— Пожалуй, вы правы.
— Но тем не менее он не мог уже остановиться, он должен был довести начатое дело до конца. Это логично. Я бы тоже так поступил, — продолжал рассуждать вслух Фак и спросил: — А что по поводу этой записки сказал вам Фрайбергер?
— Он сказал, что у него полный сейф таких записок. Один такой автор, например, сообщает ему, что в субботу четырнадцатого августа в тринадцать ноль-ноль начнется атомная война. И приписка: «Советую вам уехать на Маркизовы острова, только там вы найдете спасение».
— Но ведь это совсем другое. Тут мы явно имеем дело с шутником, а может быть, с шизофреником, — улыбнувшись, сказал Фак.
— Примерно так же сказал ему я, но… не хочу повторять, что услышал в ответ.
— С этим ясно. Теперь вы, кажется, говорили что-то об окурке сигареты. Разве это так существенно? Ведь окурков можно найти везде сколько угодно.
— Да, это так. Но на Грюнзее никто не бывает. Ведь эти места стали как будто зачумленными. По крайней мере, это были единственные два окурка, которые я нашел у озера. Кемпка, как установлено, не курил. Шрот тоже не курит. Кроме Розенкранца и человека, который ехал с ним, никто в эти дни не появлялся в тех краях.
— Кстати, о Розенкранце. Вы, конечно, беседовали с ним?
— Да.
— И что же?
— Он не вызвал у меня подозрений. Он вел себя слишком уверенно и даже, я бы сказал, заносчиво.
— Но ведь Розенкранц, судя по всему, — человек, который умеет владеть своими чувствами.
— Все это так. Но я не думаю, что это сделал он.
— С ним, кажется, был еще один человек?
— Да, этого он не отрицает. Однако с полной невозмутимостью утверждает, что никакого отношения к этому человеку не имеет, что тот попросил по дороге подвезти его.
— А сам Розенкранц искал подходящее место для летнего отдыха?
— Так он объяснил цель своего приезда.
— Но Цель-ам-Зее, где он живет, — курортное место.
— То же самое заметил ему и я, на что он ответил: «Так уж устроен человек, из Ниццы едет отдыхать в Африку или Грецию, а из Греции — в Ниццу…»
— В логике ему не откажешь.
— Я установил также, что Розенкранц курит только сигары…
— А из каких мест этот человек, который ехал с Розенкранцем?
— Вот этого мне не удалось разузнать.
— Вы говорите, что нашли два окурка сигарет «Бельведер»? Скажите, а на окурках сигарет вы не обнаружили отпечатков пальцев?
— Нет, не обнаружил. Хотя окурки, как подтвердила криминалистическая экспертиза, были довольно свежими.
— Это уже интересно, — сказал Максимилиан.
— В том-то и дело.
— А сколько времени сохраняются отпечатки пальцев на бумаге?
— Это зависит от многих причин: на какой бумаге, при какой температуре. В прохладную погоду они сохраняются дольше. Именно такая погода была в день убийства и в последующие за ним дни.
— Значит, человек, который курил «Бельведер», либо был в перчатках, либо его руки были смазаны какой-то жидкостью, которая не оставляет отпечаток. А зачем это было нужно ему?
— Я думал об этом. Но известно также, что после мытья рук (после купания) в течение примерно получаса не наблюдается каких-либо заметных жировых выделений, которые и оставляют следы.
— Я не знал этого. Что ж, господин Клуте, мне пора. Я должен поблагодарить вас за беседу. Она была очень полезна.
— Я только напоминаю вам, что наша беседа носила частный характер. Не ссылайтесь на меня до тех пор, пока я не дам на это своего согласия. Я решусь выступить только в том случае, если накоплю по этому делу достаточно фактов.
— Хорошо, господин Клуте, я обещаю вам все это. До свидания.
— До свидания. Я надеюсь все же распутать это дело.
Клуте, худенький, небольшого роста, стоял на пороге районного комиссариата. В выражении его лица появилось что-то новое: уголки губ несколько опустились и твердо были сжаты маленькие кулаки.
