Но портье уже не слушал его. Швейцар вынес какой-то мешок и положил к Пашиным ногам.

— Что это? — Паша удивленно заглянул в мешок — там лежали его изрезанные, изуродованные вещи: порванные рубашки, лохмотья, оставшиеся от костюмов.

Фокин заплакал. Потом подхватил мешок и вышел на улицу. Правда, вскоре успокоился, посидев на скамеечке в сквере, — надежда все же не покидала его.

Когда он проходил мимо «Лотоса», его окликнул Шпазма.

— Ну как там эмигрантский комитет? Новую форму выдали?

Фокин внимательно посмотрел на Илью Алексеевича, пытаясь его вспомнить, и вдруг узнал.

— Ах, это вы! — Он радостно улыбнулся и, подойдя ближе к сидевшему на стуле Шпазме, опустился на свой мешок. — Вы говорите: новая форма. А это я специально купил, для местного колорита. А вообще, у меня все нормально. С работой просто отлично. Уже договорился. Иду в одно приличное место. Инженером. Главным...

Он собирался врать дальше, но его прервал голос князя:

— Чего он там городит? — Сергей Александрович уже давно стоял в дверях и слушал Пашину болтовню. — Побили его в полиции, отобрали деньги, документы, а судя по мешку, и с квартиры выкинули. Стыдно слушать, сударь...

— Меня с квартиры не выгоняли! — возмутился Паша. — Я в «Паласе» жил...

— Вот с этим мешком? — спросил Шпазма и рассмеялся.

— Зря смеетесь! — разозлился Паша. — Паша Фокин так этого не оставит! Это вы здесь привыкли, а я не позволю издеваться над свободным человеком! Они мне все до нитки, до копеечки вернут! Я до императора дойду!..

Князь взял Пашу под руку, отвел в сторону.

— Вот что, голубчик! — вздохнул он. — Держите, здесь мелочь. Купите себе тапочки. На соломенные этого хватит. Босиком больше не ходите. Насчет императора — это ваше дело, я бы не советовал. А как совсем проголодаетесь, подойдите к кухне — это здесь, во дворе, — что-нибудь придумаем...

Паша гордо поднял руку и высокомерно посмотрел на князя:

— Чтоб Паша Фокин просил подаяние?! Возьмите назад ваши гроши! Вы еще поймете, что такое инженер в свободной стране!

Чадьярова беспокоило то, что времени оставалось все меньше, а вопросов становилось больше. Он пришел к выводу: готовится серьезная провокация. Основным условием ее, видимо, было то, что произойти она должна на территории Советского Союза. Но в чем она могла заключаться?.. Пока все имеющиеся у Чадьярова данные существовали для него по отдельности, но в какую-нибудь более или менее стройную систему никак не складывались. Может быть, пора припугнуть «жену»? Перестать быть глупым Фаном? Это, конечно, застало бы ее врасплох: чего-чего, а такого она никак не ожидала бы! Но поступить так — значит погубить дело, на которое ушло столько времени. На это, конечно, Чадьяров пойти не мог. Во всяком случае, до решающей минуты.

Следуя за логикой событий, Чадьяров решил выяснить, случайны ли их места — именно в этом вагоне и именно в этом купе. Многое могло зависеть от ответа на этот вопрос: по крайней мере можно было определить какую-либо связь Фана и Александры Тимофеевны с теми, кто еще едет в международном вагоне.

Поезд начал замедлять ход — он приближался к станции. Чадьяров стоял в коридоре, смотрел в окно и думал: «Через стенку, слева от нас, в шестом купе, едет сановный японец с сопровождением... Кто же справа?»

Показались первые строения станции.

— Сколько стоим? — поинтересовался Чадьяров у пробегавшего мимо проводника.

— Долго. Час.

Когда проводник скрылся, Чадьяров дернул дверь четвертого купе. Пусто. Постели застелены, пепельницы чисты. И следующее купе оказалось свободным...

Александра Тимофеевна на станции вышла на перрон. Купила соленых огурцов, яблок, вареной молодой картошки и, с трудом удерживая большой кулек, направилась в свое купе, но на пороге его в изумлении и ужасе остановилась: ни Фана, ни чемоданов.

Александра Тимофеевна выронила из рук снедь — картошка, яблоки покатились по полу; еще секунду она стояла в полной растерянности, затем бросилась по вагону, выскочила на перрон, лихорадочно шаря глазами по толпе, — Фана нигде не было.

