По прибытии Друм решил ставить лагерь в лесу. Если подойти слишком близко к воде, то русалки ночью начнут петь. Только благодаря одному из пророков лет шестьсот назад — тот был предком Офрессы — стало ясно, что именно так пропадали целые экспедиции. Просто слишком беспечно заснув рядом с озером. С тех пор принялись ставить лагеря дальше, каждый день проходя более долгий путь — но все лучше, чем смерть.

Не прошло и часа, как развернули временную стоянку. Сборщики нервозно точили ножи и обрабатывали корзины специальными зельями для сохранения ингредиентов. Защитники проверяли периметр и готовились к худшему… хотя за пару спокойных ночей немного расслабились.

Грим же был сам не свой. Столько всего произошло, он никак не мог прийти в норму. Иногда он слышал голос Лайлы. Такой по-обыкновенному приветливый и добродушный. А затем приходил ее хрип. Она даже не могла кричать. Грим всегда думал, что уж лучше бы она раздирала горло, чем молча переносила тот страшный ужас.

Кошмары стали только сильнее с той самой ночи. В них юноша сам нападал на Лайлу. Занимал место ложной феи, кромсал плоть небольшим орудием. Но иногда своими руками гнал монстров в сторону эльфийки. Сопротивлялся, хотел свернуть. Вот только чья-то могучая воля вела Грима дальше. Снова и снова заставляла быть причиной гибели той, кто лучше других поняла его душу.

Но надо работать. Иначе на свободу не попасть. Может он и потерял ту, кого хотел бы назвать подругой, у него есть любовь. Ради одного только возвращения к Нилье Грим решился вытерпеть все невзгоды, выполнить все приказы и доказать, что он стоит того. Что он не ошибся, что он — хороший бола.

— Ты, Лавьен! На тебе участок от той коряги до валуна, ясно? — Друм почти закончил раздавать задания. Грим даже подумал, что это хорошо, когда остается кто-то, не задетый всем произошедшим. Помогает не терять самого себя.

— Да, сэр!

Юноша взял инструменты и отправился работать. Ингредиенты для бомб льда росли на озере Морозного бриза, к северу от столицы. Забавно: в самых теплых частях Обеллоса внезапно появлялись холодные ветра, настолько яростные, что иногда и летом замораживали громадный водоем. А в Русалочьем же озере находились особые водоросли, из которых делали желеобразную массу, необходимую для стабилизации взрывных компонентов. Так что никаких отмороженных рук, никакого пробирающего до костей холода… Варукт пару раз пугал осужденных отправкой на озеро Морозного бриза.

Казалось бы — избежав смерти, стоит радоваться жизни. Но Грим не мог прийти в себя. Он не успел познакомиться с Лайлой. Не успел поблагодарить ее за доброту… Не смог помочь ей. Он не был в силах что-то сделать и знал это не хуже других. Но пользы от такого знания никакой. Знать и чувствовать — разные вещи, а уж он, как эльф, чувствовал все произошедшее очень бурно.

Погрузившись в свои мысли и свою скорбь по так внезапно скончавшейся новой знакомой, юноша постепенно набирал в особую корзину водоросли. Чуть скользкие, мокрые, они позволяли немного отвлекаться от тягостных мыслей… Пока Грим не услышал незнакомый голос.

— Тебе так грустно… Ты скорбишь как и мы. Бедное дитя…

По всему телу пробежали мурашки. Эльф поднял глаза, не дергаясь и не делая резких движений. Провоцировать монстра на атаку еще глупее, чем нападать самому. Дева, прекрасная телом и ликом. Лишь глаза ее были так заплаканы, что от соли, вечно текущей по щекам и под веками, кожа попросту растрескалась, обнажая плоть. Больше боли — больше слез. Порочный неостановимый круг. Но едва ли она хотела перестать плакать.

Давным-давно русалки были мудрыми советницами императорам династии Стратвар, помогали Великим семьям и каждому, кого сочтут достойным. В Эпоху Порядка увидеть этих существ считалось великой честью, знаком доверия и чистоты того, кому эти существа открылись. Пусть монстры — но разумные, чувственные и совсем не опасные. Вплоть до самой Первой Ночи.

