За исключением Риги, которая стремилась (и зачастую успешно) устанавливать контроль над торговой и коммерческой деятельностью вдоль Даугавы, другие корпорации — архиепископство (то есть церковь), орден и епископства основывали свою власть на контроле над землями. Когда сопротивление местных племен новым властителям заканчивалось завоеванием или заключением договора, завоеватели распределяли земли между теми, кто сражался на их стороне. Передаваемая таким образом земля считалась отданной в «держание», а не в бессрочное «владение». Концепция частного владения землей в том, что касалось именно земли нигде во всей средневековой Европе не действовала в полном объеме. Получавшие землю вассалы взамен должны были быть готовы оказать военную поддержку сеньору, от которого получили эту землю в держание. Разумеется, местным народам выделялась земля для проживания, и они никак не относились к феодальной системе. Несложно догадаться, что одним из основных источников конфликтов после завоевания было то, что вассалы предпринимали попытки сделать контроль над управляемыми ими землями перманентным, чаще всего — добиваясь у сеньоров прав на наследственное держание. Во время существования Конфедерации многие семьи землевладельцев не только получили земли в бессрочное держание, но и держали одновременно различные участки земли от разных сеньоров, что являлось фундаментальным нарушением принципов феодализма. Неудивительно, что к XV в. корпоративный принцип — согласно которому властными полномочиями облекались несколько корпоративных образований — сменился процессом социальной стратификации: семьи землевладельцев, считавшиеся лояльными сеньорам, стали осознавать свои общие экономические интересы и самих себя как новую группу — знать. Властные отношения сместились с вертикальной оси на горизонтальную. Разумеется, изменения затронули только членов доминирующих корпораций и не коснулись простых земледельцев.
В Ливонской конфедерации, как и во всех средневековых обществах, права и обязанности относились в большей степени к группам, а не к личностям, и, таким образом, корпоративная концепция нуждается в некоторых объяснениях. Появление самой этой идеи на побережье Балтики стало еще одним аспектом европеизации, и в течение XIII в. она стала более актуальной, чем какие-либо другие принципы организации групп, существовавшие в коренных обществах. Помимо наиболее важных корпоративных структур — церкви и ордена, — по мере того как Ливония стала стабильным политическим образованием, появились и другие. Рига добивалась прав «вольного города»; внутри этого города купеческие и ремесленные гильдии в течение XIII в. также развивались как корпорации. Неравенство было ключевым элементом этой базовой общественной философии: различные корпорации имели различные права, и то, какие именно права принадлежат какой корпорации, являлось предметом постоянных споров. Поскольку право участвовать в управлении имели лишь определенные корпорации, не все группы могли требовать представительства в каких-либо существующих властных структурах. Аналогично оспаривалось и право владения землей. Обладавшие наибольшим могуществом требовали больших прав и могли лучше их защитить, а гарантировать это могли церковь и орден как самые могущественные корпорации в Конфедерации. Более того, права были специфическими и конкретными: их необходимо было получить от высшей власти, согласовать в договоре, зафиксировать в документе или кодексе законов, или, по меньшей мере, они должны были быть освящены традицией. Всё XIII столетие, таким образом, стало в Ливонии периодом, во время которого права и свободы приспосабливались к новому распределению власти, и в результате проигравшими оказались местные жители. Факт их подчинения, в конце концов, стал основываться не на праве сильного, как это было сразу же после военной победы над ними, но на новом распределении прав, свобод и ответственности, зафиксированном во множестве различных (и иногда конфликтующих между собой) сводов законов. Еще одним усложняющим фактором стало то, что распределение прав могло различаться в разных регионах; ни одна конфигурация прав не относилась в равной мере ко всем местностям. Идея сепаратизма в сфере законов шла рука об руку с представлением об обществе, построенном на корпоративном принципе.
Малочисленность источников не позволяет понять не только то, как распределялись права, свободы и ответственность, прежде чем новый порядок был установлен в полном объеме, но и то, как подчиненные народы реагировали на это новое распределение. Установления, в соответствии с которыми они жили, были по большей части неписаными; у этих народов существовало множество местных систем «обычного права» и традиций. Хроники упоминают мелких землевладельцев, имевших особые права и, очевидно, происходивших из верхнего слоя старых племенных сообществ, что позволяет предположить, что не все представители подчиненных народов были немедленно ввергнуты в полное бесправие. Однако в долгосрочной перспективе их определенно ожидало уменьшение имевшихся ранее прав и свобод. Хотя этот процесс шел на протяжение жизни четырех-пяти поколений, наиболее сильно потери должны были ощущаться первым поколением, лично испытавшим изменение системы. Последующие поколения уже принимали новый порядок как естественное положение вещей, поскольку существовавшие ранее общества изгладились из памяти. Разумеется, возмущение массой требований, налагаемых на коренные народы новым порядком, никуда не исчезло. Однако претензии в основном базировались скорее на представлениях о справедливости, чем на идее, согласно которой представителям коренного населения следует вернуть свободы, которыми пользовались некогда их предки.
На всем протяжении существования Ливонской конфедерации ее политическую жизнь определяли корпорации, способные заявить о своих правах и достаточно сильные, чтобы отстоять эти декларации силой оружия, — то есть церковь, Ливонский орден и города. В численном измерении эти объединения были самыми незначительными, поскольку наибольшую долю населения (80–90 %) составляли крестьяне. Они держали пахотные земли, выделенные им их непосредственным господином, возделывали их, платили ренту в денежном или ином виде, отдавали господину часть урожая, платили налоги, и прежде всего именно их трудом обрабатывалась земля, непосредственно принадлежавшая семье господина. Права на леса, озера и другие непахотные угодья, в конце концов, также были отданы местным или региональным господам. Совокупность прав, которыми пользовались крестьянские семьи, зависела от региона и хозяина-землевладельца. Крестьянство как социальная группа не имело права голоса в политике государственного уровня и очень незначительно могло влиять на решение вопросов местного значения; оно не имело права участвовать в управлении.
Держатель земли имел полную свободу расширять обязанности своих крестьян, чтобы обеспечить себе возможность располагать ими в качестве доступной рабочей силы. Права держателей земли по отношению к крестьянам включали все элементы системы крепостного права. Однако в XIII и XIV вв. эти обязанности еще не сложились в такую систему; крестьянство в Конфедерации оставалось достаточно дифференцированным, что позволяло сохранять некоторые региональные особенности, присущие старому порядку. Существовало слишком много вариантов восприятия законов, чтобы какая-либо система могла успешно функционировать.
Однако отсутствие в Конфедерации центральной власти не означало, что конкурирующие корпорации не могли эффективно управлять контролируемыми ими территориями. Административный аппарат не создавался с нуля. Архиепископство и епископства уже являлись частями структуры, существующей на всем континенте и испытанной временем, а именно церкви, чей опыт в обсуждаемых вопросах следовало применить на землях побережья. Архиепископство и епископства были лишь частью иерархии, на вершине которой находился римский понтифик, и в рамках этой иерархии подчинение нижестоящих вышестоящим было обязательным. На местном уровне архиепископ имел в Риге совет духовных лиц (capitulum sancte Rigensis ecclesiae), дававший ему рекомендации в сфере управления; епископы также располагали аналогичными советниками, а власть высших церковных иерархов утверждалась сотнями священников в местных приходах. В зависимости от размера и благосостояния эти приходы и конгрегации могли располагать более чем одним священником. Доходы церкви передавались «снизу вверх», и в конце концов часть их отправлялась в Рим.
