Первоначально Кириленко выходил с кем-либо из родственников на прогулки. Но вскоре они прекратились. Андрей Павлович, завидев знакомое лицо, стремился вырваться из-под руки спутника, вступить в разговор. Однако вместо речи слышались бессвязные вскрикивания, сопровождавшиеся нескоординирован-ными и опасными для собеседника движениями рук. Большую часть времени Андрей Павлович стал проводить в помещении. Окна первого этажа дачи Кириленко выходили в тихую часть поселка, где на дорожках появлялись лишь немногие обитатели расположенных рядом домов.

Первого мая 1988 года мне не пришлось поехать на Красную площадь, чтобы посмотреть на демонстрацию. Надо было подготовить какую-то работу к первому пос-лепраздничному дню. Спланировал работу так, чтобы выдел ить время для прогул ки. День был ясный. После завтрака мы вышли с женой из дома, пошли по извилистым поселковым дорожкам. Из окон домов доносились звуки телевизионной трансляции с Красной площади — мелодии торжественных маршей, бодрые голоса комментаторов, возгласы демонстрантов.

Следуя повороту тропинки, мы оказались прямо перед дачей Кириленко. В помещении, видимо, на полную громкость был включен телевизор, и голоса трансляции торжеств с Красной площади заполняли прилегающую к дому часть парка. За огромным окном в полный рост стоял Андрей Павлович. В полосатой домашней пижаме. Он будто плавал в волнах праздничного ликования, центром которого была трибуна Мавзолея, и видимо, чувствовал себя стоящим на ней в общем ряду членов партийного руководства. Правая рука, согнутая в локте, поднята.

Ладонь обращена во внешнее пространство. Она, как антенна, принимает привет тысяч демонстрантов и передает им величественное благословение или напутствие на трудовые подвиги во имя торжества…

В какое-то время в поле зрения Кириленко попала наша пара. В глазах ветерана партийного руководства отразилась радость встречи со знакомыми лицами. Он слегка кивнул нам, кратко отвлекшись от видения ликующих масс. И вновь взгляд его устремился куда-то вдаль. Рука вернулась к привычным движениям трибуна, каким, видимо, и представлял себя бывший член политбюро и секретарь ЦК А.П. Кириленко.

На протяжении всей этой сцены мы стояли, слегка шевеля кистями рук. Как только взгляд Кириленко оторвался от нас, мы, словно участники невидимой колонны демонстрантов, прошествовал и дальше по тропинке к своему дому. Как когда-то на демонстрациях, проходя мимо Мавзолея, демонстранты бросали на трибуну последний взгляд, так обернулись направо назад и мы. Андрей Павлович уже не видел нас. Он слился с видимыми только ему колоннами то ли москвичей, то ли свердловчан, то ли днепропетровцев, то ли запорожцев, которых он приветствовал бессчетное число раз, и скорее всего представлял себе, что это — его долг перед партией, перед народом. О других долгах, скорее всего, сознание не сохранило никаких представлений.

Опережая Брежнева на несколько месяцев по возрасту, Кириленко пережил его на восемь лет. К концу жизни сознание вернулось к нему. Его приглашали на общественные мероприятия. Он узнавал бывших партийных активистов и мог осмысленно перемолвиться с ними несколькими фразами. Должно быть, от природы это был могучий организм, и кто знает, сколько лет он мог бы давать радость общения сыну, внукам, если бы система власти предусматривала хотя бы отдаленную возможность считаться с движением времени.

Дачный поселок Усово, в котором жили работники ЦК КПСС и я в том числе, находится в 15 километрах к западу от Москвы. Вековые сосны, ели и клены весной и летом наполнены щебетом птиц.

В субботу 26 апреля 1986 года мы проснулись оглушенные тишиной. Раннее утро было сухим. Небо застилала легкая облачность. Зачинался погожий день. И неожиданная тишина в кронах дерев. Птицы изредка перелетали, как тени. Ни трелей, ни щебета, ни писка.

Это не сразу связалось с известием о случившейся в ту ночь аварии на Чернобыльской атомной электростанции.

