Надо признать, что в своем стиле Медведев достиг немалых высот. Может быть, даже его абстрактное мышление представляет вершину избранного жанра. На любителей и ценителей речи, построенной только на категорийном уровне, его выступления производили немалое впечатление. Они окутывают человека пеленой понятий, заставляют внимать. Но, к сожалению, не дают возможности ни за что зацепиться памятью и уж тем более сделать запись услышанного.

Еще сложнее обстояло дело, если Медведеву приходилось выступать перед собранием, не имеющим ничего общего с академической средой. Здесь уже разрыв между оратором и аудиторией достигал пугающих масштабов. Трибуна и зал как бы жили в разных измерениях.

В то же время успешная карьера Медведева не помогла ему выработать самокритичности. Поэтому в аудитории с иным, чем у него, подходом к абстракциям он продолжал упиваться своими дефинициями, а собравшиеся смотрели на него с горьким разочарованием. Будто их пригласили на встречу с матросом Железняком, а вместо пламенного революционера на трибуне оказался скелет динозавра.

Драматизм ситуации усугубляло и то, что при назначении Медведева на пост члена политбюро и секретаря ЦК по идеологии Горбачев, видимо, сказал ему, что он теперь стал главным идеологом партии. По крайней мере, при мне Медведев неоднократно характеризовал свое положение таким образом.

Если бы он управлял идеологией в застойные времена, его бы принимали на «ура» в любом случае. Потому что тогда был трепет перед авторитетом должности. Единственный человек, который официально звался у нас главным идеологом, Суслов, тоже был никудышным оратором. Но за ним стояла сила железной руки, хотя и беспочвенный, но длительно формировавшийся авторитет. А Медведеву ничего из этого не досталось.

На противоположном полюсе политической жизни выступали такие трибуны, как Афанасьев, Попов, Якунин, демагоги, краснобаи, тонко улавливавшие настроение аудитории. Ничего Медведев противопоставить этому не мог. Соответствующей была реакция на его выступления даже в партийной аудитории.

Весной 1991 года ЦК КПСС направлял большую группу активистов в разные районы страны для работы по итогам всесоюзного референдума о единстве страны. Мне тоже предстояло ехать в Североморск. В большом зале выступали секретари ЦК, в том числе Медведев. Я ловил себя на двойственном восприятии оратора.

С одной стороны, хотя мы с ним давно расстались, я сохранил к нему добрые чувства как к человеку, с которым проработал по большей мере в согласии почти три года. С другой стороны, я не мог не понимать разочарования собравшихся людей, обманутых в своих ожиданиях. С теми абстракциями, которые преподносил Медведев, нельзя было выходить ни к какой аудитории, тем более в условиях острой политической борьбы.

Как часто случалось, Горбачев поставил не на то место, не в то время, не того человека. Медведеву не повезло, что такой выбор пал на него.

С Яковлевым мы были знакомы на двадцать лет дольше, чем с Медведевым. К тому времени, к которому относится их творческий тандем, Яковлев стал не закулисным, кабинетным, а скорее одним из гласных лидеров перестройки.

История его стремительного восхождения на политический Олимп после долгих лет тихой отсидки на посту советского посла в Канаде хорошо известна. В тени осталась маленькая деталь, показывающая, что такое Его Величество Случай.

В Канаду в начале 80-х годов были приглашены две советские делегации. Одна делегация от Совета министров РСФСР по приглашению ряда губернаторов канадских провинций, до этого побывавших в гостях в России. Ее должен был возглавлять председатель российского правительства М.С. Соломенцев. Другая делегация — руководителей сельскохозяйственного производства. Ее должен был возглавлять секретарь ЦК КПСС по сельскому хозяйству М.С. Горбачев. Стоит обратить внимание на одно совпадение: оба руководителя делегаций двойные тезки, Михаилы Сергеевичи.

Приезда делегации России посол Яковлев добивался раньше сельскохозяйственной. И ее поездка была полностью подготовлена, о чем я осведомлен был хорошо, потому что по своей работе тогда помощником председателя Совмина РСФСР был в курсе контактов с послом Яковлевым, с канадской стороной, с отделами ЦК КПСС.

