К написанию выступлений привлекались работники идеологических звеньев ЦК ВКП(б), ставшей позже называться КПСС, журналисты из «Правды», научные сотрудники из Института марксизма-ленинизма. Доклады Молотова и Вышинского по вопросам международных отношений готовились с участием узкой группы руководителей отделов МИДа.

При Сталине вошло в норму представление верховному вождю проектов выступлений или статей. Сначала это делалось как просьба дать совет. Таких свидетельств осталось, например, немало в архиве Георгия Димитрова, возглавлявшего не только Коминтерн, но и международный отдел ЦК ВКП(б).

Потом стало непременным правилом представлять Сталину проекты выступлений, которые по его поручению рассылались всем или части членов партийного руководства, входившего в состав Политбюро.

Полной противоположностью ораторской сдержанности Сталина стали словоизвержения Хрущева, который произносил бесчисленные и бесконечные речи по тексту, по тезисам, по вдохновению.

Написание текстов для Хрущева стало профессиональным делом для десятков людей. Одни из его речей были планово предусмотрены, готовились к его поездкам, встречам, съездам, конференциям. Другие делались по срочным заданиям. И в том, и в другом случае разработчикам могли поступать так называемые «задиктовки» Хрущева, то есть стенографически записанные и расшифрованные поручения с фрагментами речи, отдельными фразами, которые ему приходили в голову и он считал необходимым ввести их в текст.

«Задиктовки» отличались крайним сумбуром, нагромождением мыслей и фраз. Они могли обрываться на полуслове, если Хрущева что-то отвлекло. Они могли включать и совсем не предназначенные для печати слова, поскольку тот, кто записывал, не располагал правом покушаться ни на одно слово.

Вместе с тем содержание «задиктовок» должно было полностью войти в текст. Во-первых, в таком случае Хрущев становился узнаваемым оратором и текст принимался им с меньшими замечаниями. Во-вторых, оратор мог вспомнить, что он что-то кому-то поручал и его поручение не выполнено, а это грозило бурей.

Принимавшие участие в подготовке текстов для Хрущева выстраивались в некую пирамиду. В ее основании было множество людей из аппарата Совмина, из министерств, из печати, институтов.

Затем шли группы профессионалов из аппарата ЦК КПСС, прежде всего из идеологических и международных отделов. На верхнем уровне находился узкий круг приближенных, работавших в непосредственной близости от Хрущева.

В верхнюю обойму входили помощники Хрущева: Лебедев, Поляков, Трояновский, Шуйский. Здесь же были самые приближенные к Хрущеву руководители средств информации — Аджубей, Сатюков, Харламов.

Поскольку в окончательном виде выступления формировались на верхнем уровне, ниже могли позволить себе либо вкусовщину, либо формализм. Тому примером такой случай. Через первого заместителя министра Кузнецова в отдел печати МИДа летом 1964 года поступило очередное поручение подготовить на этот раз краткое выступление Хрущева на встрече с какой-то зарубежной группой.

Завотделом печати передал поручение двум своим сотрудникам — Пядышеву и мне. По каким-то обстоятельствам он не мог прочитать подготовленный нами вариант и велел прямо отнести его Кузнецову. Такое доверие повышало чувство ответственности. Но, с другой стороны, усиливало и обеспокоенность, что мы могли не все учесть и нам придется переделывать текст.

Почему-то отдавать текст Кузнецову пришлось одному мне. «Вас-Вас», как принято было уважительно называть по сокращенному имени-отчеству первого замминистра, сразу же пробежал глазами текст.

Слова «хорошо, в срок» были его первой реакцией. Но в голове у меня росла тревога, что сейчас он прочтет текст и разнесет его в пух и прах. Однако Вас-Вас лишь взглянул на первую страницу, убедился, что она оформлена по сложившейся форме, то есть наверху написано, кто, перед кем и когда выступает. Затем он сразу посмотрел на нумерацию последней страницы. Там стояла цифра 5, притом что по заданию надо было написать четыре страницы, но на последней — пятой — помещался всего один абзац. Этот излишек представлял собой некоторую авторскую хитрость: один абзац всегда легко сократить, вместе с тем такое неразрушительное вмешательство может создавать впечатление начальственной правки.

