Интонация была схвачена верно, и Петков засмеялся.

— Не ври, Искра! Я не такой, и бай-Слави тебе не поверит. Я работаю с утра до ночи, а когда дорвусь до постели, то оказывается, что и во сне нет отдыха — работа, работа, работа. Вот я и беру себе отпуск... У себя самого беру... Немного ракии, холуй с подносом — вот и чувствуешь себя господином!

Я наблюдал за Петковым и Искрой и гадал, кто они друг другу. Любовники? Начальник и подчиненная? Скорее всего Искра все же не из ДС. А Петков?

Надо решать, как быть дальше. Обморок отодвинул срок встречи. Кто-то, кого я никогда не видел в глаза, ждет меня — прилавок в глубине зала, от десяти до десяти тридцати. Ради этой встречи я, уподобившись невидимке, отверз двери на долгом пути и отомкнул замки. Скажем честно, это было непросто. Болгария — остров в океане огня. Я стал островитянином, не слишком радуясь тому, что выбор пал на меня. Так уж случилось, что тот, кто должен был ехать, не смог. Не его вина. «Он ни при чем, — сказали мне. — Такая, понимаешь, ситуация». Я не стал спрашивать, в чем дело. «Когда надо ехать?» — спросил я. «С паспортом затруднения. Надеемся достать через неделю-другую, но в Софии не могут ждать». Старый паспорт был при мне. С ним я жил когда-то: Слави Николов Багрянов. «Ты рискуешь!» — предостерегли меня, но дали возможность решать самому. В Софии действительно не могли ждать... Хорошо, ну а кто не рискует? Я махнул на все рукой и поехал, тешась мыслью, что авось не наткнусь в Софии на знакомых. Знаете, это всегда неприятно, если кто-нибудь вдруг хлопает по плечу и принимается расспрашивать, где это ты пропадал целый год... Часы на запястье показывают пять минут первого. Скоро станция. Надо решать. Если Петков точно из ДС, то Слави Багрянову следует исчезнуть. А если нет?

Паника порождает отчаяние и нелепые поступки. Первый уже сделан — Тырговиште. Но это мелочь, сущая мелочь в сравнении с тем, что произойдет, если Слави без основания сотворит очередное чудо невидимки и растворится в воздухе.

Надо решать. Надо быстро и точно решать, Слави. Или ты уверен, что засветился, и тогда уходи на первой же остановке, или возьми себя в руки и признайся, что заболел манией преследования.

Я гашу сигарету и возвращаюсь в купе. Попутчики спят, и среди них нет ни одного, кто внушает подозрения. Пожилой попик с корзинкой у ног, щуплая личность с манерами дамского парикмахера, три женщины — ну эти, пожалуй, не в счет, старичок в очках. Шестеро: Я седьмой. С самой Софии я приглядываюсь к ним, силясь угадать — кто?

Я намеренно шумно зеваю, покашливаю. Достаю из сетки саквояж и роюсь в нем. Долго, не меньше минуты. Со дна извлекаются полотенце, кусочек мыла и паста... Попик вертится, покряхтывает во сне.

Покачиваясь и держась за стенку, я иду в туалет и, громко хлопнув дверью, отворачиваю кран. Сполоснув лицо, чищу зубы и подмигиваю своему двойнику, торчащему над раковиной. Грустно подмигиваю...

Засветился или нет? Шестеро в купе. Но разве не может быть, что «хвост» караулит меня в одном из соседних? В сущности, у него простенькая задача: проводить Слави до Тырговиште и не спугнуть в дороге. Работа для приготовишки.

Кран, завернутый до отказа, выцеживает последнюю каплю. Пот и вода покрывают лоб. Я тру его полотенцем и в последний раз выстраиваю факты в длинный ряд: болезнь — трамвай — обморок — Искра — Петков. Несколько звеньев умышленно пропущены, поскольку относятся к разряду ощущений... «Откуда они тебя повели? Неужели от границы?»

Решено: на ближайшей станции — в Плевене — я сойду. Все. И конец колебаниям.

Я надавливаю на запор и с шумом открываю дверь. Теперь все равно. «Хвост», если он в вагоне, должен что-нибудь предпринять. Сойти следом, дать телеграмму из Плевена, помешать мне уйти... Словом, он хоть как-нибудь проявит себя.

...Петков огромен и расплывчат. Он нависает надо мной, широко улыбаясь, качает пальцем.

— Послушай, Багрянов! Какой смысл врать, что ты из Добрича? Посмотри, вот ответ на запрос: Слави Николов Багрянов в Добриче не проживает. Не думаешь ли ты, что в ДС работают кретины?

