Поэтому я взял за практику, готовя замечания, забираться поглубже в недра того учреждения, откуда поступил документ. Чаще всего это были учреждения, связанные с внешними сношениями.

Закрытая телефонная связь, так называемая «вертушка», соединявшая всю номенклатурную верхушку, создавала атмосферу корпоративного доверия, когда можно было достаточно откровенно говорить с человеком, с которым никогда не виделись, но фамилия которого значилась в одной телефонной книжке.

Тогда вдруг открывалось, что есть еще масса соображений, которые тоже имели право оказаться в тексте, но были по каким-то обстоятельствам вычеркнуты или не включены в проект.

По договоренности со своими собеседниками или без этого я включал все, что считал полезным, в замечания, приводя их в целом в какое-то соответствие с внешнеполитическими интересами страны.

Такую систему подготовки замечаний к материалам политбюро я использовал в дальнейшем и на других местах службы. Она давала положительный эффект. Хотя потеря подчас чувства меры в выработке замечаний, если это касалось документов, уже подписанных Генеральным секретарем ЦК КПСС, приводила к надолго запоминающимся оплеухам.

В любом случае от Андропова я никаких замечаний по поводу своих предложений к материалам политбюро не имел. Наоборот, круг вопросов расширялся. И это было немалым поощрением к активизации работы. Хотя не припомню, чтобы при этом мне были сказаны какие-либо добрые слова.

При подготовке текстов, которые должны были направляться в политбюро или непосредственно Брежневу за подписью Андропова, работа строилась особым образом. Будь то проект речи или записки по какому-то конкретному вопросу, все начиналось с разработки самого первого варианта на низшей исполнительской ступени.

Потом, обрастая соображениями старших по положению сотрудников отдела, бумага достигала стола секретаря ЦК. У Андропова царила система коллективного осмысления. Он собирал человек пять-шесть, не более, тех, чье мнение представлялось ему интересным. Субординационных различий здесь не было. За столом мог оказаться референт, но могло не быть его начальника, заведующего сектором.

Отбор был прицельный, в зависимости оттого, кто на что пригоден. Но с одной целевой установкой — активное участие в подготовке материала идеями ли, словами, ассоциативным мышлением, легкостью стиля, глубиной знаний. Каждый должен быть чем-то богат и уметь своим достоянием делиться, чтобы способности каждого обогащали работу всех.

К числу чрезвычайно подкупающих приемов в коллективной работе Андропова относилось умение в какой-то момент напряжения или осложнения с поиском нужной мысли сделать разовое переключение к другой, может быть, абсолютно посторонней теме.

Глубокая культура, широкая эрудиция, крепкие литературные знания позволяли ему вдруг включить в рассуждения образцы, произведения из каких-то совершенно посторонних сфер. На них сосредоточить разговор, обмен мнениями. И потом вернуться к тому, что составляло предмет работы, но уже с другим, более широким видением мира.

Обладая, как теперь принято говорить, харизмой, но не злоупотребляя этим качеством, Андропов редко когда позволял себе длинный монолог. Чаще всего — две-три фразы и затем приглашение, и то очень условное, к высказыванию кого-то другого.

Это располагает к разговору и в то же время не понуждает к нему, оставляя не роняющий достоинство собеседника выбор в разной степени активности участия в дискуссии.

Надо сказать, что молчунов в обществе Андропова не водилось. И даже те, кто предпочитал в присутствии словоохотливых начальников играть роль заинтересованных слушателей, здесь обретали дар речи, раскрывая какое-либо свое исключительное качество или знание.

Ну а что касается таких «птенцов гнезда» Андропова, как Арбатов, Бовин, Богомолов, Бурлацкий, Герасимов, Делюсин, Петренко, Рахманин, Шахназаров, Шишлин, то они будто бы выводились к рампе для сольных партий.

Для меня всегда было предметным уроком такое умение мобилизовать интеллектуальные силы, вернее сказать, раскрыть их, когда в достижении общей цели взаимодействуют несколько разных по положению, знаниям, таланту, политическим пристрастиям человек.

