Это продолжалось долго. Полагаю, что происходит и сейчас. Вот только про что сейчас смотрят фильмы, сказать нельзя, поскольку про этих самых б...дей и в обычном телевизоре смотреть можно.

Состав людей, писавших в Советском Союзе «речи для вождей», формировался из представителей нескольких сфер деятельности. Об одной из них — дипломатической — сказано. Другая мощная часть — партийно-пропагандистский аппарат, включавший прежде всего работников идеологических отделов ЦК КПСС, а также журналистов и ученых-обществоведов.

Понятно, что в зависимости от направленности выступлений в их подготовке принимали участие конкретные специалисты соответствующего профиля. Например, выступления по сельскохозяйственным, строительным, военным вопросам требовали подключения соответствующих авторитетных, знающих дело разработчиков, хотя их тоже чаще всего пытались найти главным образом в журналистике.

Сошлюсь на пример своего первого участия в подготовке выступления Л.И. Брежнева. Это было через полгода после его избрания руководителем КПСС. Предстояла торжественная встреча на Красной площади космонавтов Беляева и Леонова, совершившего первый выход в открытый космос. Тогда в личном секретариате Брежнева было всего два помощника — А.М. Александров-Агентов и В.А. Голиков. Первый из них слыл большим специалистом по написанию речей, именно это качество предопределяло его перевод всвое время к Брежневу с должности помощника министра иностранных дел СССР. Ему и поручено было возглавить подготовку выступления на встрече космонавтов.

Для давнего сотрудника МИДа естественным было опереться на помощь кого-нибудь из той же «мидовской» среды. Наиболее подходящим для этого был бы заведующий отделом печати Л.М. Замятин, но он прежде входил в число главных авторов выступлений Хрущева, мелькал всюду в поездках рядом с ним. Поэтому включение Замятина в обойму авторов нового партийного лидера было несвоевременным.

Нужны были какие-нибудь безвестные фигуры. Александров-Агентов попросил заместителя министра иностранных дел Кузнецова прислать парочку пишущих людей. Тот дал поручение Замятину, который вызвал двух молодых по критериям того времени борзописцев, поднатасканных на написание политических текстов. Этими двумя были заместитель заведующего отделом печати, мой давний товарищ по работе еще в комитете информации Б.Д. Пяды-шев и я, советник того же отдела.

— Вот телефон Андрея из секретариата Брежнева, — сказал нам Замятин, — там надо что-то написать. Долго не задерживайтесь, да позвоните оттуда, что к чему.

У помощника Первого секретаря ЦК КПСС (так называлась тогда должность Брежнева, которая была переименована в «генерального секретаря» только через полтора года) к нашей группе присоединился блестящий публицист, обозреватель «Правды» по проблемам научно-технического прогресса В.И. Орлов.

Специфика выступления Брежнева при встрече космонавтов состояла, в частности, в том, что он долгое время курировал всю военно-космическую отрасль, именно за успехи космонавтики получил из рук Хрущева первую «Золотую Звезду» Героя Социалистического Труда. Поэтому он мог смотреть на покорителей космоса как бы со стороны тех людей, которые готовили их к полету. Ясно, что никаких технических тонкостей в речи не предполагалось. Тем не менее дух сопричастности мог передать только человек, хорошо понимающий, что такое первый выход в космическое пространство, какие за этим стоят трудности и открываются возможности.

По поручению заказчика мы написали несколько вариантов речи, поскольку с космонавтами случилась беда — они приземлились в глухом лесу, в двух тысячах километров от расчетной площадки. В одних вариантах говорилось о мужестве, проявленном космонавтами, совершившими посадку при ручном управлении кораблем. В других ничего не говорилось о неожиданных приключениях, чуть не приведших к трагедии.

По условиям того времени варианты с показом реальных трудностей не прошли. Их отверг отдел ЦК, курировавший космонавтику. Заведующий отделом Сербин отстоял перед Брежневым сохранение в тайне случившейся погрешности в космосе. Тогда у нас, как известно, не было ни пожаров, ни наводнений, ни катастроф. Они оставались уделом капитализма.

