— Нет.
— Внимание! Решающий вопрос. По приезде в Москву вы собирались сообщить в КГБ о своем сотрудничестве о нами?
— Нет.
— Вы любите своего брата?
— Да.
— Фани вам нравится?
— Да.
— Внимание! — теперь уже подключился Роджерс. — Ученый Иван Петрович Фокин проживает в Москве?..
— Да.
— Вы часто бываете у него?
— Нет.
— Вы ездите с ним на рыбалку?
— Да.
— Вы честно будете работать с нами?
— Да.
— Вена — красивый город?
— Да.
— Внимание! Внимание! Вы приехали сюда по заданию КГБ?
— Нет,
— Ваш сосед по квартире, Елисеев, — журналист?
— Да.
— Ваша дочь Марина часто бывает в доме у Фокиных?
— Нет.
— Вы живете по адресу: Масловка, тридцать пять?
— Да.
— Внимание! Ученый Фокин работает в Москве?
— Вроде бы там…
— Только «да» или «нет». Ученый Фокин работает в Москве?
— Да.
— Может быть, вы умышленно скрыли от нас какие-либо детали, касающиеся вашей личной жизни?
— Нет.
— На этом закончим, — сказал Джексон.
С меня сняли все повязки и шнуры. Я встал и почувствовал усталость во всем теле. Слегка кружилась голова.
— Алексей Иванович, пройдите на минуту в холл и подождите меня там, — попросил Роджерс.
Я вышел из комнаты. И мне почему-то вся эта церемония с аппаратом снова показалась фокусом, детской забавой. Через несколько минут вышел улыбающийся Роджерс.
— Поздравляю. Вы прошли проверку. Значит, пройдете ее и там. А вы боялись, старина. Есть предложение встряхнуться. Едем на голубой Дунай…
— Едем, — машинально повторил я.
И вот мы снова мчимся в шикарном «бьюике». Мимо мелькают знакомые места, приводившие меня в свое время в такое умиление. Сегодня мне не хочется на все это смотреть.
Не успел я оглянуться, как показался речной вокзал. Нас поджидал, словно только что подкрашенный для этого случая, белоснежный катер. Голубой Дунай. Я всматриваюсь в его воды, отыскивая голубые краски. Обыкновенная река, как и все те, которые мне приходилось видеть. Почему вдруг голубой?
В уютном салоне был накрыт стол. Армянский коньяк и «столичная». Лимоны. Икра. Рыба.
— Русский стол?.. — предложил Роджерс.
Я кивнул:
— Да, русский.
— Надеюсь, — продолжал он, — прогулка поможет вам проветриться и успокоиться. Брату вы ничего не говорили?
— Нет. Мы же условились.
— Приятно иметь дело с солидным партнером. Мне Зоря говорил, что вам Фокин предлагал вернуться на работу в институт. Это верно?
— Был однажды разговор.
— При других обстоятельствах мы приветствовали бы такой переход. Сейчас этого делать не нужно. Начнется проверка. Можете навлечь на себя подозрения. Да вряд ли вас туда возьмут сейчас: брат-то за границей. Кстати, вот вам триста долларов, они пригодятся. В порядке симпатии. Так сказать, на восполнение издержек… — И Роджерс положил передо мной зеленые бумажки.
После четвертой рюмки коньяку мой спутник приступил к серьезному разговору.
Я ждал этой минуты. Роджерс зря не тратил ни времени, ни денег.
— Алексей Иванович, — наконец начал он, — нам нужно договориться о главном. Соединим в этих целях, как это у вас говорится, приятное с полезным. Скажите, коллега, вы готовы к серьезному разговору?
— Готов, очевидно.
Роджерс сейчас вел себя со мной, так сказать, на равных — мягко, тактично, вежливо.
— Не хотите еще рюмочку?
Не дожидаясь моего согласия, Роджерс налил коньяка. Катер на большой скорости рассекал воды Дуная.
— В нашем с вами деле, — начал издалека Роджерс, — главное — научиться владеть собой и соблюдать строжайшую конспирацию. Это трудно. Даже очень. Но возможно. «Не боги горшки обжигают» — так, кажется, говорится в известной пословице. Что для этого нужно? И мало… и много. Мне думается, мы поступим в высшей степени благоразумно, если вы, например, пройдете специальный курс обучения и получите у нас соответствующую подготовку. Как вы на это смотрите?
