Все разошлись. Комната опустела. Как помощник секретаря ЦК, я остался последним. Чтобы смягчить впечатление от случая с А. Б. Чаковским, что-то сказал о неудобстве встречи в такой тесноте.

— Вот-вот, — ответил В.А. Медведев, — я уже заметил трудность аудитории. Серьезному мероприятию наносится ущерб из-за технических условий. Кабинет надо увеличить.

И действительно, вскоре к кабинету была присоединена еще одна комната. Так появился в здании ЦК КПСС самый просторный кабинет, в котором спокойно могли разместиться сорок-пятьдесят человек. Причем ближайший к оратору — на значительном расстоянии. Помещение оборудовали новым мощным кондиционером, лампы накаливания заменили не нагревающимися лампами дневного света.

Но Александр Борисович Чаковский уже не мог показать себя в новых условиях. Он был заменен более молодым редактором Юрием Петровичем Вороновым. Ну а продолжительность совещаний осталась прежней — полтора часа, из которых час с четвертью — на выступление основного оратора и пятнадцать минут — на вопросы, ответы и восторги по поводу услышанного.

В.А. Медведев был одной из ключевых фигур в проводимой М.С. Горбачевым политике перестройки. Когда я уже не работал с ним, но оказывался в числе слушателей полуторачасовых речей-лекций, невольно думал: как же они намерены перестроить страну, если не могут или не хотят хотя бы чуть-чуть измениться сами? Впрочем, история показала, сумели они осуществить перестройку или сделали что-то совсем иное.

Когда по распоряжению М.С. Горбачева большинство отставных секретарей ЦК КПСС лишили госдач и предоставили им несравненно более скромные помещения для загородного отдыха в поселке Усово, в одном из соседних с нами домов поселился бывший член политбюро Андрей Павлович Кириленко. Он был одним из ближайших сподвижников Брежнева, непрестанно соревновавшийся с другим членом политбюро Михаилом Андреевичем Сусловым за право выглядеть этакой правой рукой Генерального секретаря ЦК КПСС. Когда Брежнев уходил в отпуск или по иным обстоятельствам покидал Москву, руководство партией возлагалось поочередно то на одного, то на другого. В политбюро Андрей Павлович отвечал за вопросы экономики в целом и промышленного развития особливо. Но когда он оставался что называется «на хозяйстве», то тут ему докладывали все дела.

В первой половине августа 1968 года Брежнев ушел на две недели в отпуск и поручил Кириленко отслеживать со Старой площади чехословацкую ситуацию, хотя и сам тщательно наблюдал за ней из Крыма. Созданная в ЦК группа экспертов во главе с Анатолием Ивановичем Блатовым, в которой состоял и я, каждое утро устно и письменно представляла Кириленко характеристику обстановки в Чехословакии и вокруг нее. Кабинет Кириленко располагался по соседству с кабинетом Брежнева, на том же сугубо охраняемом пятом этаже дома № 4 на Старой площади. Кириленко не снисходил до рукопожатий, когда мы входили к нему. Он поднимался из-за письменного стола и садился в торцевой части другого стола — для совещаний. Так тогда располагались все начальники. Зажженная сигарета не выходила из пальцев правой руки. Каких-либо записей по ходу совещания он не вел. Изредка бросал в сторону находившегося здесь же помощника: «Это надо запомнить и сообщить Леониду Ильичу на юг». Или наоборот: «Это не стоит передачи на юг».

Ко всем присутствующим Кириленко обращался только на «ты», хотя все говорили ему «вы».

— Ну, Мортин, — едва поворачивал он голову в сторону начальника Первого главного управления КГБ, — что можешь сказать об этой контре?

Даже Ильичев, который четырьмя годами раньше был секретарем ЦК, а Кириленко лишь членом бюро ЦК по РСФСР, не удостаивался иного обращения:

— Слушай, Ильичев, подготовь-ка отдельную справку об отношении американцев к делам в Чехословакии. Леонид Ильич интересовался этим.

Кажется, из нашей группы только Загладина удостаивал Андрей Павлович обращения не по фамилии. Говорил ему просто «Вадим», забывая, естественно, длинное отчество — Валентинович.