Телевидение и радио еще не получили указания даже о краткой информации на этот счет. А природа будто бы испытала по всему телу земли удар бича. За тысячи километров от места катастрофы живой мир содрогнулся от неведомой опасности, и одни из самых чутких существ — птицы — на какое-то время смолкли.

В понедельник 28 апреля Генеральный секретарь ЦК КПСС М.С. Горбачев с утра собрал совещание в зале заседаний секретариата на Старой площади. Кроме партийных и правительственных руководителей приглашены были ученые-атомщики во главе с президентом Академии наук СССР и многолетним руководителем атомного института им. Курчатова А.П. Александровым.

…С главным атомщиком страны и моим однофамильцем мне довелось познакомиться в силу бюрократических обстоятельств. Лет за восемь до Чернобыля по работе в Совете министров РСФСР я был связан с проработкой периодически возникавшей идеи создания в России, как и в других республиках, своей Академии наук. Предложение это не получило поддержки руководства КПСС, но зато было решено укрепить региональное центры науки в Новосибирске, Ростове, на Дальнем Востоке, на Урале.

В соответствующих научных центрах и проходили обсуждения, как повысить уровень работы российских научных учреждений. На некоторых из таких совещаний выступал председатель Совмина России Соломенцев, и я как его помощник участвовал и в подготовке выступлений, и в сопровождавших совещания встречах и беседах. Как правило, с Анатолием Петровичем Александровым после рабочих совещаний устраивались небольшие застолья в тех правительственных резиденциях, где останавливался глава Совета министров. Это не был светский разговор ни о чем. Наоборот, речь шла о тех же крупных вопросах, что и на официальных совещаниях, о финансировании исследований, направлениях работы, затрагивались кадровые назначения. Неформальная обстановка позволяла выходить за официальные рамки и прощупывать возможность проходимости каких-то предложений. Анатолий Петрович достаточно хорошо пользовался этим арсеналом околополитических средств, хотя в целом производил впечатление человека, предпочитающего что называется рубить с плеча. Когда-то категорично, с картинным апломбом он заявлял на съезде КПСС в ответ на вопрос Брежнева, что грипп как массовое заболевание будет покорен силами советской науки и в обозримое время. Своего преклонного возраста он не стеснялся и не находил его мешающим своей многосторонней деятельности.

Как-то после совещания в Новосибирском академгородке засиделись за ужином в резиденции Соломенцева. Анатолий Петрович выпил установленные им для себя в качестве нормы две небольшие рюмки водки. Снял пиджак с четырьмя Звездами Героя Соцтруда, повесил на спинку стула. Через какое-то время стал собираться к себе в гостиницу. Я как самый молодой из сидевших за столом четырех участников застолья кинулся помочь Анатолию Петровичу надеть пиджак и плащ.

Академик остановил меня:

— Не надо. Это как раз то немногое, что я могу еще делать сам.

Видимо, это была не сиюминутная импровизация, а уже сложившаяся формула, показывающая, что Александров здраво оценивал свои угасающие возможности.

Руки его слушались с трудом, долго не попадали в рукава. После останавливающей реплики ни я и никто другой не решились прийти на помощь. Потом пуговицы плаща почему-то не слушались пальцев и не попадали в нужные петли. Наконец рукава и пуговицы нашли свои места. Академик выглядел бодро. И вместе с тем сказанная им шутливая фраза формировала портрет старика. Крепкого, с цепким взглядом и с сознанием естественных возрастных обстоятельств, включая неизбежный недостаток сил…

…На совещание 28 апреля 1986 года секретарь ЦК В. А. Медведев, помощником которого я работал в то время, ушел, не успев взять некоторые справочные документы о реакции в соседних странах на Чернобыльскую катастрофу. Условились, что я их принесу, как только они будут готовы. Мой пропуск делал для меня проход свободным всюду. Когда я принес материалы, совещание еще не началось. Приглашенные стояли, разбившись по группам. Все обсуждали одно и то же. Медведев разговаривал с Анатолием Петровичем. Разговор продолжился и при мне.