение к Югославии всегда было неоднозначным. Хотя сталинизм уже был неоднократно осужден и отвергнута скандальная политика Сталина, направленная против югославских коммунистов и маршала Тито лично, противников развития связей с «югославскими ревизионистами» было предостаточно, в их число входили и такие влиятельные члены политбюро, как Суслов, Кириленко, Полянский. Сторонников выравнивания отношений с Югославией и развития политического сотрудничества было, пожалуй, меньше. С моей позиции в числе таковых виделись только Андропов да Катушев.

Брежнев был более других склонен к восстановлению в полном объеме связей, прерванных реакцией на чехословацкий кризис, и даже продвижению их вперед. Его подвигали в этом направлении два обстоятельства. Прежде всего стремление во что бы то ни стало устранить из международной жизни все последствия советского вмешательства в чехословацкие дела. Мнение Югославии на этот счет было ключевым. Если Тито закроет, наконец, глаза на этот наш акт попрания чужого суверенитета, то к этому же склонятся лидеры многих неприсоединившихся стран и компартий либерального толка.

Второе обстоятельство, влиявшее на Брежнева в югославском вопросе, заключалось в глубоко сидящем в сердцах многих ветеранов войны уважении к мужеству югославов, которые были единственным народом в Восточной Европе, поднявшимся на широкую жертвенную борьбу с фашизмом. В Брежневе к тому времени уже прорезалась пожирающая страсть к признанию своей выдающейся роли в Великой Отечественной войне. Оказаться в этом плане на соизмеримом с Тито уровне значило для него войти в историю одним из творцов Победы.

В силу этих причин когда началась подготовка к поездке в Белград, она оказалась сосредоточенной в руках очень узкой группы работников аппарата ЦК КПСС, настроенных на активное содействие развитию советско-югославских отношений.

Возглавил эту работу заместитель заведующего отделом соцстран А.И. Блатов, который из консультантов привлек только меня, поскольку за мной тянулся шлейф югославских симпатий, а из сектора Югославии был привлечен лишь его заведующий Л.А. Никифоров, поскольку некоторые другие югослависты отличались крайней враждебностью к Тито и его политической линии. По моему предложению из Белграда был вызван доброжелательно настроенный к югославскому социализму корреспондент «Правды» Т.А. Гайдар, с которым мы вдвоем делали первоначальные варианты всех речей и документов.