Главные свои убеждения в неизбежном торжестве демократии Георгий стремился провести прежде всего. Он был убежденный сторонник этого принципа. И поскольку часто возникает противоречие между теорией и практикой, в жизни он действовал абсолютно вразрез своим теоретическим посылкам. Шах, как редко кто другой, следовал любимому постулату Саши Бовина: ты начальник — я дурак; я начальник — ты дурак. Ну какая же здесь демократия?

Карантин Шахназарова за границей продолжался лет пять. Потом его вернули в аппарат ЦК КПСС. Он стал руководить европейским направлением в отделе социалистических стран. Мы не были связаны с ним одной служебной вертикалью, но работали в тесном взаимодействии, что давало возможность наблюдать его и вблизи, и со стороны. Заведующий отделом и секретарь ЦК Русаков привлекал его к подготовке всех важнейших документов. И не было случая, чтобы, получив какой-нибудь подготовленный другими проект, Шахназаров не прореагировал сразу же в духе Чапаева из одноименной кинокартины: все, что здесь говорилось, — наплевать и забыть; слушай, что я скажу!

Правда, стоящие внимания соображения из проектов не пропадали втуне. Георгий их переосмысливал и подчас представлял даже в более выигрышном свете. Но поскольку времени у него не хватало на перелицовывание всего по своему разумению, то подчас текст оставался как бы в развороченном виде. «Ну, теперь уже нечего делать, надо только чуть-чуть выровнять», — заключал Шах и мчался куда-то по своим многочисленным делам.

В таком же духе, далеком от демократических приемов, проводил он и совещания. Практически они всегда получались инструктажами. На неожиданные выступления подчиненных Георгий реагировал однозначно: ну, это мне все ясно, тут ничего нового нет, да и обсуждать нечего! Но тон, которым останавливал он любые речи, выходящие за пределы его схемы разговора, был доброжелательным и свойским, что, кажется, исключало обиды.

Как много раз и при общении с Шахназаровым, и позже, в годы постсоветских преобразований, убеждался я, что между декларированием приверженности демократии и следованием практике такад дистанция, которую силами одного поколения не преодолеть.

В случае Георгия Хосроевича, к счастью, эстафета поколений оказалась благоприятной и сын его, Карен, достаточно органично на практике стал следовать теоретическим установкам отца. Мнение встречающихся с директором киностудии «Мосфильм» Кареном Георгиевичем Шахназаровым одно: это человек доступный для дискуссии, умеющий понять чужую точку зрения, даже если она расходится с его позицией.

Когда Георгий Шахназаров уже после распада Советского Союза работал в Фонде Горбачева, он презентовал мне, к сожалению, мало замеченную критикой свою книгу, посвященную годам его работы помощником Генерального секретаря ЦК КПСС, а затем Президента СССР. Книга состояла из двух частей, она включала воспоминания о политических процессах и обширную коллекцию служебных записок, представленных М.С. Горбачеву, когда тот был на посту руководителя страны. Записки Шахназарова касаются множества частных вопросов, но есть среди них и такие, которые затрагивают систему управления страной. Содержание записок неизменно дальновиднее тех политических ходов, которые в то время как раз предпринимались Горбачевым. Подчас даже создается ощущение, что если бы следовал Горбачев советам Шахназарова, то, глядишь, и СССР не развалился бы, и история пошла бы более благоприятным ходом, и демократия была бы не на словах еще при советской власти. Но в том-то и дело, что между советом и принятием решения находится еще множество слагаемых комплекса управления. Здесь и советы других, здесь и оценка соотношения сил, и боязнь еще большего проигрыша.

Советники государя от Макиавелли до наших дней исходят лишь из части знаний и интересов, которыми руководствуется правитель. История с них не спросит за принятые решения. Она, История, спросит с правителя за проигрыш, жертвой которого стали страна, народ, миллионы граждан. Но и советник государя в ответе перед своей совестью за правильное, эффективное выполнение порученной ему роли. Думается, что Георгий Шахназаров как «советник государя» был на уровне своей миссии, а то, что он оставил в наследие, еще следует изучить. И это было бы на пользу не только растущему полку советников, но и государям.

БОВИН[2]

Когда в первый раз в газете «Известия» в середине 60-х годов появилась статья за такой подписью, английская «Обсервер» заявила, что это псевдоним высокопоставленного советского деятеля. Основанием послужило то, что в статье содержались оригинальные и далеко идущие мысли, к тому же в жизни такая фамилия почти не встречается.

Александру Евгеньевичу было одновременно лестно и обидно мнение английской газеты. Лестно потому, что его мысли были сочтены достойными только руководящего деятеля страны. Ну, а обидно, разумеется, по той простой причине, что вроде бы как наличие реальной фигуры ставится под сомнение.

Потом, когда А.Е. Бовин стал работать в этой самой газете «Известия», стал выступать по телевидению, настала очередь удивиться широкому кругу читателей и зрителей.

Про аналитические материалы Бовина большинство читателей и телезрителей могут сказать: «Я так и думал!». При этом если не обманывать себя, то каждый также должен добавить: «Но почему-то не мог выразить своими словами».

То, что в дореволюционной России определялось словами «каждый Пуришкевич (имеется в виду заядлый антисемит) должен иметь своего ученого еврея», в западной политической литературе получило более общее определение — «серый кардинал». Незримый, бесплотный словно тень, такой тайный советник существует при каждом гласном политике от членов палаты лордов до президентов и королей.

Публичный оратор получает аплодисменты и вотумы доверия, а «серый кардинал» радость воплощения своего труда. Ну и какое-то материальное вознаграждение, дающее возможность вращаться в одном и том же обществе, где жуирует и публичный деятель.

Поскольку в Советском Союзе времен от Хрущева до раннего Горбачева получилось так, что все политические должности занимали люди, прошедшие через партийную работу, — секретарь райкома, секретарь обкома, то они формировались исключительно как организаторы, хозяйственники с большими пробивными способностями.

Брежнев даже по этим качествам отличал друг от друга и деятелей культуры. Он как-то не мог вспомнить имя одного ленинградского поэта и чтобы подтолкнуть память окружающих, сказал: «Ну, этот, пробивной такой, напористый мужик». Тут уж, естественно, собеседники догадались — Александр Прокофьев.

При хороших природных задатках, подчас и с неплохим образованием, партийные вожди сплошь или по крайней мере на 99 процентов не владели навыками политического анализа и политического письма. Они не могли обойтись без «серых кардиналов» или «ученых евреев».

С другой стороны, была часть политически подготовленной интеллигенции, мыслящей на уровне, который требовался для руководящей деятельности. Но в тех условиях эта интеллигенция без опыта партийной работы не могла рассчитывать на выдвижение в руководящие сферы.

Так спрос и предложение сформировали в аппарате ЦК КПСС группы консультантов в различных отделах, в том числе в отделе по социалистическим странам, где руководителем после Бурлацкого, Арбатова и небольшого, но драматичного межцарствия Шахназарова стал Бовин.

В то время как большинство консультантов, то есть авторов речей, заявлений и деклараций, по-современному спичрайтеров и имиджмейкеров одновременно, были москвичами, Бовин пришел из Ростова-на-Дону, где закончил юрфак университета. Тогда как основная часть наших коллег по образованию и первоначальной деятельности были международниками, Бовин начинал трудовой путь с должности районного судьи.

Но не это составляет принципиальное отличие его от нескольких десятков столь же высококвалифицированных и по-своему одаренных людей, сделавших смыслом своей профессии подготовку текстов для выступлений других.