Их скорбное пение слышала вся столица. В великой реке Карна, на Русалочьем озере, и даже во дворце, где жила посол от их рода — везде звучала заунывная, полная страданий и горя, ненависти и злобы мелодия. Ни единого слова, только чистый, острый как бритва голос. Многие погибли, слушая их песнь. Еще больше — когда закончили. Не выдержав груза скорби и печали, бола накладывали на себя руки.

И теперь Грим услышал то, чего боится каждый пришедший на озеро.

— Боишься… зря. Ты убийца, да… но скорбь сильнее. Иди к нам. Мы утолим ее. Вместе наши голоса зазвучат еще громче. Пусть весь мир узнает о наших потерях…

Она говорила так грустно, но так заманчиво. Может эльф и молчал, но ему не хотелось держать свое горе. А кто лучше скорбной русалки справится с тем, чтобы его отплакать? Кто лучше нее сможет вознести это страдание до самих небес, до глубинных недр и до каждого уголка на землях Всеотца?

Слезы навернулись на глазах у юноши. Это словно чары — он будто наяву опять видел лицо Лайлы. Но теперь уже не мог сдерживаться. Дрожащие руки выронили инструмент и корзину. Лишь два небольших всплеска воды, а он все так же смотрел на обнаженную красавицу. Без вожделения — только с искренним желанием прожить свое горе. Найти того, кто сможет разделить эту ношу…

— Идем… Тебе не станет легче… Но ты и не хочешь. Окунись в воду. Пусть твой голос сольется с нашими в песне отчаяния и утрат…

Грим встал на ноги. Руки дрожали сильнее прежнего, он едва не упал от бессилия, а глаза застилала мокрая пелена собственных слез. Шаг, еще один. Ботинки уже все в воде, а через мгновение он в ней по голень. Ласковый, почти что любящий голос зовущей его девы успокаивал…

И тогда эльф наконец очнулся от наваждения. Она говорила о страдании, но усыпляла бдительность. Говорила о потерях, но сама собралась утопить. Назвала Грима убийцей… но он не отнял жизнь ни одного из детей Всеотца.

На мгновение в его глазах сверкнуло озарение. Будто в навеянном иллюзорном спокойствии появилась брешь. Скорбная русалка, до этого спокойная, исказилась гримасой ярости.

— Лжец! Убийца! Ты не раскаиваешься!

Очнувшись окончательно, Грим увернулся от удара и полностью рухнул в воду. Всего мгновение — и он наконец снова может дышать. Стоило сделать это раньше, но как уж получилось…

— Тревога!

По сигналу все сборщики кинулись от озера в кучу, двое стражей во главе с Мивесом рванули на голос Грима, а остальные встали спина к спине, ограждая слабых союзников. Телекинез одаренного гвардейца попросту раскрошил череп монстра в одно мгновение. Годы тренировок точности и силы не дали забрызгать все вокруг, и он бежал ближе, чтобы помочь юноше подняться.

Вот только обитатели озера словно сговорились. Из воды стали выглядывать родичи убитой, глаза их были полны ненависти, а сами они поднимали пораженные паразитами руки в сторону незваных гостей. Мивес резко дернул Грима на себя при помощи способности и побежал вместе с ним обратно. Шквал водяных снарядов едва не пробил их в решето, но стоило засаде провалиться, нападение угасло.

— Всем оставаться на местах! Айяр — защищаешь сборщиков, остальные — перебить всех, кого увидите в озере! Если кто из наших там — стрелять! — приказ почетного полковника Абири заставил эльфа вздрогнуть. Он и сам чуть не стал жертвой коварных искаженных чар скорбной русалки.

— Ты, Лавьен! Заходил в озеро? — строгий голос, а взгляд будто пронзает насквозь. Даже в отставке Друм все еще знал, как принудить к правде. Жестом ли, словом или делом.

— Д-да, сэр…

Сперва его вытолкнули из круга сами сборщики. Затем опустили на колени гвардейцы. Но почему-то глава экспедиции не спешил с приговором.

— Ты сам признался… Это странно. Обычно если заходишь в воду к русалке, то уже порабощен. Какого черта?

— Ну, это скорбная…

— Мне плевать, как ее зовут! Ты раб этих тварей или нет?! — крик Друма заставил даже Миранду ощутить себя неуютно.

— Нет, сэр.

К своему собственному удивлению, Грим ответил спокойно и четко.

— Хм… тогда отруби себе язык. Петь не сможешь, а работать — да.