Марина в ответ молча пожимает плечами.
— Живет он здорово. Настоящий бизнесмен. Одного ему только не хватает — Родины. Тоскует очень.
— Свежо предание…
— Точно, тоскует, это я сам могу подтвердить.
— Что ему тогда мешает приехать на Родину, как это сделали многие другие?
— Не знаю.
— То-то и оно.
— Может, боится.
— Смотря кого и чего.
— Твоей интуиции, например, — пошутил я.
— Я серьезно говорю.
— Ну, а если серьезно, тогда, наверное, боится за прошлые грехи.
— Прошлые грехи, как известно, при разных обстоятельствах смягчаются и даже прощаются. У нас самые гуманные законы. Все зависит от степени и весомости содеянного.
— Тебе и это известно?
— Я же юрист… Извини меня, папа, но я ему написала…
— Знаю. Ты явно поспешила.
— Может быть, но так было бы лучше. Береженого бог бережет.
У меня сегодня хорошее настроение, и я предлагаю:
— Не будем об этом. Давайте лучше выпьем за встречу.
Из дневника Марины
«Приехал отец. В восторге от поездки. Конечно, интересно посмотреть на мир. Но рассказать по существу ничего не может. Одни магазины, рестораны, кафе, выпивки. Познакомился с каким-то Роджерсом. Хвалит его. А мне кажется неестественным, почему дядя столько лет не видел своего брата, пригласил к себе в гости, а сам уехал по делам, оставив его на попечение какого-то Роджерса. Тем более он американец. Случайно ли это?! Оказала об этом отцу, а он и слышать ничего не хочет. Словно во сне. Надо бы радоваться вместе с ним, но не могу. Все разговоры — только о магазинах и тряпье… Все мелочь какая-то. Конечно, привезенные отцом вещи добротные, Есть на что посмотреть. Но разве в этом суть и смысл жизни? Зачем без разбора хаять наше?..
«Что с отцом происходит?» Я все чаще задаю себе этот вопрос… Ничего в жизни не достиг и, главное, теперь уже не достигнет. Характер не тот. И откуда эта зависть, вещизм, ненасытность, пристрастие к водке? Часто думаю о Ленке, сумеет ли она найти себе место в жизни. Ведь она уже все начинает понимать. Стала легкомысленнее. Нет, Ленку не отдам. Возьму ее в свои руки».
Ссоры
Я несколько раз, еще в поезде, представлял себе, как приеду, приду на работу. Конечно, всем интересно будет послушать меня. И разумеется, каждый надеется на какие-то подарки. Все ведь знают, что брат богат, имеет виллу и машину.
Я даже мысленно репетировал свою встречу с коллективом. Особенно с кем близко связан по работе.
В первое рабочее утро я встал пораньше. Собрал в нейлоновую сумку разную мелочь. Положил сумку у выхода, рядом с чемоданом, где находились слесарные инструменты, Нужно было подумать о своем внешнем виде. Хотелось сразу произвести впечатление. Вон, мол, он какой вернулся из дальних странствий!
Нужно сказать, мои предположения оправдались. В конторе только ахнули при моем появлении.
— Вот это гость! Хоть под венец! — воскликнула уборщица тетя Маша.
— Прибарахлился! Ничего не скажешь… Везет человеку… — не скрывая зависти, произнесла бухгалтер Катя.
— Ну, как там? Выкладывай… — попросила тетя Маша.
Я оглянулся… Савельева в комнате не было. Отсутствовала и кассир Фаина. Жаль… Не тот эффект. Но в это время послышались торопливые шаги. А вот и он, мой друг.
— Старик, приехал, привет! — Мы крепко обнялись.
— Ну, давай рассказывай, как там жизнь-то… — торопил Савельев. — А ты того, ничего, — как бы между прочим, заметил он, оглядывая меня с ног до головы.
Я начал свой немудреный рассказ. День в конторе был неприемный. Нам никто не мешал. Я видел, как горели глаза у Кати и как иногда неодобрительно покачивала головой тетя Маша. Только Савельев сидел с невозмутимым видом,
— Живут там, черт возьми, здорово. Всего полно. Никаких очередей, — подвел я итог, — Конечно, кто может.
Наступила пауза.
— Да, живут… — Катя вздохнула.
Тетя Маша даже не взглянула на нее.
