— Лимар… гордый воин рода Гваренском. Молю, одумайся. Твой недуг можно лечить, тебе надо только…

Не успела ангел договорить, как руки уже пожилого родича взметнулись в жестах.

— *Нет. Прошу вас, не надо. Это мое решение. Быть может, первое собственное решение за всю жизнь. Не лишайте меня права совершить ошибку по своей воле, не лишайте меня права выбрать, как мне умереть.*

Оценка Ширрон о времени, которое простоит город без Лимара, была, пожалуй, весьма оптимистичной. Он часто ходил в экспедиции за стену, а когда находился в городе, почти все время сражался с монстрами. Сам себя лишал отдыха, чтобы посвятить жизнь предназначению. Многие тысячи, если не десятки тысяч жизней были спасены им непосредственно за время его службы.

И сейчас Верховной требовалось принять отставку величайшего защитника столицы. Он, как и многие ангелы, был упорным. Если уж какая идея поселилась в голове Лимара, то от нее он не откажется. Переубеждать его нет смысла. Сдерживать тоже не выйдет. Да кто вообще в здравом уме подумает принудить сильнейшего воина Велана? А возможно сильнейшего воина Эпохи Конца.

— Преклони колени и устреми свой взор на владыку, — с тяжелым сердцем Ширрон решилась сделать необходимое.

Ангел повиновался: склонился и поднял голову, чтобы видеть Верховную в момент суда.

— Волей Порядка и Закона, что гласят моими устами, ты, нарушивший их, будешь осужден. Тяжкое бремя лежит на тебе, и пусть оно пребудет с тобой до скончания веков. Отныне и впредь не обратись с приветствием, не обменяйся радостью и не тяготи деяниями своими ни одного потомка самого Порядка. Отныне и впредь не возьми даров, не утешайся состраданием ни одного живого существа, и не вымолви им ни единого слова. Свое изгнание прими, и пусть Закон без тебя станет ясней.

Хуже последней фразы для ангела не было ничего. Наказания ужаснее полной анафемы не существует. Что есть смерть перед жизнью без цели и истины в ней? Верховный ангел провозглашал, что осужденный отныне — не часть Порядка. Не часть Закона. Лишь болезнь, которая возникла и сгинет. Ошибка, которую исправлять дано не слугам величайшей из Монад, но самому миру.

Изгнанный вышел из комнаты не попрощавшись. У двери стоял сам Эйлунд Стратвар с суровым выражением лица и сложенными в замок руками.

— Прощай, Лимар. Ты верно служил Империи.

Ангел приветствовал императора как подобает, отклонившись назад, с одной рукой на сердце, а с другой — в стороне. Облик многорукого со временем утратил величие, ведь могучий бола подобрался к последним годам своей жизни, имея почтенный возраст в триста сорок восемь лет. На его некогда безупречном лице стали появляться морщины, кровавые глаза утратили глубину сияния, а разум более не справлялся с прежними невзгодами.

Лимар ушел в сторону пустующих домов. Он не осмелился бы вернуться к родичам после своего духовного изгнания. Отныне он желал лишь уединения и покоя. Накопленных средств хватит минимум на двадцать лет жизни, а затем… кто знает? Быть может он возьмется учить бойцов. А может сбережет деньги и вовсе никогда более не станет трудиться, доживая свой срок в аскезе.

Ширрон вышла за изгнанным не сразу. Император с хмурым лицом ждал ее за дверью. Его морщины, появившиеся уже в двадцать с небольшим лет, старили и без того больного правителя Империи, а взор небесно-голубых глаз от этого был еще суровее.

— Пойдем. Видимо, тебе есть, что мне рассказать.

Мужчина провел Верховную в свой кабинет, буквально за ее стеной. Собственно, из-за такого близкого расположения он и узнал о проблеме раньше доклада.

Усевшись в обитые мехом кресла, шестирукая девушка, на вид лет восемнадцати, хотя на деле она прожила уже более века, заговорила.

— Рассказывать особо нечего, Эйлунд. Он пожелал уйти, и я не могу его остановить. Ты знаешь, что никто не может этого сделать, — голос Ширрон был необычайно подавлен.

— Неужели нет способа хотя бы вызвать его в нужный момент? Он что, будет сидеть и смотреть, как город тонет в крови, случись еще одна волна? — сам император скорее был удивлен, нежели удручен. Он жил слишком недолго, видел слишком мало, чтобы принять проблему Лимара.

