Итак, Петков привез нас на конспиративную квартиру. Такие используются обычно для разных деликатных делишек, и то, что мы оказались здесь, — факт, поддающийся толкованиям. Я предпочитаю не ломать себе голову и принимать его как есть. В конце концов, мой друг Атанас мог не рассчитывать на проницательность Слави и проявить гостеприимство от чистого сердца.

Я пришел к такому выводу, пока укладывал Искру и накрывал ее пледом. Искра посапывала — блаженное дитя. Я погладил ее по голове и вернулся к Петкову, коротавшему ожидание в обществе бутылки.

Домашняя ракия была желта и густа, как касторка. И пахла не лучше. Мы выпили за меня, за Петкова, снова за него, за спящую Искру. Петков и раньше, в ресторане, потихоньку спаивал меня. Я не протестовал, прикидывая, насколько хватит его самого; однако способности Атанаса столь велики, что это начинает меня пугать. Оттягивая очередной тост, я заговорил о делах в Софии и Лулчеве. И тут-то Петков и подловил меня.

Что ж, ты сам того хотел, Слави! Третья комната притягивает тебя, и ты натолкнул Петкова на мысль о звонке. Почему же ты колеблешься?

Петков делает шаг к двери.

— Идем, бай-Слави, — говорит он настойчиво и трезво. — Или ты передумал?

Мы входим в холл, и Петков, посторонившись, ногой толкает дверь в неосвещенную комнату. Дыхание его холодит мне затылок.

Мрак. Тишина. Пустота. Ничего. Петков берет меня под локоть и подводит к креслу. Кивает на телефон: «Звони!»

Прежде чем набрать номер, я успеваю подумать, что, похоже, сам себя загнал в угол.

Длинные гудки. Провод свободен, но на том конце не торопятся отозваться. Петков, сидя на краю стола, небрежно качает ногой.

— Канцелярия Лулчева, — звучит в трубке. — Говорите!

— Алло, — откликаюсь я. — Алло, господин чиновник! Это Багрянов, коммерсант из Добрича. Соедини-ка меня, будь добр, с его превосходительством.

Пауза, треск.

— Повторите, кто у аппарата?

— Багрянов из Добрича.

— Его превосходительство занят.

Удобный повод извиниться и положить трубку. Однако Петков глядит на меня в упор, и я проявляю настойчивость.

— Минутку! — говорю я внушительно. — Ты все-таки попытайся, многоуважаемый. Мы с господином Любомиром близко знакомы, и, уверяю, он будет недоволен тобой.

Новая пауза, заполненная треском. Я протягиваю руку и неожиданно для Петкова пригибаю его к себе. Головы наши сближаются, и ответ из канцелярии слышен нам обоим:

— Извините, господин Багрянов, но его превосходительство действительно занят. Не затруднитесь позвонить ближе к вечеру.

— Изволь, — говорю я и отпускаю Петкова. — Я позвоню.

Жестом победителя я кладу трубку. Даже не кладу — швыряю на вилку, а Петков опускается в кресло и потирает шею.

— Ну и рука у тебя, бай-Слави! — Он простецки улыбается. — За такую руку грех не выпить!

— Не буду, — говорю я. — Устал, пора в гостиницу.

— Устал — ложись и спи. Место найдется.

— Да нет, поеду...

— Тебе не нравится у меня, бай-Слави? Слушай, ты же деловой человек и знаешь цену деньгам. Сколько ты платишь за нору в гостинице? Левов двадцать, не меньше?

— Двадцать пять, — говорю я со вздохом. — Но ты ошибаешься, это не нора. Очень приличные номера на бульваре Евтимия. И кормят неплохо.

— Добавь: бесплатно.

— Если бы...

— Так поживи здесь! Такой уж я человек, люблю делать добро приятелям. Не порть дружбы — оставайся. Вечером съездим в гостиницу, заберем вещи — и живи. Я ведь холостяк и днем на работе.

Покер — игра коварная. В ней выигрывают не те, у кого больше денег и лучше карта, а тот, кто владеет нервами.

— Я бы рад, — говорю я нерешительно. — Но, понимаешь, завтра мне нужно быть в Тырговиште. Сделка. Я так и рассчитал: за сутки обернусь, а послезавтра займусь делами в Софии.

Петков встает.

— Жаль... Ладно, не беда. Отдохни здесь сколько хочешь, а потом мы с Искрой проводим тебя. Поужинаем вместе — и на вокзал.

