К сожалению, термины, используемые античными авторами, не очень помогают глубже понять ситуацию на побережье в те времена. Мы можем перестать обозначать народы Балтики археологическими терминами, такими, как «производители шнуровой керамики» или «культура боевых топоров», но при этом возникнет вопрос, чем же заменить эти наименования. Используя такие термины, как Aesti, Тацит и другие античные авторы скорее всего основывались на информации, полученной из вторых и третьих рук на основе рассказов путешественников, известных образованным людям того времени, или же заимствовали их из работ более ранних авторов. Да, это было в некотором роде признание. Однако нет свидетельств, что обозначаемый таким названием народ действительно называл себя Aesti, или о том, как же именно он сам себя называл. В этом было различие между имевшими и не имевшими письменности народами, причем последние составляли на то время большинство. К тому же появление терминов, связывающих народ и место его расселения, подразумевает, что перемещения населения прекратились. Было бы более разумным допустить, что характеристики процессов, свойственных для численно небольших народов, борющихся за территории (ассимиляция, слияние, исчезновение, вытеснение, переселение), имели место в действительности, даже если мы ничего не знаем ни о них, ни о результатах подобных процессов. Однако после 500 г. н. э. появляется все больше свидетельств о народах побережья и местах их расселения: скандинавские саги IX в. содержат описания с такими же названиями, что и русские летописи этого периода. Увеличение числа таких упоминаний позволяет сделать вывод, что в регионе происходила определенная стабилизация расселения.

Много столетий спустя, особенно в ХХ в., ученые, писавшие о Балтийском побережье, достигли определенного консенсуса в вопросе, как именно следует обозначать народы, населявшие его в этот период, используя терминологию, заимствованную из двух исторических дисциплин — исторической лингвистики и исторической этнографии. Лингвистическая методология привнесла общие термины, касающиеся развития и распространения языков, используя свидетельства языков как таковых, но то, что говорится в этом дискурсе о социальной истории людей — носителей языка, приходит из других близких дисциплин, таких, как этнография. Историческая этнография занимается преимущественно природой и развитием существующих групп людей; она рассматривает неязыковые свидетельства и стремится идентифицировать различия между группами, которые могут быть и не видны на исключительно языковом поле. Применительно к Балтийскому побережью обе дисциплины смыкаются и предлагают некоторое количество наименований, частично основанных на групповых языковых различиях, частично — на существовании различных групп населения. Ни в том, ни в другом случае нам недоступны прямые свидетельства, и потому принципы формирования групп всегда до некоторой степени надуманы в лучшем случае гипотетические.

Категории историко-лингвистической традиции являются наиболее общими; таким образом, начать следует с них. Историки европейских языков определяют две широкие категории, актуальные для данной темы, — индоевропейские и финно-угорские языки, и каждая из этих групп состоит из множества языков. Носители языков, относящихся к указанным группам, пришли в Европу с юго-востока. Каждая из групп имела более раннюю версию — так называемые протоиндоевропейские и протофинно-угорские языки. К 500 г. н. э. каждая большая группа оказалась связанной с определенным местом расселения: носители финно-угорских языков располагались к северу от носителей индоевропейских. В Центральной Европе середине I тысячелетия н. э. движение населения носило постоянный характер (его иногда называют «переселением народов»), и другие народы, особенно славянского происхождения (носители индоевропейских языков), пришли в этот регион с востока и юга, оттеснив существующее население к северу. Соответственно, ранее обитавшие там носители индоевропейских языков также отодвинулись к северу, вытеснив финно-угров еще дальше. В результате последние заняли территорию современных Финляндии и Эстонии, тогда как индоевропейцы расселились в оставшейся части восточного побережья Балтики (на территории современных Латвии и Литвы), а также в южной части побережья (сегодняшняя Северная Польша и Калининград) и, судя по гидронимам (названиям рек), на значительной части современной Белоруссии и Западной России. Говоря об этих веках, современные историки европейских языков обычно используют термин «балтийские», характеризуя индоевропейские языки, используемые на восточном и южном берегах Балтийского моря, и «финские», говоря о языках более северных народов.

Терминология исторической этнографии относительно того же периода чаще всего описывает группы, говорящие на «балтийских» и «финских» языках, используя более дифференцированные названия, часто восходящие к названиям, используемым римскими авторами, скандинавскими бардами, составителями древнерусских летописей и авторами более поздних хроник XIII и XIV столетий. Эти этнографы пишут с определенной уверенностью, что в период с 500 до 1000 г. н. э. народы восточного и южного побережий Балтики жили на достаточно четко определяемых территориях, чтобы их можно было нанести на карту, обозначив границы (см. карту 1).

Самым северным народом восточного побережья были эсты, занимавшие примерно ту же территорию, на которой сейчас находится Эстония, включая бесчисленные острова у берегов Балтики. Эсты говорили на языке, родственном языку финнов, которые переселились еще севернее, за Финский залив, а также языкам многочисленных финно-угорских групп, живших на территории сегодняшней России. Также он был лингвистически близок к языку сету, которые жили юго-западнее и южнее озера Пейпус (Чудское озеро), ограничивающего с востока современную Эстонию, то есть на территории сегодняшней России. Ливонцы (или ливы) — также финно-угры — расселились на землях, непосредственно примыкающих к Рижскому заливу (как он теперь называется); их язык, очевидно, отличался от тех наречий, на которых говорило эстонское или финское население. Другие балтийские группы, говорящие на финских языках, — такие, как ингры (ижора), карелы, вепсы и вотяки, — проживали на территории современной России за пределами побережья Балтики и рассматриваться здесь не будут.

К югу, востоку и западу от эстов, ливов и сету лежали территории народов, говоривших на балтийских языках. Рядом с эстонскими и ливскими землями жили латгалы, территория которых начиналась на восточном берегу реки Даугава и, судя по всему, простиралась глубоко на земли, входящие в современную Белоруссию. К западу от них жили селы, чьей восточной границей был западный берег Даугавы. Западнее селов и прямо под землями ливов, живших вдоль Рижского залива, расселились земгалы, чья территория достигала пределов современной Литвы. К западу от земгалов находилась земля куршей, ограниченная Балтийским морем и также доходившая на юге до территории нынешней Литвы. К югу от куршей и селов в пределах балтоязычных территорий жили жемайты, занимавшие большую часть земель Северной Литвы. Юго-восточнее жемайтов находились земли аукштайтов, располагавшиеся вдоль верховий Немана. Западнее их расселились скальвы (среднее течение Немана), а к югу от них — ятвяги, или судовы, — их земли лежали между нижним Неманом и Мазурскими озерами. Сразу к западу от ятвягов жили пруссы (иногда называемые «древними» пруссами) — центром их территории был современный Калининград, и они также говорили на языке балтийского происхождения. Рядом с пруссами (на территории современной Северной Польши) начинались земли племен, говоривших на славянских языках. Фактически, славяноговорящие племена ограничивали ятвягов с юга и аукштайтов — с юга и востока. Судя по топонимам и другим медленно меняющимся прямым свидетельствам, относящимся к первым векам этого «переселения народов», территории носителей балтийских языков простирались далеко в современную Россию, но позже пришедшие славянские племена вытеснили их на запад, ограничив ареал расселения балтийских народов побережьем Балтийского моря.