Примеры были перед глазами. Проводники жесткой линии на повышение руководящей роли партии выставляли из ЦК КПСС одного за другим носителей либеральных взглядов. Отправили за океан Яковлева, в Прагу — Шахназарова. Отстранялся от дел академик Румянцев. Вместе с тем в гору пошли мракобес Трапезников да сыгравший зловещую роль в чехословацкой драме 68-го года Удальцов. Начатое былое приходом Катушева, Кулакова, Соломенцева обновление ЦК остановилось. После «отстрела» Шелепина с его группой комсомольцев в руководстве партии второе место заняли сразу два человека, которые могли соревноваться только в маразме, — Суслов и Кириленко. Все эти деятели были перед нашими глазами, общение с ними не было чем-то чрезвычайным. Поэтому они вошли в круг нашего разговора.

Подстать внутренним делам мрачные очертания имела ситуация и в социалистических странах, которые были сферой наших профессиональных интересов. Разгром сторонников Дубчека не привел к воцарению прежней дружбы с Чехословакией. Нового лидера — Гусака — подпирали левые радикалы во главе с Биляком, которые держали за горло и руководителей КПСС. Хвост вилял собакой. В Польше дело шло к падению Гомулки. В ГДР Ульбрихт жестко держался полицейских мер управления. Противники Югославии продолжали определять наши отношения с этой страной.

Все эти вопросы не были для нас с Шишлиным посторонними, и мы, устроившись на креслах в холле резиденции советской делегации в Берлине, перебирали в полной откровенности одно слагаемое советской политики за другим.

Этот разговор годичной давности и послужил основанием председателю КГБ для предостережения: «Передай Александрову и Шишлину,» что они ведут себя слишком размашисто».

Много же времени и труда ушло у «немецких друзей», чтобы они сделали магнитофонную запись нашего разговора, расшифровали и перевели ее, идентифицировали наши голоса и донесли до самого верха службы советской безопасности. Не зря к нам подходил официант, менял пепельницы и ставил сигаретницу. В каком из этих или других предметов обстановки были вмонтированы микрофоны? А может быть, подслушивающее устройство было растворено в коньяке и мы с каждым глотком пропитывались звукозаписывающим снадобьем? Немцы — большие мастера на шпионские штучки. Угадать невозможно. Впрочем, и незачем строить догадки.

Важнее было то, что запись попала именно к Андропову. Конечно, было обидно, что мы могли потерять доверие своего бывшего начальника из-за развязанности языков, зафиксированной агентурой. С другой стороны, хорошо, что донос не угодил в чьи-то другие руки и дело ограничилось грозным, но глухим предостережением, а не оргвыводами, на которые был достаточно скор и решителен, например, Суслов.

Разгадав, о каком проступке могла идти речь в предостережении Председателя, мы сочли необходимым дать ответный сигнал. «Надо сказать Бовину, — сформулировал ход действий Шишлин, — чтобы он при встрече с Ю.В. прямо ему заявил: эти двое разобрались, где дурака сваляли, и сами себя высекли».

На этом инцидент был исчерпан. А перед нами маячил пример самого Бовина, которого незадолго до этого разговора без каких-либо объяснений сняли с работы. И заступничество Андропова перед Брежневым не возымело никакого действия на уже принятое решение об увольнении. Его участь оказалась в руках других людей. Впрочем, и следов Бовин оставил больше в руках доносчиков: он доверил свои «размашистые суждения» не записывающему устройству, а рукописному письму, перехваченному бдительными товарищами.

Из этих двух случаев сами собой напрашиваются практические выводы.

Во-первых, когда разговор заходит о политике, хорошо бы угадать, нетли среди собеседников любителей смастерить донос. Неплохо бы дать по морде фискалу. Это остается несбыточной мечтой хотя бы потому, что в роли доносчиков сплошь и рядом выступают женщины. И конечно, лупцовку надо начинать с себя, чтобы не соблазнял доносчика возможностью выслужиться за счет подлости.

