Допросив подобным образом остальных пленных, Федя отпустил их и, сразу утратив солидность, бросился к Алексею:

– Здорово, Лешка! Приехал… Целый? – говорил он, ощупывая Алексея, точно не веря, что это на самом деле он, из плоти и крови.

– Ты что здесь наделал, чакист? – сказал Алексей, указывая на вороньковские книги, с которых была снята дерюжка.

– А что! Я только посмотрел.

– Погоди, приедет Воронько, он тебе пропишет ижицу!

Федя пренебрежительно свистнул:

– Сегодня не приедет, а завтра я – фьють, и ищи-свищи!

– Что такое?

– Уезжаю на ответственное задание! – торжественно объявил Федя.

– Куда?

– В Алешки. Целую группу посылают и меня тоже.

– Зачем?

– В Алешках контра расходилась. Наших из-за угла бьют. Одним словом, надо все разоблачить. Самых боевых ребят отобрали. Я, между прочим, не напрашивался, меня Величко назначил.

– Правда?

– Ну вот, стану я врать!

Алексей побежал к Величко.

– Верно, что в Алешки едет группа?

– Едет.

– Отпустите меня с ними, товарищ Величко!

– Там людей достаточно.

– Товарищ Величко, арестованный Серденко, мельник, показывает, что Крученый сейчас в Алешках. Прошу разрешить мне продолжить это дело.

Величко смял пальцами нижнюю губу, подумал.

– Пошли к Брокману, – сказал он. Председатель ЧК встретил Алексея приветливо:

– А, путешественник! Зачем пожаловал?

– Просит послать его с группой Илларионова, – сказал Величко. – Узнал, что Крученый в Алешках,

Алексей доложил о показаниях мельника.

– Слухи не проверенные, – сказал он, – но все-таки… Я ведь один знаю его в лицо, товарищ Брокман.

– Мгм… Как ты думаешь? – спросил Брокман у Величко.

– Я так считаю: с Илларионовым мы его не пошлем. Подожди, подожди, – остановил он Алексея, – поедешь отдельно. Ты в Чека новый человек, еще не примелькался, это надо использовать. Сведем тебя с Королёвой…

– С какой Королевой?

– Есть одна в Алешках. Жила там при белых, надежный человек. Будет связывать тебя с Илларионовым. Сам держись особняком: Алешки – маленький городок, в момент все будет известно. Илларионова я предупрежу. Теперь насчет обстановки. Крученого, конечно, поймать надо, но, смотри, не увлекайся, дело не только в нем. В Алешках штаб группы войск. Через город идут войска. Сейчас там самое место для шпионов. За последнее время они убили трех командиров и шесть красноармейцев. Скорее всего, там шайка, и твой Крученый, если он в Алешках, не последняя, должно быть, спица в ихнем колесе. Я думаю, вот как надо действовать…

Величко изложил свой план. Брокман этот план одобрил.

– Перед отъездом зайди, напишу записку к начальнику штаба Саковнину, я его хорошо знаю, – сказал он. – Величко, подготовь ему документы по всей форме… – И улыбнувшись: – Фамилию изобрети самую красивую.

– Пусть едет под своей, – возразил Величко. – Он ведь здешний. Встретит знакомого – и все, провал.

– Тоже верно, – согласился Брокман. – Подумайте как следует над мелочами и не тяните. Завтра же отправь его…

Группа, возглавляемая Илларионовым, отбыла на рассвете. Алексей выехал днем. В кармане у него лежали назначение в армию на должность штабного писаря и бумага из херсонского госпиталя, где он якобы «проходил лечение по поводу возвратного тифа».

Старый, сочащийся паром и дымом пассажирский пароход «Петр», совершавший регулярные рейсы между Херсоном и Алешками, отходил в три часа пополудни. На двух его палубах в страшной тесноте сидели беженцы с мешками и корзинами. Мужчин было немного. Больше – женщины, измученные и озлобленные. Молчаливые дети равнодушно смотрели на проплывающие берега.

«Петр» шлепал колесами мимо высохших за лето плавней, мимо ивовых зарослей и буйно разросшихся камышей. Белые цапли степенно перелетали через пароход, опускались возле берега и, поджимая одну ногу, неподвижно застывали на обводьях.

