Сопровождавший его сотрудник положил на стол перед Лобановым обнаруженные в карманах задержанного вещи: потертый кожаный кошелек, расческу, паспорт, грязный носовой платок, записную книжку с загнутыми углами, старый перочинный нож с одним целым лезвием, две скомканные бумажки. Возле стола он поставил отобранный у парня чемодан.

— Садитесь, — сказал парню Лобанов, беря в руки паспорт. — Итак, фамилия ваша… Трофимов. Зовут… Борис Алексеевич. М-да… Год рождения — тысяча девятьсот сорок седьмой. Учащийся. — Он перевернул страничку паспорта. — В техникуме учитесь. А проживаете, значит, в Ташкенте… Ага, временно проживаете. Снимаете комнату на время учебы, так, что ли?

Это был, по существу, первый вопрос, на который требовалось ответить. Лобанов задал его все тем же добродушным, почти дружеским тоном, словно ему доставляли несказанное удовольствие эта встреча и знакомство с Трофимовым.

— Так… — хмуро ответил парень, глядя в сторону.

— А родители где живут?

— В Самарканде…

— Ага. Ну, ладно. О них потом. — Лобанов сделал паузу и внимательно посмотрел на парня. — Сначала о вас. Будете рассказывать… Борис Алексеевич?

— Что рассказывать-то? — грубовато спросил парень, по-прежнему глядя в сторону.

— Зачем, например, пожаловали к нам?

— Вот. — Он кивнул на чемодан. — Его привез.

— Кому?

— А этому… Петру Даниловичу.

— От кого?

— Не знаю… — И вдруг, всем телом повернувшись к Лобанову, он с неожиданной горячностью повторил: — Убейте, не знаю!

Это прозвучало так искренне, что Лобанов удивленно спросил:

— То есть как не знаете? С неба он на вас упал, чемодан этот?

— Не. Он под кроватью у меня лежал. И еще билет, деньги. И записка. Хозяйка говорит, человек какой-то принес. Ну я и поехал.

— Так не бывает, Боря, — покачал головой Лобанов. — Ни с того ни с сего, выходит, принес?

— Зачем? Я знал, что принесут. Как было-то…

Парень уже не казался угрюмым и неразговорчивым. Он все больше волновался, нервно теребил край пиджака и с испугом: смотрел на Лобанова.

— Мы же вчетвером живем. А месяц назад Валька на три дня уехал, мать у него заболела. Ну, койка вроде свободная. Вот один и попросился переночевать. Хозяйка пустила. Юсуф его звали. Угощал нас, чай пили. Потом ребята в кино пошли. А я остался. Хвост у меня по технологии. Он вдруг и говорит: «Хочешь заработать?» «А кто, — говорю, — не хочет?» У меня положение хреновое. Ребятам хоть по десятке, а то и по две из дому пришлют. А мне… — Он запнулся. — Пьет отец-то. А у матери еще двое. Хозяйка и так уж, когда берет с меня, когда нет. Вот я где могу и подрабатываю. А тут Юсуф подвернулся. Принесут, говорит, тебе чемодан. Ну и объясняет все.

— Так он, наверное, и принес?

— Не. Я тоже так думал. А хозяйка говорит — другой.

— Это который с тобой потом в поезде ехал, чемодан из руки выбил?

— Наверное, он. Я его не спрашивал. Он ко мне только на вокзале подошел, перед самой посадкой. Сказал: «Приедем, смотри за мной. Я тебе этого Петра Даниловича незаметно укажу. Ему чемодан и отдашь».

— Кто же он такой, этот парень? — как можно спокойнее, почти безразлично спросил Лобанов.

— Да говорю ж, не знаю. Ну, убейте, не знаю. Мы даже в разных вагонах ехали, как чужие.

— Допустим. Но в какое дело ты влезаешь, это ты понимал? — спросил Лобанов. — Знал, что в чемодане везешь?

— Не, — с заметным облегчением ответил парень. — А зачем? Лучше не знать. Мне-то какое дело?

Он косил глаза на стоявший возле стола чемодан.

— Незнание от ответственности не освобождает, — строго произнес Лобанов. — Имей в виду.

Парень недоверчиво взглянул на него, в глазах мелькнул испуг.

— Нуда?

— То-то и оно. А что в нем, сейчас узнаешь.