Существенно и то, что эта манера не была загадкой. Она была очевидна. Каждый ею может воспользоваться. Для этого нужно только… Вот этого-то «только» и не у всех может доставать. Надо только уметь себя щедро раскрыть; надо встать выше того, что кто-то другой может оказаться ярче, с еще более глубоким пониманием проблем; надо быть в состоянии заметить, не потерять и крупицы мысли, мелкие ее зерна, если эта крупица мысли исключительна и самобытна.

Мне кажется, что Андропов еще тогда, когда работал секретарем ЦК по социалистическим странам, то есть за 15 лет до кончины Брежнева, «носил в ранце жезл маршала». Вместе с тем он был уверен, что возможность извлечь этот жезл предопределяется не только закономерностями, но и случайностями. Готовность же к такой случайности для него была на уровне закономерности.

Этот вывод, правда, уже не связан с анализом работы над текстами. Он основывается на осмыслении политической направленности в деятельности Андропова. Прежде всего на его понимании угроз социальной и государственной стабильности, которое сложилось под воздействием трагедии 1956 года в Венгрии, где он был советским послом и главным лицом, обеспечившим трудное и медленное замирение сторон. На его понимании необходимости демократических, либеральных преобразований в СССР и опасности крутых поворотов, которые грозят повторением венгерского варианта, но в масштабах Советской страны.

Хорошо, что случай открылся Андропову, чтобы взять в руки маршальский жезл. И печально, что не оказалосьдо-стойного наследника этого символа власти, способного реально оценить возможности и риски, ставящие великую страну на грань великих достижений и великих катастроф.

Георгий Аркадьевич Арбатов, как, наверное, и все Георгии в нашей стране, среди близких людей именуется еще и по-другому. В ту пору, когда я пришел в руководимую им группу консультантов отдела ЦК КПСС по социалистическим странам, Арбатов еще не был академиком: он только что защитил докторскую диссертацию и продолжал подписывать статьи по-журналистски, с именем Юрий. Так он, естественно, и назывался в своем кругу. И до сих пор, слава богу, я имею возможность, хоть редко, при встрече сказать: «Здравствуй, Юра!»

Среди политологов советской поры Арбатов, на мой взгляд, — самая яркая личность. Причем яркая не в идеализированном виде. Арбатов — тот человек, о котором вполне определенно можно сказать, что и на солнце бывают пятна. Однако это и позволяет видеть свет и тени, ощущать объемность фигуры, выделяющейся на фоне зачастую плоскостной среды.

Арбатов был назначен директором Института США, не будучи американистом. Он — европеист по образованию, точнее — германист с прекрасным знанием немецкого языка. В Америку попал впервые, став директором института, что само по себе выглядело бы нонсенсом, если бы шла речь о назначении по принципу принадлежности к той или иной специальности.

В Академию наук Арбатов был избран по отделению экономики, будучи никак не связанным с экономикой и, пожалуй, даже недолюбливая ее. Ему бы пройти в академики как политологу, но на рубеже 60—70-х годов в списке официальных отраслей науки в нашей стране политология не значилась.

Впрочем, отделение экономики относилось очень бережно к интеллектуальным силам общества, подняв ученого до уровня академика, основываясь на самом главном критерии — воздавая ему должное по уму и заслугам перед обществом в целом.

В какой-то степени Арбатов тоже носил в ранце маршальский жезл и успел его взять в руки, когда на какой-то срок судьба проявила благосклонность к талантливым людям, связавшим свою жизнь с политикой, служением ей.

В конце 60-х годов вице-президентом Академии наук СССР по общественным наукам стал академик А.М. Румянцев, либерал и демократ, оказавший поддержку Брежневу в острый момент выкорчевывания влияния Хрущева и окружавших его сподвижников. В ответ Румянцев получил возможность реализовать несколько проектов по развитию общественных наук. Одним из них стало создание Института США. А в качестве директора в духе Румянцева лучше Арбатова нельзя было бы найти кандидата. Таким образом, все оказалось на месте и в нужный час.