— Мосты сожжены… — ответил я.
— Вы говорите, сожжены? Не согласен. Мосты только наведены. Посмотрите вокруг, как прекрасен мир, как легко дышится и живется. Вы же в этом сами убедились. И по этому мосту, Алексей Иванович, проляжет и ваш путь к нам. Не забывайте об этом. Запомните, своих истинных друзей мы не оставляем.
— Постараюсь запомнить…
— Алексей Иванович, я хотел бы в вашем лице видеть не только послушного исполнителя, но думающего человека. Это немаловажное обстоятельство.
— Понимаю… — сказал я.
Честно сказать, я все меньше и меньше разбирался в том, что со мной происходит. Я жил в каком-то странном состоянии. Будто во сне… Вот сейчас ущипну себя за руку — и проснусь. И все будет по-старому. Потом я с дарами уеду домой. И наконец-то привезу Савельеву марки. Пусть не обижается. Я умею помнить друзей…
И я действительно щипал себя за руку, но не просыпался. Рядом сидел Роджерс, совсем другой, не такой, каким я его видел всегда.
Роджерс говорил, что от меня ничего особенного не требуется. Только нужно поддерживать контакт с ученым Фокиным. Сделать все возможное для установления родственных отношений с ним.
Я только кивал, соглашался… Потом опять тянулся к рюмке. Я перестал соблюдать приличия. Сам наливал себе, один пил. Но, удивительное дело, почему-то не хмелел.
Из дневника Марины
«Я не выдержала и спросила Виктора:
— Что, это были смотрины?
Он покраснел, опустил виновато голову. Вяло пробормотал:
— Глупости… Чепуха… — Потом вдруг, воспрянув, добавил: — Ты же и раньше у нас бывала.
Мне нравилось его смущение. Я задала другой вопрос:
— Тогда почему на меня так подчеркнуто смотрели твои родители?
И тогда Виктор выпалил:
— Я объявил, что женюсь на тебе…
— И что же они ответили? — едва сдерживая охватившее меня волнение, спросила я.
— Ты им пришлась по душе.
— Странный ты человек… — сказала я. — Наверное, об этом нужно было вначале спросить меня.
— Вот, все боюсь… Теперь, считай, спросил. Не знаю, что ты ответишь…
Чудак мой физик. Или они все такие? А что я могу ответить?.. Я же люблю его… Или я должна спросить, как тогда он о поцелуе? Можно ли его полюбить?
— Ну и когда же наша свадьба? — решив с ним поиграть в кошки-мышки, спросила я.
— Я серьезно… — заметил Виктор.
— Я тоже…
Виктор, не дав договорить, схватил меня в крепкие объятия и начал осыпать горячими поцелуями».
«Откровение»
Вечером мы ужинали с братом. На этот раз Роджерс оставил меня в покое. Когда Фани вышла на кухню, брат приложил палец к губам и молча кивнул головой на дверь. Поужинав, он предложил мне одеться и пройтись по набережной. Все это говорилось шепотом.
— Что-нибудь стряслось? — спросил я, когда мы вышли.
— Стряслось. У меня были неприятности с Роджерсом, За прошлый наш с тобой разговор.
— Значит, он тебе все рассказал?
— Рассказал… — тяжело вздохнул Зоря.
— Ничего не скажешь, втянул ты меня в историю. Сам себе становлюсь противным.
— Дева Мария, я не хотел этого. Видит бог, меня тоже заставили. Угрожали. Так уж получилось…
— Получилось… Скажи, какими глазами я буду смотреть на своих детей, товарищей?.. Был все же человеком… И продался за тридцать сребреников.
— Что делать, ты привыкнешь… Привыкнешь… — бормотал он.
Мне казалось в этот момент, что он меня не слушает, а думает о чем-то своем.
— Я думал, что все будет выглядеть иначе…
— Как это иначе? — не понял я.
— Некоторые общие сведения… — лепетал брат. — Общие… И они успокоятся.
Неужели и у меня такой же ничтожный вид, как у Зори? Это же не человек, это тряпка.
