Подход Тимура, да еще подкрепляемый ссылкой на Риду, был ясен, понятен и не предполагал переубеждения. Так, мне кажется, вторично, но уже в иной взаимосвязи отца и сына, проявилось чувство самоотречения человека, накрытого тенью авторитета самого дорого лица.

Когда через несколько лет хоронили Тимура Аркадьевича Гайдара, в траурном зале Центральной клинической больницы собралось много народа. Друзья, писатели, журналисты воздавали дань уважения таланту, душевному благородству и другим добрым качествам Тимура. Официальные лица, а их было немало, выражали преимущественно сочувствие его сыну, стремясь при этом к тому, чтобы Егор Тимурович запомнил их к нему расположение.

Людская слава, память и известность изменчивы. Мне бы хотелось, чтобы из поколения в поколение жили добрые притчи Аркадия Гайдара, чтобы продлилась жизнь согретых теплом сердца репортажей и книг Тимура Гайдара и чтобы поскорее сошла с России тень разрушительных реформ, связанных с именем Егора Гайдара.

Позвонил мне как-то в 1996 году работавший в ИТАР-ТАСС, а в прошлом мой коллега по ЦК КПСС Л.А. Они-ков и предложил написать рецензию на книгу А.М. Александрова-Are нтова, бывшего помощника Генерального секретаря ЦК КПСС. Леон Аршакович обосновывал свое предложение тем, что автор, к тому времени уже покойный, был мне хорошо знаком, поэтому личные впечатления как нельзя лучше подходили бы к оценке глубокого содержания книги.

Но именно в силу знания личности автора я и не смог принять предложение. Мягко выражаясь, критическое восприятие своего почти однофамильца исключало возможность спокойного, рассудительного размышления о достоинствах книги. Перед глазами стоял бы конкретный образ желчного, суетного царедворца, и он загораживал бы в моем сознании черты увлеченного политика и цепкого полемиста, который должен был бы предстать перед читателем при прочтении рецензии на книгу.

И сейчас, в этих записках, мне доставляет немало труда держать себя в рамках доброжелательности к человеку, с которым меня объединяло долголетнее сотрудничество и столь же протяженное пикирование, острые столкновения от малого до большого, от толкования слов до оценки политики, от стиля речи до признания правомерным или нет ввода союзных войск в Чехословакию.

Но и не писать о нем я не могу, потому что честно задумываясь над тем, кто в наибольшей степени служил для меня как положительным, так и отрицательным примером в работе спичрайтера и помощника секретаря ЦК, должен признать, что таким был именно Андрей Михайлович Александров-Агентов. Для краткости позволю себе называть его просто своей же фамилией — Александров.

Когда я работал консультантом ЦК и был занят только подготовкой текстов и разработкой позиций, А.М. Александров виден был в одних качествах как заказчик проектов выступлений своего работодателя, требовательный выразитель его интересов и сам выступающий ярким автором текстов.

Когда же на меня легли обязанности помощника высокопоставленных советских деятелей, а ими были последовательно председатель Совета министров РСФСР и три секретаря ЦК, они же кандидаты в члены и члены политбюро, то тут Александров оказался перед моим внутренним взором в качестве более опытного человека на сходной должности, только рангом выше, поскольку его начальник был начальником моих начальников.

Если у нас в стране не было и нет никакой системы подготовки спичрайтеров, то тем более не могло быть и речи о системе подготовки помощников высокопоставленных руководителей. Каждый действовал по прецедентам, на свой страх и риск. Чужой опыт приобретал ценность, тем более, если его можно было вычленить из общей аппаратной работы, если он был виден в обыденном, будничном взаимодействии.

Как спичрайтер А.М. Александров выступал в двух ипостасях. С одной стороны, он сам мог написать текст в любом жанре — от дипломатической ноты до доклада на съезде партии. С другой стороны, он выступал как заказчик, умевший поставить задачу перед привлекаемыми специалистами и квалифицированно определить качество чужой работы.

