Гаенко отложил в сторону страницы приказаний и задумался, прикусив губу, нахмурив брови.

— Он довольно точно излагает события, этот Моринс... Правда, в его показаниях имеются и неточности... Генерал Карпенко приказал начальнику оперативного отдела штаба полковнику Багряному взять под свое командование три тысячи бойцов и оставшиеся механизированные части и обеспечить прорыв кольца вражеского окружения. Направлением главного удара были села Мелехи, Воронки, Жданы... Багряный должен был также разведать место переправы через Сулу... Группа полковника Багряного выступила на выполнение боевого задания, а за нею двинулись штаб и Военный совет фронта. В арьергарде шел генерал Потин с двумя бронемашинами и горсткой бойцов, прикрывая Военный совет с тыла и флангов. Село Мелехи мы прошли с непрерывными боями, а в район села Воронки прибыли поздней ночью. Здесь немцы развернули крупные силы танков и мотопехоты. Завязался ожесточенный бой. Багряный форсировал реку Сулу и с небольшой группой бойцов вышел из окружения...

Гаенко умолк. Резким, нервным движением достал портсигар, закурил.

— Остальные продолжали сражаться? — негромко спросил Алексей Петрович.

— Да, остальные погибли героями... Гитлеровцам дорого обошлась эта ночь! Между прочим, я читал приказ Гудериана. Знаете, что он приказывал своим воякам? Он приказывал им учиться доблести у солдат генерала Карпенко...

— Вы обратили внимание, — помолчав, спросил Алексей Петрович, — на эти слова в показаниях Моринса: «Я — разведчик, и вы — разведчик»?..

Гаенко усмехнулся:

— Да, конечно, обратил... Мерзавец даже не подумал о том, что оскорбляет вас! Вы охраняете великую Родину, жизнь и труд своего народа, а он по-собачьи лижет руку, дающую деньги. Что о нем сказать? Профессиональная дрянь.

— Да. Кстати, наш сотрудник недавно побывал в тех местах с фотографией Моринса. И, представьте себе, этого негодяя опознали. Ожидая прихода фашистских войск, он провел несколько дней в селе. А когда гитлеровцы захватили село, Моринс выдавал им раненых советских бойцов и многих собственноручно расстреливал.

Карандаш резко хрустнул и переломился в руке Гаенко. Иван Сергеевич встал и надел шляпу.

— Сейчас мы поедем вместе.

— Вы хотите видеть этого Моринса? — спросил полковник.

Гаенко брезгливо поморщился:

— Зачем?.. Нет, поедем проведаем Петрова. Надо представить его к награде.

— Очень правильно! — согласился Павленко.

— Скажите, Алексей Петрович, а с этим некрологом...

— Все в порядке, Иван Сергеевич. После ареста шайки мы все объяснили. Да, собственно, пожарного инспектора Петрова больше и нет. Есть майор госбезопасности Петров. Сегодня он повышен в звании. Поедем, поздравим его.

... Навестить майора Петрова они смогли, однако, только через день, так как Гаенко вызвала по прямому проводу Москва, и неотложные дела заняли у него почти сутки.

Зина Левицкая была взволнована: ее вызывали в управление КГБ. Девушка до сих пор не могла сообразить, что же произошло? Почему ее знакомый, Степан Фаддеевич, такой любезный и внимательный, вдруг оказался в лесу и с пистолетом в руке бросился к машине? Чего он хотел? Почему схватил папку, в которой, как позже узнала Зина, были только старые газеты? И почему Заруба послал ее в главк с этими старыми газетами вместо чертежей? Возможно, просто по рассеянности? Наконец, кто был этот новый шофер машины, такой веселый, симпатичный парень, и почему он оказался вооруженным? Словом, у Зины возникло сто тысяч «почему?».

Всю дорогу, идя в управление, девушка волновалась, как никогда, а в приемной начальника не могла сдержать слез, которые застилали и жгли глаза.

Молодой человек в военной форме встретил ее очень вежливо и, скрывшись на минуту за дверью кабинета, тотчас возвратился.

— Пожалуйста, Зина, вас ждет начальник...

