Это называется — обменялись мнениями. Только, скорее всего, он остался при своем. Едва ли мой разговор мог возыметь действие.

С Ципко вновь мы встретились буквально через неполные сутки и почти на том же месте. Вид его был более жизнерадостным, а глаза выражали уверенность в завтрашнем дне. У меня мелькнула надежда, не помог ли мой разговор с Федоровым. Но, увы, рассказ Ципко развеял эти иллюзии. Зато порадовал другой неожиданной информацией.

— Я пришел к Александру Николаевичу, — уважительно назвал Ципко по имени-отчеству вчерашнего собеседника, секретаря ЦК Яковлева, — так и так, говорю, принес задание. Надо бы над ним еще поработать, хотя бы недельку. Да видно, не удастся. Александр Николаевич удивился: «Почему же это не удастся?» — «Да вот, Рафаэль Петрович говорит, что мне надо в науку возвращаться, а здесь, в ЦК КПСС, сокращение идет».

Рассказ Ципко начинал интриговать.

— Ну и как же, — спрашиваю, — Яковлев прореагировал на такое осложнение с доработкой его текста?

— Хорош, — привел Ципко слова Яковлева, — ваш Рафаэль Петрович. Ну, ему, должно быть, видно, как надо действовать. Я его решения отменить не могу. Только вы, — говорит мне Александр Николаевич, — передайте Рафаэлю Петровичу, что я даю вам задание доработать этот текст, а затем продумать новый раздел, на все срок — месяц. Пусть ваш начальник, — не без ехидства закончил Ципко пересказ слов Яковлева, — и подумает, как выходить из положения.

Наверное, не мне одному Ципко живописал слагаемые встречи с Яковлевым, говорил, как он в точности донес слова секретаря ЦК до руководителей международного отдела.

Ципко еще оставался в аппарате ЦК КПСС по крайней мере до тех пор, пока оставался там и Яковлев. Ушли они почти в одно время, когда на горизонте замаячил призрак гибели режима. А потом оказались вместе в том фонде, который создал Горбачев.

Не могу сказать, какая часть страниц в книгах Яковлева и Горбачева тех лет написана Ципко. Возможно, там даже вообще нет ни одного его цельного текста. Но думаю, что мысли, соображения, переклички прошлого с настоящим, моделирование общественных течений должны были перекочевать из рабочих вариантов Ципко в сочинения Яковлева, а оттуда или параллельно — в труды Горбачева.

Впрочем, это само собой разумеется. Ведь труд, а то и рабочую силу сочинителей покупают. И продают. Думаю, что великий поэт говорил совсем неоднозначно и со многими смыслами: «Не продается вдохновенье, но можно рукопись продать». Хотя говорят, что автор интеллектуальных ценностей никогда не теряет права собственности на них. Только это право нигде не записано.

Теперь хотелось бы рассмотреть несколько вопросов, весьма любопытных с точки зрения сравнительного анализа.

Почему из двух одинаково шедших рядом с Горбачевым творцов перестройки Яковлев остался на политической сцене, а Медведев едва различим в общественной памяти?

Почему при описании тем и другим хода перестройки книги одного выходили повторными тиражами, а произведения другого стали достоянием узкого круга специалистов?

Почему при работе Яковлева и Медведева плечом к плечу с Горбачевым один из них воспринимался как провозвестник обновления, а другой как консервативный аппаратчик?

Справедливо это или нет? И какую роль здесь сыграли субъективные обстоятельства? Или в том сказались объективные закономерности? Слепой случай или рука судьбы?

И есть ли возможность влиять на складывающуюся таким образом ситуацию?

Когда пишу эти заметки, на память приходят кадры веселой отечественной кинокартины «Мимино». Герой, которого играл светлой памяти Фрунзик Мкртчян, говорил, обращаясь к товарищу по своим злоключениям: «Я тебе что-то такое важное скажу. Только ты не обижайся!»

Разговор о людях всегда грозит задеть чье-то самолюбие.

Одни говорят: «Зачем сказал?» Другим кажется, что мало и не то сказал. Так и о себе я небезучастно встречаю высказывания со стороны.