Я киваю и тупо разглядываю обои. Импровизация — палка о двух концах, и теперь придется ехать в Тырговиште... И что ты за человек, Слави? У тебя просто дар создавать трудности! До нового визита в модный магазин — двое суток. Хорошо, что не две недели. Ибо за четырнадцать дней ты бы такого наворотил, что и за год не поправишь! Но Петков-то, Петков! Ах, как хочется думать, что он возлюбил меня по-братски, однако при всем при том самое правильное — уносить ноги.

— Спасибо, дорогой Атанас.

— Пустое, бай-Слави! И давай уговоримся: вернешься из Тырговиште — и прямиком ко мне. Я дам тебе ключ. И хватит об этом, не благодари!

Уносить ноги... А как?

Купе пассажирского поезда — неплохое местечко для отдыха и размышлений. Я сижу у окна, покуриваю и пытаюсь разобраться, что к чему. Голова чиста, и мысли легки. После ужина в привокзальном ресторане я успел заглянуть в туалет и проглотить пригоршню алка-зельц. Белые лепешки шипели во рту, и опьянение проходило.

Я закрываю глаза и дремлю, ухитряясь, однако, затягиваться «Ардой». Попутчики спят, коридор пуст, и ничто не мешает мне радоваться одиночеству.

Знакомство с Искрой и Петковым, обед и ужин в ресторане, попойка на конспиративной квартире — все осталось позади, отрезанное временем и расстоянием. Я пытаюсь разобрать день — час за часом, отделяя зерна от плевел.

Итак, я шел по улице и упал. С этого началось. Седоусый и Искра возникли позднее, когда я вынырнул из обморока. Или раньше, в трамвае?.. Я ехал впереди, прижимаясь плечом к будке вагоновожатого, и ее стекло служило мне зеркалом. Искру я обязательно бы заметил, седоусого тоже. Следовательно, пока забудем о них. Еще раз: я шел по улице Царя Калояна, поглядывал в витрины и чувствовал себя относительно спокойно. Настолько, насколько это позволено курьеру, идущему на рандеву. Но почему же обморок? Что-то случилось? Что? Я не сомневаюсь в воспитанности Слави и убежден, что без особой причины он не позволит себе разлечься на асфальте. Выходит, все же что-то было, если Слави не нашел лучшего выхода и брякнулся оземь?

От обморока ниточка тянется назад — к фармацевту и градуснику, забытому в номере на тумбочке. Я не стал его стряхивать и льщу себя надеждой, что горничная не лишена наблюдательности. Впрочем, все это мелочи, и, как знать, не переборщил ли я в своей подозрительности. Или нет?..

Не спеша — а куда мне, собственно, спешить? — склоняюсь к выводу, что дело обстоит не слишком скверно. Почти прилично. Если, разумеется, не брать в расчет Искру и Петкова. Эти двое путают все, и я не в силах добиться ясности. Что они оба — случайность или закономерность?

Сигарета, догорев, обжигает пальцы. Я встаю и, перешагнув через ноги спящих, выхожу в коридор. Закурив новую сигарету, бездумно смотрю в окно.

На вокзале, подсаживая меня на ступеньку вагона, Петков сказал:

— Счастливчик ты, бай-Слави. Все тебе нипочем. С гриппом люди киснут в постели, а ты едешь черт знает куда и свеж, как левкой. — Поезд тронулся, и Петков сделал шаг вслед, сложил ладони рупором: — Не загуляй в Тырговиште, Слави. Ты не потерял ключ? Вернешься и с вокзала — ко мне... Адрес помнишь? Бульвар Дондукова...

Лампочка над моей головой тускло синеет, и лицо Слави, отраженное в стекле, горит холодным пламенем. Я провожу ладонью по отражению, стирая его, но оно остается — двойник, лишенный разума и нервов. Петков — случайность или закономерность? Расстояние разделило нас, но спокойствия нет. Я стою у окна и вижу не подножие горы, а Искру на улице Царя Калояна и олеографию на кухне.

В ресторане, когда мы пили посошок, Петров был вял и расслаблен.

— Ты устал, бай-Слави? — сказал он. — А я, думаешь, не устал? Все противно: работа, ракия, случайные бабы. Хочется прийти домой и слышать голоса... Чтобы кто-нибудь пел...

— Ну и ну, — пьяно сказала Искра. — Смотри, какой сирота!

— Заткнись!

— О, как страшно... Тебе не надоело, Атанас? Послушал бы себя — чистая панихида: ах я несчастный, ах я бездетный... ах, ах!