Разумеется, для многих путь в партию был закрыт. Это касалось людей с «неприемлемой биографией», то есть тех, чьи родственники были депортированы, эмигрировали в западные страны, принадлежали к «антисоветским» организациям в межвоенный период или «сотрудничали с немецкими оккупантами» в 1941–1945 гг. Люди с такими родственными связями не вошли в новую элиту. Учитывая сравнительно небольшую численность населения прибалтийских республик, местные кадровые ресурсы были исчерпаны в послевоенное десятилетие. После смерти Сталина в 1953 г. порядок приема в партию несколько изменился, особенно в Литве, но в любом случае населению Прибалтики приходилось подчиняться политической элите, которая лишь частично состояла из людей той же национальности.
Послевоенная реконструкция предполагала решение огромных задач. Человеческие потери были значительными во всех трех республиках: 17 % в Латвии, 20 — в Эстонии и 18 % в Литве. Однако не всем оставшимся в живых разрешалось участвовать в общем труде, исходя из их возможностей и навыков. Лояльность новому режиму стала важным критерием, и это требовало нормализации статуса тысяч людей, покинувших свои дома, но не территорию Прибалтики; требовалось выяснить, кто служил в немецкой армии и сражался против советской власти; необходимо было также урегулировать ситуацию с множеством распавшихся семей, в которых кто-либо эмигрировал на Запад. К тому же в регионе ощущался существенный недостаток продовольствия и других материальных ресурсов; систему образования, особенно начального, необходимо было восстанавливать; следовало позаботиться о жилье для значительного числа советских военных, ставших теперь постоянными жителями Прибалтики; также приходилось проверять и подтверждать лояльность тысяч людей, чья деятельность в период оккупации вызывала подозрение. Всю деятельность по экономической реконструкции и развитию следовало соотносить с централизованными планами, поступающими из Москвы; в 1946 г. прибалтийские республики были встроены в систему пятилетних планов со всеми соответствующими требованиями и квотами.
Наиболее актуальной задачей было восстановление промышленности. В Эстонии военные потери привели к почти 45-процентному спаду промышленного производства; аналогичные процессы произошли в Латвии и Литве. Сельскохозяйственный сектор тоже вызывал серьезные проблемы: продовольствие необходимо было производить очень быстро, но сельскохозяйственное производство по-прежнему основывалось на индивидуальных сельских хозяйствах. Немедленная коллективизация привела бы к разрушительным последствиям, и коммунистические партии прибалтийских республик решили в краткосрочной перспективе остановиться на реквизиции сельскохозяйственной продукции (изначально от каждого фермера требовалось отдавать 20 % урожая на нужды государства). Официальная пропаганда сообщала, что коллективизация произойдет не скоро и на добровольной основе.
Однако восстановление и реконструкция послевоенных лет успешно шли во многом из-за желания местного населения жить нормальной жизнью, а не из-за приверженности поставленным правительством целям «построения социализма». На протяжении долгого времени между правительством и так называемыми трудящимися массами, от имени которых оно правило, продолжала стоять стена недоверия и подозрений. Это не могло быть иначе. Те, кто пережил войну и две последовательные оккупации, усвоили уроки выживания в тоталитарной системе: для того чтобы выжить, необходимы покорность и фатализм, а также готовность идти на уступки, довольствоваться имеющимся и мириться с двойной моралью. Ни один из этих способов выживания, однако, не предполагал принятия легитимности системы и ее ценностей. Требовалось лишь понимать, чего хочет власть, и поступать соответственно. Новые режимы считали само собой разумеющимся, что население Эстонии, Латвии и Литвы всячески «разлагалось», живя на протяжении двух десятилетий за пределами влияния Москвы. Многие знали о материальных соблазнах «капиталистического Запада», другие сами процветали до войны, а у третьих родственники или друзья покинули Прибалтику и, насколько известно, жили на Западе. Угрозу «буржуазного национализма» подозревали везде и готовы были искоренять. Необходимо было внедрить в общественное мнение представление о ведущей роли коммунистической партии и, что еще более важно, о мудром руководстве Иосифа Виссарионовича Сталина. Всю память о лучших временах в прошлом необходимо было стереть. Иными словами, реконструкция в этом регионе означала не только экономическое восстановление, но также, что более важно, изменение коллективной психологии трех народов Прибалтики.