Вместе с тем все мы, совокупность людей, — общество. И каждый в какой-то степени повторяет черты некоторых других. Совершенно неповторимые уникумы — только психи или гении, то есть люди с большущими отклонениями от нормы.

Если же рассматривать наши качества, достоинства и недостатки или проявления того или иного типа, то анализ отдельных личностей поможет кому-то увидеть свои качества чужими глазами. Может быть, кто-то что-то подправит, а другой разовьет еще дальше свои сильные стороны.

В общем от психологического и поведенческого препарирования людей, находящихся на виду общества, может быть и общественная польза.

Так что я скажу что-то важное. Только пусть на меня не обижаются!

Различие темпераментов, пристрастие к тому, что может составлять теневую сторону натуры, особенности физических данных и способностей, разницу возраста и биографий, все это оставляем в стороне. Не из-за того, что они не существенны вообще. Ибо несущественных слагаемых человеческой натуры не бывает. Оставляем в стороне по той простой причине, что не эти обстоятельства составляют предмет анализа. Не как стали, а скорее, какими были — таков перед нами предельно собранный вопрос.

Став с XXVII съезда КПСС, то есть с марта 1986 года секретарями ЦК, Медведев и Яковлев вошли в руководство партии. Вместе с тем они еще плотнее придвинулись к Генеральному секретарю ЦК КПСС Горбачеву как авторы текстов его выступлений принципиального характера.

Более того, они стали не только участвовать в обмоз-говывании и формулировании идей перестройки, но и получили возможность их интерпретации, основываясь на максимально приближенном к самому Горбачеву понимании предмета.

Причем в силу академических мантий, хоть и разной степени, которыми были выделены из общества академик Яковлев и член-корреспондент Медведев, они располагали полной свободой самовыражения в средствах массовой информации. Каждое издание сочло бы за честь публикацию именитого автора. Да и они оба имели большой багаж публикаций — книги, статьи, а наряду с этим — учебники, циклы лекций. Авторы такого рода не бегают по редакциям в поисках заказа, а сами делают выбор, с каким предложением согласиться, а с каким и повременить.

На этом не первичном, а вторичном для политических деятелей крупного калибра участке приложения сил сразу же обозначились два разных подхода. Яковлев стал выступать с фундаментальными статьями общего мировоззренческого плана. Они вначале были далеки оттого уровня первооткрытий, которым запомнилась широкой общественности его статья об интеллигенции в «Литературной газете» двадцатипятилетней давности. Тем не менее, каждая публикация Яковлева прибавляла понимания той новизны, которую сулило горбачевское руководство.

В дальнейшем мне пришлось иметь более тесное общение с текстами Яковлева. Когда Горбачев «развел» его с Лигачевым и официально вывел обоих из числа ответственных за идеологическую работу, когда Яковлев стал считаться секретарем по международным вопросам, он приспособил к своим издательским заботам аппарат Международного отдела ЦК КПСС.

По договоренности с Фалиным вариант за вариантом присылал Яковлев переработанные тексты статей, которые собирались в книги. В секретариате Яковлева эти работы проходили через руки его помощника Косолапова (не идеолога с консервативными взглядами, которого звали Ричард, а Николая, политолога иного склада мысли). В международном отделе — через мои.

Собственно говоря, моей-то работы никакой не было за исключением того, чтобы передавать текст в технические службы, где его перепечатывали, считывали, исправляли, размножали. После этого он возвращался, через того же Косолапова, автору. Естественно, в этой трансмиссии волей или неволей надо было отследить, правильно ли проведена работа. Поэтому я смотрел только на выправленные места и отмечал их характерные особенности.

Яковлев не перелопачивал свои тексты. Он их лишь актуализировал или обострял отдельные формулировки, от чего они приобретали злободневность. И это никогда не были работы, рассчитанные на так называемые научные круги. Нет. Все они адресовались самому широкому читательскому активу, людям, далеким профессионально от политики, но все более и более включавшимся в водоворот политических страстей конца 80-х годов.