Пожилой коренастый мужчина вошел в кабинет и грузно опустился в кресло. Понурив голову, он с минуту сидел молча, словно забыл о цели своего визита. Только медленно наливающийся кровью затылок свидетельствовал о его волнении. Полковник Шевколенко поспешно налил стакан воды и придвинул его посетителю.

— Вам нехорошо? Выпейте!

Мужчина покачал головой.

— Уже прошло... Спазмы сосудов, знаете... Впрочем, это к делу не относится. Я просил, чтобы меня приняли не для разговоров о собственном здоровье. Что с моим сыном, с Аликом?

— Алик Тимохин нами арестован.

— Это, по-видимому, простое недоразумение, товарищ полковник!

— К сожалению, нет. Вы знали, с кем отпускаете сына в Одессу?

— Какой-то его приятель...

— Вот именно «какой-то»! С этим, как вы говорите, приятелем ваш сын познакомился всего дней десять тому назад, в ресторане. Вообще-то вам известно, что ваш сын стал завсегдатаем ресторанов?

— Он достаточно взрослый... Я не мог контролировать каждый его шаг.

— На какие деньги он гулял?

— Очевидно, давала мать. В таком возрасте юноша может иметь кое-что на карманные расходы.

— Значит, достаточно взрослый, чтобы пить, иметь деньги на карманные расходы, но слишком мал, чтобы работать?

Федор Захарьевич Тимохин опустил голову.

— Должен признаться, мать сильно его избаловала.

— Эх, Федор Захарьевич! — с глубокой грустью вырвалось у полковника. — Вот сидим мы здесь, беседуем и словно в прятки играем! Неловко мне, право, заводить с вами разговор о воспитании, повторять избитые истины, хорошо вам самому известные. Не думаю, чтобы вы хотели укрыться от определенной ответственности, сваливая все на жену. А речь-то идет о юноше, который едва не погубил себя бесповоротно! Для вас он — сын. Для меня... выражаясь фигурально, тоже вроде сына. Ведь и я ему в отцы гожусь, и у меня у самого дети! Тут обоим нам надо бы объединиться, подумать, как спасти душу парня от того растлевающего, что уже проникло в нее. Ведь этот Виктор...

— Простите, товарищ полковник, жена мне говорила о каком-то чемодане, который Виктор оставлял у сына на хранение. Кто этот субъект? Вор? Он использовал доверчивость сына? Может, даже втянул в свою шайку?

— Человек, скрывающийся под именем Виктора Саврасова, оказался шпионом, агентом иностранной разведки!

Федор Захарьевич подался вперед, на его мертвенно-бледном лице жили только глаза — они впились в полковника и требовали ответа, пусть даже самого беспощадного.

— Значит, мой сын... Алик... был... — с усилием выговорил он.

— К счастью, только слепым орудием в руках Саврасова. Но ведь все могло кончиться хуже, значительно хуже!

Тимохин поднялся, опираясь на край стола и ощупывая его, как слепой.

— Когда я шел к вам, меня ужасала одна мысль — ,что он может оказаться вором. Теперь же, да, я благодарю судьбу за то, что он... не шпион. Как велика мера страдания, которое может выпасть на долю человека!

— Давайте поговорим лучше, Федор Захарьевич, о мере... нет, о силе терпения в борьбе за душу человека! — мягко сказал полковник Шевколенко.

Полковнику Снежко снилась рыбная ловля. Будто сидит он на берегу озера и напряженно следит за тихонько вздрогнувшим поплавком. Вот красное перышко дернулось сильнее, поплавок повело в сторону. Сейчас он совсем скроется под водой — время подсекать! А тут, как на грех, зазвонили звоночки донок. Их длинные удилища выгнулись дугой. Бьются, мечутся рыбы, до предела натягивая леску... звоночки звонят все сильнее, все заливистей... «Какую же донку хватать первой? Пожалуй, вот эту, крайнюю...»

Потянувшись к удилищу, он с силой рванул его и... проснулся: на тумбочке у кровати пронзительно звонил телефон.

Силясь удержать в памяти ускользающие обрывки приятного сновидения, Снежко снял трубку.

— Слушаю, — пробормотал он вяло.

Резкий голос дежурного показался Снежко испуганным. Новость грянула, как выстрел у виска.

Полковник вскочил с кровати и крепко стиснул трубку:

— Убит лейтенант Конигин?.. При каких обстоятельствах?.. Да, да, слышу... Высылайте машину!

Быстро одевшись, он спустился к подъезду своего дома. Машина еще не прибыла, и Снежко, нервничая, зашагал взад и вперед по тротуару.