Но Вас-Вас не стал себя и этим утруждать. Увидев цифру 5, он вынес краткий вердикт: «Ну, за глаза!» Прикрепил четвертушку листа со своей запиской и велел секретарю срочно отправить текст в приемную Хрущева.

Такой формальный подход весьма дотошного и обычно внимательного к текстам Кузнецова удивил. Но ему было свое объяснение. Вас-Вас решил не тратить ни времени, ни сил на отработку текста, который неминуемо должен был пройти через мясорубку ближайшего окружения Хрущева, которое одно только и знало, что же он хотел сказать на данной встрече.

Принципиальные выступления Хрущева, получавшие его одобрение, рассылались всем членам Президиума ЦК КПСС, но это было чисто формальным делом, так как о серьезных замечаниях никто не помышлял, опасаясь вызвать бурную реакцию взрывного нового вождя.

Бывали и такие курьезы, когда тот или иной подписанный Хрущевым документ формально рассылался всем членам Президиума и получал одобрение этого верховного органа ЦК КПСС, когда сама акция уже завершилась.

В этом плане примечательное прохождение документа мне удалось проследить в 1992 году в архиве Президента России, куда перешли материалы из архива ЦК КПСС. В связи с 30-летием Карибского кризиса журналом «Международная жизнь», где я стал работать, готовилась публикация переписки Хрущева и Кеннеди по поводу советских ракет, размещенных на Кубе.

Из Историко-дипломатического управления МИДа нам передали ксерокопию самого драматичного послания Хрущева, когда он предложил Кеннеди примирение. Сам по себе текст отражал остроту ситуации. Из двенадцати страниц восемь были напечатаны на машинке, а четыре последние написаны от руки. Исправления были сделаны в рукописной части прямо по ходу написания текста. Перепечатывать не оставалось времени. Прямо с письменного стола текст шел в шифровальный отдел, а оттуда в Вашингтон советскому послу для передачи его президенту Кеннеди.

Готовя материал к публикации, я решил сверить его с тем обязательным экземпляром, который должен храниться в партийном архиве.

Когда я попал в это хранилище, то порадовался порядку, в котором содержатся документы, хотя в стране установился уже новый режим. Вместе с тем был и раздосадован тем, что степень секретности ничуть не снизилась и доступ к документам открывался лишь с преодолением множества заслонов.

Каково же было мое удивление, когда на послании, отправленном из Москвы 4 ноября 1962 года, я увидел дату утверждения Президиумом ЦК КПСС 8 ноября. К тому времени советский посол не только получил послание Хрущева, но и прислал сообщение о том, как реагировал на него Кеннеди.

Если так обстояло дело с документами, от принятия которых зависели вопросы войны и мира, то что же говорить о выступлениях, касавшихся более простых обстоятельств? Тем не менее формальности соблюдались, и бывший архив ЦК КПСС, а ныне архив Президента России, хранит немало свидетельств на этот счет.

Вернемся к сопоставлению советской и американской систем подготовки выступлений политических деятелей. В США давно сложилась в качестве самостоятельного бизнеса профессия имиджмейкера. Эти делатели внешнего вида, а вместе с тем и создатели успехов того или иного политика имели свои конторы с дифференцированной командой специалистов. Одни занимались внешним видом, другие — манерами, походкой, тренировкой реакции на вопросы репортеров и прочими существенными слагаемыми облика публично действующего политика.

Ничего похожего на такую систему в СССР не было. Об отдельных проявлениях самодеятельности по части имиджа будет сказано дальше, когда речь пойдет более обстоятельно о подготовке выступлений Брежнева и политических деятелей из его окружения.