Первые контакты с А.М. Александровым были для меня во многом необычными. Значительно старше меня по возрасту и положению, он в разговоре никак не проявлял субординационной разницы, когда речь касалась существа дела, по которому я командировался к нему из МИДа, то есть написания проекта выступления Брежнева или вопросов общего плана.

Совсем необычным было выражение признательности с его стороны после завершения нескольких сеансов нашего сотрудничества. Причем первый раз он, не застав меня на работе, позвонил домой и передал ничего не знавшей моей жене, что благодарит за участие в подготовке материала для Л.И. Брежнева. Когда дома мне почти с трепетом сказали об этом звонке, я был признателен Андрею Михайловичу за столь щедрый вклад в упрочение моего домашнего статуса. Да и вообще, слова признательности за работу для меня были совершенно непривычны, поскольку в МИДе почти все, что было написано, уходило куда-то бесследно и делалось как само собой разумеющееся.

По образованию, длительному опыту работы в МИДе А.М. Александров был сложившийся международник.

Начав дипломатическую карьеру еще в 1942 году в работе по германскому и скандинавскому направлениям, он затем окунулся с головой в общую проблематику отношений между Востоком и Западом, включая разоружение и гонку вооружений.

Его первым непосредственным начальником была деятельница ленинской генерации, посол СССР в Швеции А.М. Коллонтай, а закончил он карьеру дипломата или, вернее сказать, карьеру чиновника МИДа в должности помощника министра иностранных дел А.А. Громыко. Причем если к первой сохранил теплые чувства уважения младшего к старшему, то ко второму — неприязнь уязвленного самолюбия от чиновничьего бездушия и капризного помыкательства.

Длительная загранработа, прочная учеба и требовательность к себе, живой интерес ко всему окружающему позволили накопить глубокие знания, в том числе владение пятью европейскими языками, и широкую эрудицию. Все это сочеталось с умением быстро и стройно создать на чистом листе законченный текст.

Как ни покажется странным, судьба А.М. Александрова, хоть и родившегося после Октябрьской революции, в 1918 году, впитала в себя какие-то черты участи крепостного раба, полностью зависящего от воли хозяина. Лет пять он работал помощником Громыко не потому, что хотел этого, а потому, что министр не хотел его никуда отпускать, загружая полностью работой на себя.

Когда Брежнев в 1960 году стал Председателем Президиума Верховного Совета СССР, он попросил Громыко выделить ему в помощники кого-нибудь из дипломатов высшей квалификации. Громыко оценил важность выдвижения к Брежневу знакомой фигуры и предложил ему своего помощника Александрова. Так, можно сказать, была заключена купчая на передачу крепостной души от одного феодала другому, и 1961 года Александров стал работать при Брежневе.

Вместе с Брежневым еще за год до отставки Хрущева перешел в ЦК КПСС и Александров, оказавшись таким образом партийным функционером.

Став Первым, а затем и Генеральным секретарем ЦК КПСС, Брежнев сохранил Александрова в качестве своего помощника, высоко ценил его, введя в число депутатов Верховного Совета СССР и в состав ЦК КПСС, наградив множеством орденов, включая два или три ордена Ленина.

Но и помудровал немало начальник над подчиненным, называя его в лучшем случае просто Андреем, а то и Андрюхой. Были со стороны генсека и вторжения в личную жизнь его помощника. И швыряние не только проектами речей, но и более тяжелыми предметами. Словом — все, что положено творить с дворней на крепостном дворе.

Аналогичная ситуация была и во многих других звеньях партийно-государственного аппарата. Просто в участи А.М. Александрова это было более заметно в силу наиболее высокой иерархической поставленности Брежнева и его окружения. Да и посудачить о своих коллегах все эти люди были большими любителями, в том числе и Брежнев мог одному подчиненному рассказать, как он отчитал другого.