— Конечно, сразу все не разглядишь. Но если я, к примеру, знаком с человеком, ну, три или четыре года, то я уж его характер знаю.

— Так–то вы…

— И вы, Леночка. Сергея, к примеру, вы знаете. Не скромничайте.

— А все–таки факты — упрямая вещь, — возразила Лена.

Зотов кивнул головой.

— Конечно. Но их еще надо верно истолковать. Факты тоже бывают разные.

Они некоторое время шли молча, потом Зотов неожиданно спросил:

— Скажите, Леночка, этот человек, с которым вы меня познакомили, ваш друг?

— Да… то есть хороший товарищ по работе. А что?

— Так. Он, кажется, рассердился на меня. Видно, я какие–то планы его нарушил.

— Если он так глуп, пусть сердится! — резко ответила Лена. — Меня его планы мало волнуют.

— Ай, ай, и это про человека, который достал вам такую замечательную шубку! — засмеялся Зотов. — Кстати, шапку Сергею тоже, наверное, он достал?

— Да. Только Сереже я об этом не сказала. И про шубу тоже. Так что вы меня не выдавайте.

— Согласен. Но почему?

— Ну, еще ревновать будет, — не очень естественно засмеялась Лена.

«А ведь Лобанов, кажется, прав, — подумал Зотов. — Интересно, откуда он узнал. Неладно что–то у них получается. А вмешиваться вроде и неловко. Но письмо… Его писал не этот артист. Его писал человек с фабрики. Значит, должно быть еще какое–то, промежуточное, звено, ведь цепочка одна».

— Интересно, как он мог достать такие вещи, если не знаком с торговыми работниками, — равнодушно заметил Зотов.

Лена рассмеялась.

— Вы все просто несносные люди! Даже самые лучшие из вас. Ну буквально каждая мелочь вас занимает. И всюду, конечно, мерещатся преступления.

— Характер, Леночка, — шутливо ответил Зотов. — Сами от него страдаем. Но что поделаешь?

— Ладно уж, не страдайте. Владимир Александрович достал эти вещи через своего приятеля, тоже актера, Петю Славцова. А уж тот, по–моему, половину Москвы знает. Довольны теперь, ужасный вы человек?

— Все. Больше ни слова не спрошу. Давайте говорить о чем–нибудь другом.

— Ну, то–то же. Как вам понравился спектакль?

…В ту ночь Лена долго не могла уснуть. Ей вдруг показалось, что Зотов вовсе не случайно появился в театре и не случайно пошел ее провожать. Лена мысленно перебирала в памяти их разговор. Ничего особенного. Вот только заинтересовался шубой и шапкой. Но это, конечно, пустяк. Впрочем, пустяк ли? Ведь шапкой интересовался и Сережа. В тот вечер она из–за этого даже поссорилась с ним. Странно. А потом Иван Васильевич говорил о фактах, что они бывают разные, что их надо уметь истолковать. На что он намекал? А она имела в виду один только факт: Сережа ее разлюбил, вот и все. Тут нечего истолковывать. С того вечера они почти не разговаривают, уже месяц. А она, она тоже его разлюбила?.. Владимир… Как он глупо вел себя сегодня! Но вообще–то он умный, образованный, талантливый и очень ее любит, очень… А она?.. Неужели она все–таки любит Сережу? Иначе почему так мучается, почему думает о нем все время и с такой болью? Что же с ней происходит? И зачем, зачем приходил сегодня Иван Васильевич?

Придя утром на работу, Зотов первым делом позвонил в УБХСС Ярцеву и попросил зайти. Разговор был коротким.

— Вы сейчас отрабатываете связи Плышевского? — спросил Зотов.

— Так точно, товарищ полковник.

— Какие из них вам удалось уже выявить?

— По фабрике?

— Нет, не по фабрике.

— С этим хуже. Много еще тумана. Не установлены, например, адвокат Оскар и некий Вадим Д. Есть еще один артист, его сестра — любовница Плышевского.

— Как его фамилия, этого артиста?

— Славцов.

— Так. — Зотов ничем не выдал своего волнения, лишь начал быстрее перебирать карандаши на столе. — Ну, что ж, все ясно. Больше вопросов нет.

Он вслед за Ярцевым вышел из кабинета и, чуть сутулясь, прошел к Силантьеву.

Час спустя туда же был вызван Коршунов.

— Читайте! — резко сказал Силантьев и передал ему через стол злополучное письмо.