Александра Тимофеевна вбежала обратно в вагон. Вид у нее был перепуганный. Она остановилась в коридоре, пытаясь собраться с мыслями, и вдруг из четвертого купе послышалось тихое пение. Демидова рывком распахнула дверь и увидела на верхней полке лежащего как ни в чем не бывало Фана. Он смотрел в окно и что-то напевал.

— Что ты здесь делаешь? — еле сдерживая злость, спросила она.

— Переехал, — беззаботно улыбнулся Фан. — Здесь лучше. Все равно оно пустое. Тут дует меньше и вообще... — Он показал глазами на стенку, понизил голос. — Зачем нам соседи? Мы по какому делу едем, соображаешь? По секретному?.. Вот-вот задание получим. Разговоры тайные и все такое... А тут иностранцы за стенкой. Мало ли?.. — Он многозначительно поводил пальцем перед лицом «жены». — А с проводником я договорюсь, не беспокойся. Не все ли ему равно?

— Да что же ты во все лезешь? — отчетливо выговаривая каждое слово, с яростью прошипела Александра Тимофеевна. — Кто тебя просил?! Кретин!

Тут лопнуло терпение и у Фана.

— А ну пошла вон отсюда, — тихо и спокойно сказал он. — Надоела! Забирай свое барахло и катись! — Он достал один из чемоданов Александры Тимофеевны и сбросил его вниз. — Я остаюсь здесь. Все!

Александра Тимофеевна была в отчаянии, на глаза навернулись слезы. Она смотрела в спину Фана и в бессильной злобе, с ненавистью думала, как хорошо было бы взять палку и дать по его чугунному затылку! Но дело зашло слишком далеко, и, овладев собой, она заговорила как можно ласковее:

— Миленький, ну, прошу тебя, ну, пожалуйста, давай вернемся! — Она дотронулась до спины Фана, но тот не пошевелился. — Я прошу тебя, вернемся, так надо!

— Что надо, почему? — спросил Чадьяров не оборачиваясь.

— Ну-у... просто я прошу тебя... Пойдем...

— Если тебе надо, иди, пожалуйста. Я никуда отсюда не пойду. Мне не надо.

Александра Тимофеевна некоторое время постояла рядом, потом резко вышла из купе и захлопнула дверь.

«Так, — пронеслось в голове у Чадьярова. — Значит, я со всей своей начинкой: документами, оружием — должен ехать рядом с японским дипломатом... Это уже что-то...»

Он спрыгнул вниз, некоторое время подождал и открыл дверь в коридор.

Поезд все еще стоял на станции. Александры Тимофеевны не было.

Теперь быстрее, быстрее! Чадьяров стремительно прошел в конец коридора, постучал в предпоследнее купе.

— Войдите, — послышался голос одной из старушек, соседки Фана и Александры Тимофеевны по вагону-ресторану.

— Извините меня, фрау, — взволнованно сказал Фан. — Только вы можете мне помочь... У меня несчастье. — Он прерывисто вздохнул.

— Что случилось, голубчик? — Старушка испуганно заморгала.

— Понимаете, мы опять поссорились... Я перебрался в соседнее купе, а она не хотела... ну, в общем, я нагрубил. — Голос Фана задрожал: — Я виноват... характер у меня такой дурацкий, сам понимаю... А она убежала, и я боюсь... Она такая впечатлительная... Прошу вас, умоляю, найдите ее, она где-нибудь здесь, на перроне... — Фан взял старушку за руку. — Если она одна, отвлеките, побудьте с ней... А если рядом кто-нибудь есть, то не надо... И умоляю, не говорите, что я вас послал, а то еще хуже будет...

Старушка, выслушав исповедь Фана, выразительно посмотрела на него: мол, о чем вы говорите! И засеменила по коридору к выходу из вагона.

...У буфетной стойки в здании вокзала стояли Александра Тимофеевна и Исида.

— Вы что, с ума сошли? — чуть слышно говорил Исида, зло поглядывая на Александру Тимофеевну. — Инструкцию забыли?

— У меня чрезвычайный случай...

Демидова понимала, что, вызвав охранника из вагона, она грубейшим образом нарушала инструкцию, могла поставить операцию под угрозу провала, но у нее сдали нервы.

— В чем дело? — нетерпеливо спросил Исида.

— Он самовольно перебрался в другое купе и не хочет возвращаться...