«Не так уж страшно», — подумала девушка и твердым шагом вошла в кабинет. Полковник поднялся ей навстречу.

— Здравствуйте, здравствуйте, Зина! — весело проговорил Алексей Петрович. — Вы теперь, можно сказать, наша крестница. — Он пожал ей руку, предложил стул. — Пригласил я вас, Зина, чтобы побеседовать о наших общих делах. Мы ведь причинили вам некоторые неприятности. Наверное, перенервничали вы во время этой поездки? Страху набрались?

Девушка теребила край носового платка.

— Было немножко...

— Видите ли, иначе мы не могли поступить. Ваш знакомый, Морев, оказался шпионом иностранной разведки. Он и познакомился с вами с единственной целью: чтобы узнать, когда Тимофей Петрович Заруба выедет в главк... Да, узнать об этом, убить Зарубу и отобрать у него чертежи...

Зина схватилась руками за голову.

— Боже мой...

Полковник прикоснулся к ее плечу.

— Теперь уже волноваться не следует. Ведь все обошлось благополучно...

— А что... что же мне за это будет? — Зина смотрела на него широко открытыми глазами.

Алексей Петрович сдержал улыбку.

— Право, сам не знаю, что с вами делать. Были бы вы, Зина, моей дочерью, наверное, отстегал бы я вас по первое число... Это чтобы разбирались в знакомствах и не болтали лишнего.

Он присел рядом. По лицу Зины текли слезы. Но Алексей Петрович понимал: это были слезы досады и одновременно облегчения.

— Ну, довольно, девочка, не плачь, — переходя на «ты», негромко, по-отцовски тепло сказал он. И вдруг засмеялся: — А знаешь, Зина, у меня есть один приятель, правда помоложе меня и не женатый. Он очень хотел бы с тобой познакомиться.

Она посмотрела на него удивленно, а Павленко набрал номер телефона и сказал:

— Капитан, зайдите ко мне...

Спустя две минуты в кабинет вошел стройный, молодцеватый капитан.

— Капитан Алексеев явился по вашему вызову.

— Знакомьтесь, капитан... — серьезно сказал полковник, но Алексеев заметил веселые искорки в его глазах.

— Зина?! — воскликнул он и снова, уже радостно, взглянул на Павленко. — Да ведь мы знакомы... Правда, Зина?

Девушка привстала и снова опустилась на стул.

— Вы?.. Николай Федорович?.. Шофер и... капитан?..

— Что ж, если знакомы, — строго молвил Алексей Петрович, — не буду вас больше задерживать. Надеюсь, капитан проводит вас домой. На улице уже темнеет.

В жизни каждого человека бывают незабываемые, неповторимые минуты. Алексей Петрович Павленко мог бы вспомнить много их, значительных, радостных, печальных... Но особенно памятной для него осталась та минута, когда вместе с секретарем обкома он вошел в просторную, светлую палату, в которой лежал майор Петров.

Увидев пришедших, Петров приподнялся на локтях и улыбнулся пересохшими губами.

Гаенко первый приблизился к постели, молча взял руку раненого и поднес ее к своей груди.

— Спасибо, наш славный товарищ, — проговорил секретарь, и голос его дрогнул.— За подвиг твой спасибо, за любовь к людям.

Вот это и врезалось в память Павленко: ясная тишина палаты, рука майора у груди Ивана Сергеевича, пересохшие губы Петрова и радость, гордое счастье в его глазах.

Из очередной командировки полковник Гриценко возвращался поздно вечером. Моросил холодный густой дождь, который так щедро выпадает в марте на донбасской земле. Забрызганная грязью «Победа» монотонно шуршала по гладкому асфальту. За окнами проплывали огни шахтерских поселков, но полковник не замечал их. Почти всю дорогу он сидел с закрытыми глазами, и трудно было понять, то ли он дремлет, то ли что-то обдумывает.

Некоторое время машина ехала по широкому проспекту, потом свернула в тихий безлюдный переулок и остановилась у подъезда серого многоэтажного дома. Гриценко сразу открыл глаза, распахнул дверцу и как-то виновато посмотрел на черные квадраты окон своей квартиры.