— И все же я так скажу, Алексей Иванович, — обратилась она ко мне. — Я не хотела бы там жить. Нет, не хотела. Пусть мне здесь порой трудно приходится и не всегда куплю нужную для себя и дочери тряпку и подолгу простою в очереди, но от этого не умрем. Собственно, все у нас есть. И крыша над головой, и хлеб… Главное, люди добрые окружают. Ну что еще человеку нужно?.. Курточку с застежками?
Савельев, не удержавшись, захлопал в ладоши.
— Я малограмотная, мил человек. Грешно тебе над словами старухи смеяться…
— А я не смеюсь, — серьезно сказал Савельев. — Все правильно… Молодец, бабуся.
Я невольно провел ладонью по застежкам своей модной куртки.
— Ничего себе! Встретили.
В комнате повисло неловкое молчание. Выручила Катя.
— Завидую вам, Алексей Иванович. Посмотрели заграницу. А тут сидишь как проклятая, кроме жировок, ничего не видишь…
— Ладно, жировка, помолчи, — прервал ее Савельев и обратился ко мне: — Небось, пижон, навез барахла-то невпроворот. Давай хвались дальше.
Говорил он с улыбкой. Но все равно я улавливаю в его тоне неодобрение. «Хорошо, — решил я, — сейчас посмотрим, как вы запоете».
— О вас тоже позаботился. Перепадет кое-что! Вот, берите. Не передеритесь только! — И я подал сверток тете Маше.
Она почему-то сразу передала его Савельеву. И тот не стал разворачивать, а протянул подарки Кате.
Что же Катя, замешкалась? Я вынужден был сам заняться свертком.
— А ну, бабоньки, налетай. Кому?
Но все стояли неподвижно и молчали.
— Подумаешь, невидаль какая. «Не передеритесь»! Чтоб в горле у тебя пересохло. Я, мил человек, привыкла на трудовую копейку покупать. — Тетя Маша, демонстративно хлопнув дверью, вышла из комнаты.
— Савельич, не зевай, а то раздумаю… — Я еще пытался шутить.
— Ты и вправду обнаглел, купец. — Он тоже повернулся и ушел.
— Сдурели оба: одна — от старости, другой — от молодости. Пусть мне будет хуже. Я все беру. Спасибо, Алексей Иванович, если еще что надумаете, тащите сюда. Сгодится… — И Катя решительно забрала у меня сверток.
Я растерянно смотрел на дверь, за которой скрылся Савельев. И тут только вспомнил, что забыл привезти ему марки.
— Жирно будет. Разберемся, — грубо отрезал я и выхватил у Кати сверток.
— Ну и жмот, — вздохнула Катя.
Во дворе я догнал Савельева и стал оправдываться:
— Извини, забыл про марки-то. В следующий раз привезу или напишу — пришлет…
— Ты это о чем? И не стыдно тебе, а еще друг называется.
— Ты обиделся…
— Обиделся. Только не на то, о чем ты думаешь. Разве в марках дело! Эх ты, сыромятные уши!
Я видел, как у Савельева на лице заиграли желваки, оторопело смотрел на него и ничего не понимал.
— Не сердись. Я же пошутил… — бормотал я.
Не так я представлял себе свой первый день на работе. Не так. На душе было муторно. Все случившееся не выходило из головы. Правда, сотрудники мои ни о чем не вспоминали. И о поездке меня больше не расспрашивали. Будто ничего и не было.
Дома Марина тоже перестала, попрекать меня «дядюшкиными подачками». По-моему, она смирилась. Словом, как-то приутихла. Так мне казалось.
Вскоре на деньги, полученные в комиссионке, мы купили Марине шубу, хорошие теплые сапоги. Думали, что теперь она будет одета не хуже других. Но Марина их так ни разу и не надела. Значит, я ошибся? Не смирилась, не приутихла.
Наступило какое-то отчуждение и в отношениях с Савельевым. Я несколько раз пытался с ним поговорить по душам, но ничего из этого не вышло. Надо что-то придумать и примириться. Тетя Маша посматривала на меня, точно на больного. Не одобряла. Катя заискивающе заглядывала в глаза.
В один из выходных, прихватив с собой чемодан со слесарными инструментами и спиртного, я направился к Савельеву. Он жил в новом доме, в двухкомнатной квартире.