Лобанов поднял чемодан, положил на стол и проверил замки. Чемодан был заперт.

Пока ходили за инструментом и понятыми — надо было пригласить двух посторонних граждан присутствовать при вскрытии чемодана, — парень сидел молча, уставившись в пол, на скулах и шее у нега проступили красные пятна. Вид у него был подавленный и растерянный.

Лобанов откинулся на спинку кресла и тоже молчал, нетерпеливо поглядывая на дверь. Ему уже было ясно, что парень не врет, он, конечно, случайно попал в эту историю и ничего не знает. Его использовали «втемную». И: все дело, вместо того, чтобы хоть немного проясниться, еще, больше усложнялось. Что и говорить, хитро обвел его этот Юсуф. Впрочем, имя скорее всего вымышленное. Это мог быть тот же Борисов, вернее, тот, кто выдавал себя за Борисова.

Беспокоило и молчание телефона. Вернее, телефон время от времени звонил: Но это были совсем не те звонки, которых ждал Лобанов. Значит, преступник пока не пойман. А ведь он скрывается где-то в городе и не появился ни на вокзале, ни в аэропорту, ни на одном из шоссе — там просматривают все машины. И он не шатается по улицам, не сидит в подъездах, и в ресторан он тоже не заходил, и в, кафе, ив кинотеатр. Ведь о нем уже знают каждый работник милиции, многие дружинники. Значит, он скрывается, где-то скрывается, у кого-то…

Лобанов с беспокойством покосился на телефон и незаметно вздохнул.

Поиск, снова поиск, казалось бы, знакомый, привычный, в деталях уже разработанный, и все-таки при этом неизменные волнения, выматывающее, тревожное ожидание и… сюрпризы, всякие сюрпризы, сколько их уже было…

В этот момент в кабинет вошел Храмов, посторонился и пропустил какого-то старика в зимнем пальто с черным каракулевым воротником, в такой же шапке, с портфелем под мышкой, и молодого паренька в пестром свитере и расстегнутой поролоновой куртке на «молнии». Это были понятые. Одновременно принесли и инструменты.

— Ну вот, сейчас увидишь, что ты вез, — сказал Лобанов сидевшему у стола парню и, обращаясь к остальным, строго добавил: — Внимание, товарищи.

Он ловко поддел замок, нажал — и чемодан открылся. Саша поднял крышку и… остолбенел от изумления.

Все придвинулись к столу.

В чемодане лежали вещи, только самые обыкновенные вещи, которые каждый берет с собой в дорогу, рубашки, носки, свитер, мыльница, коробка с электрической бритвой, трусы, носовые платки…

И это был тот самый чемодан, который Трофимов пытался передать на вокзале Семенову, который выбил у него из рук скрывшийся преступник, именно за этим чемоданом бросился Володя Жаткин и получил удар ножом!

Жаркое азиатское солнце поднималось по небосклону, расплавляя утреннюю городскую прохладу. И розы в небольшом дворике возле дома начинали благоухать. Напоенный ими воздух волнами вкатывался в распахнутые окна.

Дворик был окружен высокой глухой стеной. В глубине, за фруктовыми деревьями, виднелось длинное строение, там останавливались гости. А под раскидистыми ветвями деревьев, в их спасительной тени, была установлена для отдыха и чаепитий в жаркие, душные дни восточная «кровать для сидения», эдакая квадратная терраска на столбиках с невысоким барьером, застеленная пестрыми паласами и подушками. Часть дворика аккуратно выложена каменными плитами. Возле, высоких ворот разместился гараж. Калитка рядом с воротами была заперта на замысловатый замок. Другая калитка возле домика для гостей не была видна за кустами. Громадный лохматый пес развалился возле гаража, вывалив из приоткрытой клыкастой пасти розовый язык и лениво жмурясь от солнца.

Из двери застекленной террасы на крыльцо вышел хозяин, невысокий полный человек лет за сорок. На широком смуглом лице его острый нос, щелочки глаз, брови, ниточка усов были словно нанесены тушью и потому особенно выделялись сочные, влажные губы. Он был одет в потертые, неопределенного цвета брюки, такой же пиджак, бритую голову прикрывала тюбетейка.

Окинув взглядом дворик, человек вяло спустился по ступенькам. Пес у гаража, не меняя позы, настороженно следил за хозяином, уши его поднялись, пушистый хвост радостно забил по земле.