Через час в излучине днепровского рукава – он назывался рекой Конкой – показались красные пристанские крыши, дебаркадер и рядом с ним – песчаный спуск к воде. Алешки.

Занимая всю реку, «Петр» неуклюже развернулся и подвалил к дебаркадеру. Началась высадка. Минуя проверявших билеты матросов, Алексей спрыгнул на берег и вместе с толпой вышел в город.

В детстве он часто бывал здесь у тетки, умершей в начале революции. Городок напоминал большое село: белые, крытые соломой мазанки, баштаны, сады, огороды, сбегавшие к реке, тихие травянистые улицы, где свободно паслась скотина. Сейчас и в помине не было той безмятежной тишины, которой когда-то славились Алешки. На улицах обозы, тачанки, коновязи. Не выветриваясь, стоит смешанный запах навоза, дегтя и пекущегося в домах хлеба для армии. Всюду красноармейцы, матросы; то и дело, улюлюкая, проносятся верховые – ординарцы.

Алексей явился в штаб.

Оформление на должность писаря отняло немного времени. Полный, насмешливый начальник штаба Саковнин, прочитав записку Брокмана, сказал:

– Сегодня приходил один из ваших, Илларионов, предупреждал, что приедете. Ну что ж, писарь из вас, как я понимаю, неважный. Будете состоять при мне. Можете отлучаться не докладывая. Понадобится что – обращайтесь…

Алексей откозырял и пошел искать Королеву.

Королева жила в похилившейся хатенке на самой окраине городка, вблизи песчаных дюн (за Алешками начиналась обширная степь, сухая и безводная, как пустыня). При доме был небольшой садик с огородом, засаженным главным образом картошкой. У калитки- собачья будка. Лохматый черномордый кобель бросился под ноги Алексею.

Алексей остановился, ожидая, что на собачий лай кто-нибудь покажется.

Через минуту вышла девушка в косынке, желтом сарафане и белой рубахе с засученными рукавами, сердито крикнула:

– Зачем собаку дразнишь! Кого надо?

– Королева здесь живет?

– Фомка, на место! – Девушка загнала пса в будку и ногой загородила вход, не давая ему выскочить.

– Иди в избу, – сказала она Алексею, глядя на него строгими светлыми глазами.

Наклонившись в дверях, Алексей вошел в тесную хату с большой русской печью и до блеска промытыми оконцами. Здесь было очень чисто, пахло сушеными травами. Возле окна сидела пожилая женщина в серой кофте, с темным лицом, покрытым мелким кружевом добродушных морщин. Она что-то растирала в глиняной миске.

– Здравствуйте, – сказал Алексей.

– Садись, садись, – закивала женщина, – ничего…

– Она глухая, – сказала девушка, входя в комнату, – ты с нею погромче.

– Кто здесь Королева?

– Обе мы Королевы, а что надо?

Стараясь скрыть удивление (не таким рисовался ему подпольный работник ЧК!), Алексей сказал:

– Величко тебе привет передает.

– Ты Михалев?

– Я.

– Мне Илларионов говорил.

«Уже успела повидать!» – все больше удивляясь, подумал Алексей.

– Документ у тебя есть?

– Вот он…

Она прочитала его госпитальную бумагу, придирчиво всматриваясь в подписи врачей, хотя – Алексей знал – все они были сделаны рукой Величко. Вернув бумагу, девушка улыбнулась, и ему сразу стало понятно, что ее строгость, и резкие интонации в голосе, и независимая манера держаться – все это напускное, что ей свойственно улыбаться, быстро и много говорить, бурно выражать радость и неудовольствие. На вид ей можно было дать лет восемнадцать, а то и меньше. У нее была крепкая фигурка, миловидное лицо с ямочкой на правой щеке, рот маленький – верхняя губа тоненькая, нижняя пухлая. А глаза уже не казались строгими и удивляли своей величиной – они были почти круглыми.

– Здравствуй, – сказала она и протянула руку, – Маруся. Вспомнили-таки обо мне! А то ведь с тех пор как белых прогнали, сижу здесь, будто никому не нужна. Я и в райком комсомола писала, и Величко, и Адамчуку, а они отвечают: сиди и все!.. Ты надолго? По какому делу?

Алексей оглянулся на женщину, которая, не обращая на них внимания, продолжала тереть деревянным пестом в глиняной миске.