Ну, а что касается опасности быть услышанным, когда разговариваешь даже сам с собой, то тут я пришел к твердому убеждению, что агентурные уши способны проникнуть всюду. Те, кто профессионально подслушивает, подсматривает, вынюхивает, технически оснащены лучше нас всех остальных, занятых другим делом. Мы только и можем, допустим, на шепот перейти. А они в состоянии искусственный микрофон вставить или электронный датчик в голову вшить. Поэтому если уж может быть недоверие, то лучше не держать закрытой дверь комнаты, не запирать ящики стола, дверцы шкафа, да и рот на замке держать не надо. Только раскрыв себя полностью внешнему контролю, обретаешь абсолютную уверенность, что не скажешь лишнего. Правда, через какое-то время начинаешь понимать, что и мысли вращаются только в пределах отпущенного цензурой. Наверное, это и есть идеал гражданства в рамках дозволенного.

Телефоны с автоматическим определителем номеров (АОН) появились в Москве примерно в 1975 году, но были они, естественно, не аппаратами массового пользования, а строго секретным достоянием спецслужб. Точнее сказать — одной спецслужбы, той, которая обеспечивала телефонную связь на самом высоком уровне, а именно — Генерального секретаря ЦК КПСС Л.И. Брежнева.

Кабинет главного советского руководителя, а вернее оба его кабинета — на Старой площади и в Кремле, а также квартира и дача были связаны прямыми телефонными линиями с кабинетами всех членов политбюро, секретарей ЦК, некоторых военачальников. Если Брежнев хотел с кем-нибудь поговорить, ему достаточно было поднять телефонную трубку и нажать кнопку с соответствующей фамилией на своем аппарате. Звонившие же ему попадали сначала к секретарю, а тот уже докладывал «самому».

Аппарат прямой связи с Брежневым стоял и в кабинете председателя Совета министров РСФСР М.С. Соломенцева, помощником которого я в то время работал.

Первоначально линия прямой связи не была оборудована системой АОН. В начале 70-х годов техника у нас еще до этого не дошла. Когда же такое свершилось, служба правительственной связи никого в известность не поставила. Наверное, из соображений секретности. А может быть, и для того, чтобы нагнать больше страха на все нижестоящие структуры.

Из-за этого в кабинете предсовмина РСФСР случилось несколько приключений.

Началось с того, что добросовестная уборщица, которая старательно обихаживала стол главы правительства до начала рабочего дня, стала, как принято, вытирать пыль с телефонных аппаратов. Каждую трубку она тщательно протирала фланелевой тряпочкой, чтобы и следов предыдущих касаний не оставалось. Прилежно лоск навела и на аппарате прямой связи.

Видимо, час был очень ранний и дежурный в приемной Брежнева не прореагировал на поднятую трубку. Однако самописец АОН зафиксировал попытку прямого телефонного разговора с руководителем партии.

Незадолго до начала рабочего дня прямой телефон требовательно зазвонил в кабинете председателя Совмина России. Звонок был чрезвычайно громкий, непрерывный. Дежурный секретарь кинулся из приемной, чтобы выпалить по должной форме устойчивую формулу: «Здравствуйте, Леонид Ильич; Михаил Сергеевич Соломенцев должен прибыть с минуту на минуту, и я сразу же доложу ему о вашем звонке».

Однако у аппарата был не Брежнев, а такой же дежурный секретарь из его приемной, который сказал: «Михаил Сергеевич звонил час тому назад по этому телефону, сейчас Леонид Ильич приезжает, нужно ли ему докладывать о звонке?»

Естественно, секретарь Соломенцева, сославшись на недоразумение, просил Брежневу о звонке не говорить. И сразу же начался переполох.

Кто же пытался по прямой связи звонить Брежневу, да еще из охраняемого кабинета Соломенцева?

Дознанием занялась охрана председателя Совмина, офицеры КГБ. Опросили с десяток людей, кто хотя бы эвентуально мог оказаться вблизи кабинета. Злоумышленник не находился.

Не дал результатов и дактилоскопический анализ поверхности трубки.