Невольно ему казалось, что рядом с ним шагает статный смуглолицый лейтенант, привычный спутник многих таких же выездов на место происшествия. Воспоминание об этом было настолько живо, что полковник на минуту усомнился в достоверности только что полученного известия.

«Может быть, он только ранен... Может быть, в милиции вообще что-то напутали. Позвонили в отдел госбезопасности не с места происшествия, а на основании какого-то заявления...» — успокаивал он себя.

Расстроенное лицо капитана Васильева, выскочившего из машины, вернуло его к действительности. Капитан сообщил, что Конигин действительно собирался не то вечером, не то сегодня утром выехать в один из ближайших населенных пунктов для расследования какого-то дела. Убийство совершено на дороге, ведущей именно к этому населенному пункту. Женщина, позвонившая в милицию, очевидно, знала Конигина в лицо, так как определенно назвала его фамилию...

Машина помчалась еще безлюдными улицами города, вырвалась на широкое, покрытое асфальтом шоссе.

— У первой развилки, — угрюмо указал капитан Васильев.

Шофер молча кивнул головой и увеличил скорость. Низко нависшие облака стремительно поплыли навстречу машине. В сплошную полосу слились чахлые деревца, посаженные вдоль магистрали. Утренняя роса покрыла их сизоватым налетом.

Вблизи развилки шофер затормозил.

— Здесь или повернем на грунтовку? — спросил он хрипло и вытер рукой вспотевший лоб.

Полковник сделал знак остановиться. Все трое вышли из машины. Отсюда хорошо было видно распростертое на обочине грунтовой дороги неподвижное темное тело.

Лейтенант лежал на спине, с чуть завалившейся назад головой. Его затянутую шнуром шею пересекала длинная поперечная рана. На застывшее лицо густо осела утренняя роса. Словно серебристым ворсом, ею была покрыта и вся одежда убитого.

— Осмотрите тело! — приказал Снежко тем жестким тоном, который всегда появлялся у него в минуты наибольшего душевного волнения.

Капитан Васильев склонился над убитым.

— След шнура неясный. Очевидно, удушение не удалось, и тогда перерезали горло. Странно, имеется и след пулевого ранения в затылочной части... Документы целы. А вот и деньги — пятьсот рублей. Кобура расстегнута... Постойте, постойте, а где же оружие? — Капитан Васильев выпрямился и вопросительно взглянул на полковника.

— Надо осмотреть все вокруг. Возможно, у Конигина выбили из руки пистолет, когда он хотел защититься. Посмотрите с той стороны, а я обследую с этой. Вы, Саша, — кинул Снежко шоферу, — пройдите назад. Борьба могла завязаться раньше, чем он упал.

Все трое низко склонились над побуревшей редкой травой.

Пистолета нигде не было.

— Что ж, иногда отсутствие вещи гораздо красноречивее, чем ее наличие, — задумчиво сказал полковник, когда место происшествия было обследовано. — Присядем, капитан, здесь, в сторонке, и давайте разберемся в том, что нам удалось установить. Не кажется ли вам странным способ убийства?

— Более чем странным, товарищ полковник. Шнур, нож, выстрел... Слишком уж много орудий убийства! Или это изуверство, или попытка устрашающе подействовать на психику тех, кто будет производить расследование, чтобы сбить их со следа...

— А мне кажется, что вы немного увлеклись, капитан. В действительности все было гораздо проще.

— То есть?

— Переставьте последовательность, в которой вы перечисляли орудия убийства. Скажем так: шнур, выстрел, а потом уж нож. Улавливаете, в чем здесь разница?

Капитан смутился:

— Признаться, нет.

— А между тем, если вникнуть, все становится до очевидности ясным. Я представляю себе картину убийства так: человек, замысливший преступление, идет рядом или почти рядом с лейтенантом. Конигин вооружен и достаточно силен физически, поэтому преступник не решается напасть на него открыто. Тогда, выбрав подходящий момент, он набрасывает на шею своей жертвы шнур. Слишком неловко, чтобы удушить сразу. Конигин рванулся и вырвал конец шнура из рук убийцы. Задыхаясь, он пытается раздвинуть петлю, сдавившую его шею. Одно короткое мгновение, на которое он остановился. Но его достаточно для убийцы. Выхватив из кобуры Конигина пистолет, подбежавший сзади преступник стреляет. Сделав по инерции шаг вперед, лейтенант упал, он еще хрипит в агонии. У преступника мелькает мысль, что рана не смертельна. Тогда он перевернул свою жертву вверх лицом и, «для уверенности», полоснул еще ножом по горлу... Это, конечно, лишь грубая схема, по ход событий, я убежден, был именно такой. Присмотритесь к следам, оставленным на земле, к примятостям травы.