При жизни Сталина (до 1953 г.) коммунистические партии яростно атаковали все, что напоминало о довоенных режимах. Строжайшая цензура обеспечивала, чтобы о них не говорилось ничего позитивного, а о периоде начиная с 1945 г. — ничего негативного. Цензура действовала во всех сферах выражения общественного мнения. Были подготовлены длинные списки «устаревших» печатных материалов — книг, периодических изданий, брошюр межвоенного периода и более старых, и все эти издания были изъяты из библиотек, уничтожены или помещены в спецфонды, доступные только заслуживающим доверия исследователям. Был создан новый список классиков литературы, состоящий из фамилий «прогрессивных» писателей прошлого — то есть тех, кто проявлял интерес к социалистическим формам экономической организации или даже защищал их, демонстрировал доброжелательное отношение к русской культуре и негативное — к национальным государствам Балтии. Восхвалялись подвиги только тех солдат Первой мировой войны, кто поддерживал большевиков (включая латышских стрелков). От писателей требовалось выражение преклонения перед советской властью — особенно от поэтов, от которых ожидали стихов, восхваляющих Сталина. Художники могли лишь изображать в реалистической манере сцены событий 1905 г., революции 1917 г. и героизм Ленина. «Специалисты» из ЦК партии создавали списки «предлагаемых тем» для всех сфер искусства. Изучение гуманитарных наук определялось академиями наук, созданными вскоре после войны по образцу Академии наук СССР.
Эстетические стремления были полностью подчинены диктату «социалистического реализма» — в Прибалтике, как и во всем СССР, благодаря бескомпромиссному сталинисту Андрею Жданову, хорошо известному в Эстонии, поскольку именно он осуществлял руководство оккупацией этой страны. В числе других способов творческого самовыражения Жданов стремился искоренить «формализм» (искусство ради искусства независимо от содержания) и, применительно к Прибалтике, «буржуазный национализм» (выражение симпатии или восхищения национальными государствами). Такие ценности не соответствовали новому, социалистическому укладу и должны были исчезнуть в соответствии с идеологией марксизма-ленинизма-сталинизма. От историков требовалось изображать события 1940–1941 гг. как «неизбежную социалистическую революцию», во время которой «пролетариат» трех стран Балтии, возглавляемый местными коммунистическими партиями (и с помощью братского СССР), сбросил «буржуазное иго», установил «диктатуру пролетариата» и присоединился к братским республикам СССР в построении социализма. Такая схема исторического развития преподносила историю Прибалтики как «борьбу добра со злом»: все события и деятели прошлого, находившиеся по «правильную» сторону баррикад «классовой борьбы» — движущей силы истории! — были положительными героями, тогда как остальные — отрицательными или в лучшем случае не играющими значительной роли. Эта схема оставалась обязательной до смерти Сталина в 1953 г. и входила в образовательную программу на всех уровнях, а также в «официальные истории» трех республик, написанные сотрудниками институтов истории (составных частей академий наук) и институтов истории коммунистической партии.
На долгие годы такая схема стала основой всех исторических трудов, обеспечивая новую власть — партию, правительство, аппарат государственной безопасности — категорией «врагов», в которую можно было зачислить все группы населения, угрожающие советской власти и государственным интересам СССР. В соответствии с ней фазы исторического развития могут пересекаться, и в результате люди с мышлением, характерным для более ранней фазы, могут жить в следующей, более прогрессивной. Защитникам наиболее прогрессивной фазы (диктатуры пролетариата) необходимо было тщательно отслеживать все проявления «устаревшего» мышления, поскольку подобные умонастроения могли легко перейти в уклонизм, саботаж и обструкционизм. С этой точки зрения прибалтийские республики кишели потенциальными врагами, выросшими в капиталистическом окружении. Если такие люди не полностью соответствовали требованиям нового порядка, от них следовало тем или иным образом избавиться.