Сначала Соломенцев приболел, и его поездка отодвинулась. Затем вновь начались сборы. Но в самый последний момент Соломенцеву позвонил, кажется, Андропов, который был тогда на положении второго лица в партии, и попросил еще чуть передвинуть отъезд российской делегации, чтобы сельскохозяйственная смогла съездить в Канаду в зимний период, до начала посевной кампании. Понятное дело, что Соломенцев согласился. Так вместо одного Михаила Сергеевича за океан полетел совсем другой. А могла бы быть и иная последовательность, вернее сказать, иная ситуация в целом. Поскольку одна делегация в Канаде побывала, поездку второй решили отложить на более долгий срок, а затем умер Брежнев и все вообще изменилось.

Именно в ходе поездки Горбачева в Канаду и состоялось его знакомство с Яковлевым, когда посол изложил потрясшее сельскохозяйственного секретаря ЦК своей глубиной концептуальное видение проблем в СССР. А это уже предопределило возвращение Яковлева в Москву вскоре после кончины Брежнева, быстрое вхождение в Академию наук и тут же переход на работу в ЦК КПСС под руку молодого генсека Горбачева.

Позиция Яковлева определялась не твердостью принципов, а тонким восприятием потребностей общества. Мои первые контакты с Яковлевым относились к тому времени, когда в середине 60-х годов он ближе был к группе неосталинистов, складывавшейся в ЦК КПСС под влиянием крутого изменения позиции Шелепина. Яковлев примыкал к группе идеологов, ностальгирующих по крепкой дисциплине времен Сталина. В 1968 году во время чехословацких событий на него пала одна из самых неприглядных задач — подготовка и распространение анти-дубчековских листовок и газеты»«Зправы», якобы выпускавшейся самими чехословацкими левыми.

Затем по мере обретения самостоятельности, то есть освобождения оттаких стоявших над ним людей, как В. В. Кортунов, В.И. Степаков, позиция Яковлева левела. Скорее всего, его внутренним кредо был либерализм, который он, как и многие другие, до поры до времени подавлял искусством приспособления к тоталитаризму. Можно сказать, подлинное содержание натуры Яковлева пряталось в удобной для жизни маскировочной форме.

С другой стороны, Горбачев, придя к власти, по форме был устремлен к чему-то новому, но по содержанию еще не располагал убедительным потенциалом. Одно из первых его выступлений — доклад о 40-летии Победы накануне 9 мая 1985 года, был наполнен такими банальностями, что, казалось, возвращал партию куда-то в добрежневскую эпоху.

Опасный и труднопреодолимый разрыв между формой и содержанием горбачевского руководства наглядно раскрывает, пожалуй, такой эпизод.

К 40-летию Победы было принято решение наградить всех ветеранов орденом Отечественной войны 1-й или 2-й степени. Была выпущена также медаль, которой награждались труженики тыла.

Об этом известно всем. Но мало кто знает, что специальным решением политбюро и указом Президиума Верховного Совета СССР все члены партийного руководства страны были отдельно награждены орденами Отечественной войны 1-й степени, в том числе и сам Горбачев, который в армии никогда не служил. Не знаю, не был ли позже отменен тот указ, в опубликованном позже перечне наград Горбачева орден Отечественной войны не значился. Однако факт такого награждения и вручения ему ордена имел место.

Секретарь ЦК Русаков, у которого я тогда работал помощником, пришел с заседания политбюро в приподнятом настроении, с орденом в лацкане. Рассказывал, как состоялось там же, на заседании, награждение и как тепло поздравили Горбачева, которому, как и всем членам партийного руководства, Громыко лично прикрепил к груди орден.

Меня, как и других чиновников, не участвовавших в войне, но имевших какой-то номенклатурный ранг, тоже наградили медалью. Конечно, награда эта была противоправной. Я сказал Русакову, что не имею права ее принять. На что он, боязливо покосившись по сторонам, сказал: «Да вы что? Политбюро приняло решение! Если не участвовали в войне, значит, рассматривайте как аванс». Так я потом и сказал, принимая награду. Понятно, что аванс был выдан напрасно и боевыми подвигами мне не пришлось его оплачивать. А грудь мою эта медаль никогда не украшала. Впрочем, как и другие награды.