— Только поговорить. И надеяться на то, что в его израненной душе осталось место состраданию, — Верховная зачастую делала паузы, будто пытаясь осознать происходящее, — Но не стоит уповать на это, ведь он пообещал мне, что отныне не возьмет в руки меч. Слово ангела крепче его тела, особенно у того, кто хранит молчание.

Тяжело вздохнув, император помассировал себе переносицу. Он впервые сталкивался с настолько серьезным кризисом.

— Ты же понимаешь, что без него мы зиму не переживем?

— Да. Как никто другой. Повезет, если мы вообще выстоим до конца весны с этими нападками яростных фениксов. Хорошо, что барьер рабочий, иначе мы бы еще вчера все поджарились от этой ошибки Гаргана, чтоб ему не спалось…

Повисло крайне неприятное, липкое молчание. Можно ли как ни в чем не бывало продолжать беседу, когда становится ясной угроза уничтожения сердца Империи? Сетовать на судьбу? А зачем? Винить Всеотца? Возможно, но все равно не поможет.

— Так. Кто из твоих ребят близок к завершению обучения?

Чуть задумавшись, Ширрон ответила.

— Трое. Если снизим возраст готовности ниже шестидесяти, то будут еще два.

— Ну, хоть так. Они нужны нам, Ширрон. Нужны всем.

— Я понимаю. Просто… они ведь даже едва держат оружие, — Верховный ангел поежилась, вспоминая, что еще всего несколько десятилетий назад она была такой же. Неопытной, незнающей, неготовой. Девушка входила в свои обязанности постепенно, и это ей помогло, хотя назначение на высокую должность было для нее потрясением.

— У нас нет выбора. Я не хочу думать, что произойдет, стоит одному сектору стены пасть. Поэтому сейчас придется терпеть еще большие трудности.

— Да. Извини, просто… это тяжело. Ты введешь повторные всеобщие учения?

— Иначе никак. Воины-ангелы, конечно, сильны, но у людей преимущество в численности. Даже если многие погибнут, останется хоть какая-то часть, чтобы продолжать жить.

Еще одна пауза. И тихое бормотание под нос:

— Вот только это не жизнь…

Чуть покачав головой в ответ самой себе, Ширрон поднялась на ноги.

— Пусть мне принесут больше зелий сытости. Как будет возможность — отправь экспедицию за деревом. Стрелы понадобятся городу, ох как понадобятся…

Зная, насколько использование способности истощает ангела, император хотел остановить девушку. Но он сам думал просить об увеличении объема ее личной работы. Могучие способности — вот, что по счастливой случайности и при великом упорстве позволило Велану устоять уже почти тысячу лет.

«Тысяча лет…» — в мыслях Эйлунда что-то завертелось. Кусочек мозаики, который должен встать и все разрешить. Но ничего так и не стало яснее, несмотря на весьма прозорливый ум монарха.

— Я дам распоряжение. Нет нужды беспокоиться. Только не забывай вовремя отдыхать, — пару раз уже бывали случаи, когда Ширрон от переработки падала без сознания и приходила в себя лишь спустя пару ночей. Нынешний император застал один такой инцидент, и совсем не хотел, чтобы подобный производственный крах произошел вновь.

— Конечно… — все еще не до конца приняв уход одного из столпов столицы, Верховная слегка замялась, — Я пойду. Мне нужно передать все Старшим и поторопить их. Чем скорее они осознают ситуацию, тем быстрее наши юные воины смогут встать в строй. Только, пожалуйста, попроси Вуннара распределить их в те формирования, где будут понимающие наставники. Они же дети.

Для ангелов тот, кто жил пятьдесят лет, да даже девяносто — все еще был ребенком. Ментальное развитие многоруких шло гораздо медленнее, чем у прочих бола, а также его сопровождал удивительно непропорциональный рост тела относительно духа. То была одна из больших загадок Обеллоса — ведь они все являлись порождениями Порядка.

Лишь около семидесяти лет ангелы становились сознанием ближе к взрослым, нежели к детям, а согласно Порядку совершеннолетними их считали, когда те проживут сотню лет. Даже сама Ширрон достигла их неофициального возраста вступления во взрослую жизнь всего двадцать один год назад.