— Ну что ты, — мягко отвечаю я. — У вас в ДС чудо что за умницы!

— Зачем же ты врешь?

— А я и не вру. Клянусь детками!

— Нет у тебя деток, Багрянов.

— Верно, нет. А почему? Все из-за таких, как ты, Петков. Мыслимое ли дело иметь детей, зная, что рано или поздно какой-нибудь сукин сын подведет тебя под шестьсот восемьдесят первую? Под расстрел подведет... Погоди, Петков, куда ты?

— На полигон. Надо же распорядиться насчет твоей казни. Все будет честь по чести: священник, повязка на глаза, солдатики с патрончиками... Прощай, Багрянов!

Петков машет рукой и взлетает к потолку, теряя очертания.

Был Петков — стало облако.

Оно колышется растекаясь, шепчет нежно и печально:

— Мне жаль тебя, дурачок. Ведь тебе конец. Конец. — Совсем тихо и нежно: — Мы вели тебя от самой границы. До Софии, где ты опустил в почтовый ящик письмо — серый конвертик. И еще нам известно, зачем ты шел в модный магазин на улице Царя Калояна... Скажи, кто тебя ждал там? И где чемоданчик? Чемоданчик из крокодиловой кожи? Мы не нашли его в гостинице... Куда ты его дел? Как тебя зовут? Имя! Настоящее имя! Говори!

— Нет! — вскрикиваю я и открываю глаза.

Фу ты черт! И надо же, чтобы приснилось такое! Кажется, я только успел присесть на лавку в зале ожидания и даже глаз не закрывал. Выходит, устал, до предела устал, да и с нервами не все ладно.

Я сглатываю кислую слюну и тыльной стороной ладони вытираю губы. Сколько я спал? Смотрю на часы и прикидываю — минут десять, может, чуть побольше. Где же моя «тень»?..

Сухопарый субъект в однобортном пальто скромненько, словно и нет его вовсе, жмется в уголке на дальней скамье между пожилой добруджийкой, закутанной в платок, и поручиком с тонкими усиками. Он не смотрит на меня, дремлет, утопив нос в воротнике, и вряд ли найдется в зале хоть один человек, способный угадать, что между ним и Слави есть нечто вроде шпагатика, прочно связывающего их и не позволяющего перемещаться в пространстве по отдельности... Ладно, дружок, сиди себе и не волнуйся. Слави постарается не доставить тебе хлопот. При всех условиях мне нужно обязательно вернуться в столицу, и я не намерен ускорять свой арест попытками смыться в дороге.

Наружник приклеился ко мне еще в Софии. Я засек его, когда, прощался с Петковым и Искрой, но потом потерял из виду и решил, что ошибся. До самого Плевена я тешил себя мыслью, что все обошлось и Петков набился Слави в друзья по чистому совпадению, однако сухопарый все же возник на плевенском перроне, и все стало на места. Он ехал в соседнем вагоне, и проводник, очевидно, обеспечивал ему связь с кем-то, кто «вел» меня в моем: иначе трудно объяснить, каким образом агент ухитрился столь быстро догадаться, что я решил сойти, а не прогуляться по перрону. Страхуясь, я делал вид, что это именно так, не отходил от подножки, широко позевывал и демонстративно посматривал на часы, торчащие на фонарном столбе. Саквояж мой стоял в тамбуре — я рассчитывал снять его в последнюю секунду. Перрон был пуст, и за мной никто не наблюдал. Видеть Слави из своего вагона агент не мог, и все же он сошел — не спрыгнул второпях, а именно сошел как раз тогда, когда надо, — и потопал за мной в зал ожидания.

Итак, с кем же я имею дело? Петков, проводник, сыгравший роль курьера между вагонами, два «хвоста». Многовато для скромной персоны Слави.

Судя по тому, с какой тщательностью обставлено наблюдение в дороге, в ДС не импровизировали, а имели время подготовиться. Следовательно, Петков успел дать знать кому следует, что я покидаю Софию. Когда? Мы же не расставались с ним ни на минуту — в ресторане, в гостинице, где брали саквояж, на вокзале... А Искра? Нет, и она не отходила от нас. Что же получается? Чертовщина какая-то...

Вновь, как давеча, вспоминая о причине обморока, я сознаю, что столкнулся с задачкой, решить которую не могу. Какая-то мелочь, крохотная деталька упущена, ускользнула от меня, и, вероятнее всего, безвозвратно.