Поздно вечером, оставшись наедине с Силантьевым, Зотов, как обычно, неторопливо и рассудительно сказал:

— У Басова это дело зашифровали так: «Черная моль».

— Знаю. Ну, и что?

— Оказывается, укус этой «черной моли» опасен.

ТУМАН РАССЕИВАЕТСЯ

Басов приехал в райком партии утром, прямо из дому.

Миновав высокий, светлый вестибюль, он поднялся на второй этаж и подошел к двери с табличкой «Первый секретарь райкома И.М.Васильев.»

— Здравствуй, Петр Максимович. Присаживайся. Что–то вид у тебя неважный, — сказал Васильев, отложив газету.

— Эх! — махнул рукой Басов.

— Чего рукой машешь? Газету читал? Здорово! — с каким–то мальчишеским восхищением воскликнул Васильев. — Атом! Атом в наших руках чудеса будет делать, новую эпоху откроет! И первыми! Обрати внимание — первыми! Ну, да ладно. Как у тебя дела?

— С жуликами вожусь. Какие у меня еще дела! — вздохнул Басов. — Настоящие дела у других. — Он указал на газету.

— Это ты зря, — укоризненно возразил Васильев.

— Но понимаешь, Иван Михайлович, вот прочту газету и иной раз обидно становится. Ну, сам подумай, что за судьба? Ведь в дрянь лезу день–деньской. Кругом до черта хорошего, интересного, узнаешь — дух захватывает. Вокруг миллионы хороших людей, а мне все гадость в руки идет, гниль, мерзость!

Васильев молча слушал и, прищурившись, следил за Басовым. А тот, неожиданно для самого себя распалившись, говорил с искренней горечью и уже не мог остановиться:

— Тебе толкуют о громадных планах, об открытиях таких, что голова кругом идет. А ты? Жулики одни — вот твоя работа. Вокруг грязной лужи крутишься. Да их, прохвостов, жизнь все равно в порошок сотрет и не остановится, не заметит даже: мошкара под ногами, погань, моль действительно какая–то! Кажется, хлопнул мимоходом ладонью — и нет ее!

— То–то и оно, что «кажется», — заметил Васильев. — А поди выковыряй ее. Ну, что я буду тебе доказывать…

— Все ясно, Иван Михайлович, — вдруг усмехнулся Басов и потер широкой ладонью лоб. — Минутная слабость.

— Ну, раз минутная, то срок истек, — шутливо сказал Васильев и уже серьезно добавил: — А попросил я тебя заехать вот зачем. Как обстоит дело по нашей меховой фабрике?

— Установлено пока самое главное — хищения там идут…

— Ага. Идут?

— Да. Но мои сотрудники, по–видимому, промах какой–то допустили.

— Это ты насчет жалобы?

— Не только. Мы, видишь ли, еще до этого напали было на след. И метод вроде бы установили и канал сбыта. Но… в один прекрасный день все это неожиданно исчезло. Л появилась жалоба.

— Думаешь, прекратили они хищения?

— Ну, нет! Не такой это народ. Я бы сказал, природа их не такая.

— В чем же тогда дело?

— По–видимому, чем–то мы себя расшифровали. Хотя, признаться, я проверил наши действия шаг за шагом и ошибки не нашел. Странно, вообще–то говоря. Но так или иначе, а' мы их спугнули, насторожили.

— И они?..

— Перешли на новый метод хищений, придумали новый канал сбыта. Вот и все. Тем более, что внимание их мы усыпили.

— Каким образом?

— Немедленно вернули документы на фабрику и как бы расписались в своем поражении.

— Так. Выходит, и вам надо кое в чем менять методы.

— То есть?..

— Сейчас я тебя познакомлю с одним очень нужным человеком. Васильев снял трубку телефона и набрал номер.

— Владимир Николаевич? Товарищ Чутко у тебя еще? Так попроси его зайти ко мне.

Он положил трубку и, повернувшись к Басову, сказал:

— Вообще из этого дела, мне кажется, надо будет сделать серьезные выводы. В смысле подбора кадров, организации труда и учета, а также в работе с молодежью.

Басов кивнул головой.

— Верно. Только сначала надо это дело закончить. Скажи, а кто такой Чутко? Уж не…

В этот момент дверь отворилась и вошел Чутко. Васильев поднялся ему навстречу, крепко пожал руку.

— Знакомьтесь, товарищи. Это комиссар милиции Басов Петр Максимович. А это Тарас Петрович Чутко, секретарь партбюро меховой фабрики. Большой мой друг и однокашник. Сколько же мы с тобой знакомы, а, Тарас?