Владимир Иванович Орлов находил красивые образы и емкие определения, максимально раскрывающие достижения и задачи космонавтики. Ну, а на долю остальных участников группы по подготовке выступления ложилось написание текста по общим политическим вопросам, обращение к которым диктовалось обстановкой.

Система написания текстов «речей для вождей» в Советском Союзе в корне отличалась от той, что практиковалось в США и к чему, кажется, стали подходить в постсоветской России.

Начнем с того, что у нас так и не появилось определения профессии, носители которой в английском языке обозначаются словом «спичрайтер». Не появилось такого термина, потому что считалось и, по-видимому, считается до сих пор роняющим достоинство оратора признание того факта, что ему кто-то помогает или даже составляет за него тексты речей.

Когда мне довелось активно погрузиться в этот род деятельности, я по сообщениям зарубежной печати знал, кто и для какого президента в США писал речи. Но там профессия спичрайтера весьма уважаема, высоко оплачивается и не предполагает такого полного погружения в тень, как это обстояло (и обстоит) у нас.

В России до Октябрьской революции не сложилось гласной традиции спичрайтерства. Повеление царя Петра, чтобы вельможи говорили не по бумажке, «дабы дурь каждого видна была», имело своим последствием и через двести лет такие производные: либо политические деятели, включая императоров, вообще речей не произносили, ограничиваясь указами и манифестами, либо сами же их и готовили, для чего, как правило, получали юридическое образование.

Все вожди Октября, сформировавшиеся в открытых дискуссиях, наверное, не могли и представить себя в роли заказчиков речей каким-то профессионалам-спичрайтерам. Ленин самое большое, что мог себе позволить, это поручить секретарю или референту подготовить статистические данные, выписки из книг, обзоры печати и писем.

О Троцком, Бухарине и говорить нечего. Они готовы были говорить на любую тему и с любой аудиторией.

Сталин не стал ни с кем соревноваться. При нем воцарилось новое понимание весомости выступлений вождя, которые подводили к признанию одной истины: краткость — сестра таланта, и великий вождь был наделен непревзойденным даром говорить кратко и абсолютно точно.

Должен признаться, что в студенческие годы, а они приходились на стык 40-х и 50-х, наверное, все мои однокашники, как и я, предпочитали готовиться к экзаменам по тоненьким брошюркам Сталина, а не по томам Ленина или фолиантам Маркса-Энгельса.

У Сталина все было предельно ясно и четко. Есть пять признаков, значит, шестого не должно быть! Есть три направления, следовательно, о четвертом и думать нечего. Есть десять ударов, поэтому одиннадцатого искать не надо. Все очень просто.

Собрание сочинений Ленина составляло 45 томов, а потом выросло даже до 50, да еще сопровождалось бессчетным количеством книг «Ленинского наследия». А у Сталина вышло всего одиннадцать томов, а дальше были тонюсенькие брошюрки.

Другая сторона дела состояла в том, что за пределы сталинских работ и выходить-то было запрещено. Даже материалы Коминтерна находились на специальном режиме хранения без возможности ссылок на них. Но сейчас разговор идет не об этом.

Свидетельств того, что кто-то помогал Сталину в подготовке его выступлений, не сохранилось. Возможно, таковые были, но их самих и память о них стерли годы террора. Однако, на мой взгляд, если Сталин и поручал кому-либо работу, связанную с его выступлениями, то она ограничивалась справочными материалами, статистикой, подборкой тех или иных данных.

Известно, что при жизни Сталина писались тексты речей, докладов, статей для всех его соратников. Более того, выступать без письменного текста становилось опасным. Поэтому когда кто-нибудь должен был выступить с докладом, утверждалась комиссия для его подготовки. Оратор выступал не от своего имени, а от какого-то коллективного органа, что снимало с него персональную ответственность, но и не давало возможности считать кого-либо, кроме Сталина, творцом новых идей.