В какое-то время посреди разговора Кириленко мог встать и, не говоря ни слова, идти прямо… в книжный шкаф.

Человек, впервые увидевший такие пережитки средневековья, столбенел от неожиданности. Кириленко подходил к шкафу, дверцы которого были расцвечены корешками фолиантов, нажимал на ручку… И шкаф превращался в замаскированный проход в соседнее помещение, то ли комнату отдыха, то ли персональную столовую со столь же персональным местом отправления естественных потребностей. Такие помещения были при кабинетах всех секретарей ЦК. Однако никто, кроме Андрея Павловича, не драпировал вход в них декорацией из произведений политической литературы.

Через какое-то время шкаф вновь расступался, появлялся Кириленко с дымящейся сигаретой и в упор спрашивал:

— А ты, Ивашутин, что скажешь?

Начальник Главного разведывательного управления ГШ Советской армии докладывал добытые его агентурой сведения. Выводы Кириленко не интересовали, привлекали внимание частности: Дубчек в кругу доверенных сказал то-то, Смрковский — то-то. Чем чернее грязь, тем определеннее отмашка: это надо передать на юг.

Набрав сумму конкретных сведений, Кириленко звонил в Крым, где отдыхал Брежнев. Ему явно льстило показать собравшимся, что он может вот так запросто позвонить генеральному прямо на пляж. Трубку на противоположном конце провода поднимал дежурный секретарь Брежнева. Чаще всего ответ был стереотипным: «Леонид Ильич отдыхает, я передам, что вы звонили». Когда же Брежнев вступал в разговор, мы демонстрировали намерение выйти из кабинета, чтобы не мешать разговору двух партийных боссов. Но каждый раз Андрей Павлович величавым жестом останавливал нас, делая, таким образом, свидетелями его разговора также на «ты» и с самим Генеральным секретарем ЦК КПСС.

Кириленко был своим человеком для Брежнева на протяжении многих лет, с тех пор как Леонид Ильич занимал пост первого секретаря Днепропетровского обкома партии, а Андрей Павлович был первым секретарем соседнего Запорожского обкома партий, а потом сменил Брежнева в Днепропетровске. С 1966 года до выхода в отставку в 1982 году он на празднованиях Первого мая и Седьмого ноября стоял в ряду вождей партии на трибуне Мавзолея и приветствовал миллионные демонстрации трудящихся. Именно Андрею Павловичу, бывшему на полгода старше Леонида Ильича, было доверено произнести в ответ на награждение орденом Ленина в связи с 75-ле-тием ошарашившую советских граждан фразу: «Эту награду я рассматриваю как аванс за будущую работу». Таким образом, юбилей человека преклонного возраста рассматривался не как подведение черты на финише его политической деятельности, а как новый жизненный старт. Под таким углом предлагалось обществу рассматривать и 75-летие Брежнева, отмечавшееся меньше чем за год до его кончины.

Слова Кириленко о «награде в аванс» воспринимались как дурной анекдот всеми, кто хоть как-то с ним соприкасался. Его мыслительный аппарат и нервная система находились в такой степени истощения, что он не мог подчас связать двух слов, не в состоянии был даже формально начать созванное под его председательствованием рабочее совещание. Общение с ним становилось пыткой, потому что он не узнавал ближайших сотрудников, не понимал, зачем к нему приходят вызванные от его имени люди, не был в состоянии прочитать какой-либо документ. Даже Леониду Ильичу стало трудно с ним общаться, и постепенно Брежнев на замену Кириленко как одного из двух своих ближайших сподвижников стал выдвигать Константина Устиновича Черненко, чуть менее старого партработника. С поста члена политбюро и секретаря ЦК КПСС Кириленко был снят меньше чем за год до ухода Брежнева из жизни.

Госдачу, которую Кириленко занимал, входя в состав партийного руководства, за ним сохранили и при выходе в отставку. Но только до тех пор, пока Горбачев не начал массированно обновлять политбюро. Тогда пришла пора и всесильного в прошлом Кириленко перевести в дачный поселок партаппарата Усово. Так Андрей Павлович оказался обитателем соседней с нашей дачи, которую он делил с бывшим секретарем ЦК КПСС Иваном Васильевичем Капитоновым.