Глава седьмая
Фак принадлежал к числу тех людей, которым трудно на что-либо решиться, но если уж они решатся, то стремятся довести начатое до конца.
По просьбе Мирбаха Фак послал несколько запросов американцам, которые в послевоенные годы вели расследования и судопроизводство по делу нацистских преступников, связанных с тайной Грюнзее. Американский бригадный генерал Тейлор прислал Максимилиану письмо следующего содержания:
«Сожалею, что за давностью лет не могу вспомнить каких-либо обстоятельств, связанных с Шелленбергом, фальшивомонетчиками и Грюнзее. Полагаю, что эта часть дела находилась в ведении д-ра Роберта М. Кемпнера и что ответ на Ваши вопросы Вы, вероятно, смогли бы получить от него.
Всегда Ваш профессор Колумбийского университета, бригадный генерал в отставке
Джон Тейлор».
Недолго пришлось ждать ответа и от доктора Кемпнера.
«Весьма отрадно, — написал он, — что Вы занялись изучением истории о подделке денег. Рекомендую ознакомиться с книгами по этому вопросу, вышедшими на английском языке. К сожалению, я не вел в Нюрнберге дело, связанное с фальшивомонетчиками и секретными документами, спрятанными якобы в Грюнзее. Советую Вам по этому вопросу обратиться к профессору Харди».
И приписка:
«Ныне он президент чикагской компании «Аутоматик кэнтин компани оф Америка».
Однако профессор Харди также ушел от ответа на вопросы Фака:
«Не припоминаю, чтобы мне приходилось просматривать какие-либо материалы, касающиеся изготовления фальшивых денег и секретных документов Грюнзее. Все эти материалы находились в ведении доктора Кемпнера, и я ничем не могу Вам помочь.
Искренне Ваш профессор Харди».
Доктор Кемпнер на повторный запрос ответил более чем сдержанно и дал понять, что больше не намерен вести бесполезную переписку. Он адресовал Фака на этот раз к Чарльзу О. Лайону, доценту Нью-Йоркского университета. Лайон был удивлен письмом Максимилиана и не скрывал этого.
«Было бы странно, — писал он, — если бы я мог быть Вам полезным. Ведь общеизвестно, что я не занимался Грюнзее и знаю об этом только из печати. Кстати, я считаю, что в этом деле не все так чисто, как пытаются изобразить некоторые. Но, к сожалению, ничем конкретным помочь Вам не могу.
Максимилиан жалел, что рядом с ним нет Мирбаха. У Фака было такое ощущение, что он начал войну с тенями. И все-таки он был доволен тем, что сделал, и тем, что встретит Иоганна не с пустыми руками.
* * *
Когда наконец приехал Мирбах, Фак был очень рад ему.
Иоганн внимательно выслушал рассказ Максимилиана о Шроте, комиссаре Клуте и Розенкранце. Он согласился, что существует какая-то связь между появлением Розенкранца в районе Грюнзее и убийством Кемпки. Прочитав ответы американцев, он сказал:
— При розысках материалов я много раз будто натыкался на стену. — И тут же добавил: — А в книге эти ответы нужно дать подряд и без всяких комментариев. Читатель теперь верит только фактам. В фактах он как-нибудь сам разберется… Когда мы сможем поехать на Грюнзее?
— Готов хоть завтра, — ответил Фак.
— Я привез с собой складную резиновую лодку и два акваланга, — сообщил Мирбах.
— А я запасся провиантом, по крайней мере, на два дня.
— Отлично. Значит, едем завтра утром.
…Как и договорились, они выехали на рассвете.
Уже в дороге они снова вспомнили о леснике Шроте.
— У меня тоже такое чувство, — согласился Иоганн, — что Шрот связан с теми. Как он сказал: у кого длинный язык — у того короткая жизнь?
— Да, у кого длинный язык — у того короткая жизнь, — подтвердил Максимилиан.
— Я думаю, что лучше всего нам пойти на озеро ночью, — предложил Мирбах, подумав.
— Как ты считаешь, не следует ли нам поставить в известность комиссара Клуте в Бадль Креуце?
