На немноголюдном перроне Сайто увидел через окно молодую, модно одетую женщину. Она прохаживалась вдоль вагонов, нервно оглядываясь по сторонам. На вид ей было лет тридцать, высокого роста, с тонкими, хотя и мелкими, чертами лица. Опущенные уголки губ делали выражение ее лица злым и надменным. Она почувствовала на себе взгляд Сайто и несколько раз, тоже вскользь, посмотрела на него.

Кроме какого-то господина в низко надвинутой на глаза шляпе, в вагон пока никто не садился. Господин этот быстро вошел в пятое купе и закрыл за собой дверь. Через некоторое время сели две старушки, потом — семья с детьми. Уже перед самым отходом поезда в вагоне появился светловолосый, с аккуратно подстриженной бородкой, господин. В руке он держал легкий чемодан.

Ударил станционный колокол. Александра Тимофеевна бросила папироску и вошла в вагон.

«Ну и поездочка предстоит мне с этим идиотом!» — раздраженно думала она, проходя по коридору в пятое купе. Там, не сняв шляпы, в плаще с поднятым воротником сидел Фан.

В дверь постучали. Фан затравленно оглянулся и съежился в углу мягкого дивана.

— Войдите, — сказала Александра Тимофеевна.

На пороге стоял Шпазма.

— Что вам угодно? — нетерпеливо спросила Александра Тимофеевна.

— Вот... просили передать... — Шпазма изумленно смотрел на хозяина: таким он видел его впервые.

— Кому передать? — раздраженно спросил Фан.

— Вот им... — По-прежнему глядя на Фана, Шпазма ткнул рукой с чемоданом в сторону Александры Тимофеевны. — Привезли... Господин Фан, все желают вам счастливого пути и скорейшего возвращения. А я...

В третий раз ударил станционный колокол, и Шпазма, не договорив, поспешил из вагона.

Александра Тимофеевна, покосившись на Фана, поставила принесенный Шпазмой желтый чемодан на багажную полку, подошла к окну.

Поезд мягко тронулся.

— Все, поехали, слава богу, — сказала она.

Фан откинулся на спинку дивана.

— О-о! — простонал он. — За что мне бог посылает испытания?

Из-под надвинутых полей шляпы он увидел в окно, как от удалявшегося вокзала отъехали три машины.

«Провожали, — подумал Чадьяров. — Ну что ж... посмотрим, что нас ждет впереди...»

В то же самое время к противоположному перрону подошел экспресс, прибывший из Москвы. Сквозь толпу пассажиров и встречающих пробирался Паша Фокин с чемоданами в руках. Счастливо улыбаясь, он вышел на привокзальную площадь, свистнул извозчика и взгромоздился на скрипучую коляску.

В «Палас-отеле» пожилой портье бегло оглядел Пашину фигуру, чемоданы и снова опустил голову к бумагам. Паша извлек из кармана довольно тугой бумажник. Портье оторвался от бумаг, взглянул еще раз на Пашу и на чистом русском языке устало спросил:

— Желаете получить номер?

— Иес, — ответил Паша достойно. — Оф корс. Одноместный.

— Вы не из Нижнего, случайно? — поинтересовался портье.

— Да господь с вами? — обиделся Паша. — Я москвич.

— Ну-у? — Портье еще раз оглядел Пашу с ног до головы. — И надолго в наши края?

— Как дела пойдут, — уклончиво ответил Паша. — Смотря как с работой.

— Обращайтесь в эмигрантский комитет, — посоветовал портье. — Они оказывают помощь беженцам.

— Я не беженец, — высокомерно ответил Паша. — Я уехал. Это большая разница.

Номер Паше понравился. Он покачался на кровати, пощупал занавески, открыл шкаф и заглянул в него. Прошел в ванную. Там он поочередно открутил краны, попробовал воду пальцем, посмотрелся в зеркало.

Когда Паша вышел из ванной, горничная поправляла постель. Он поздоровался с ней, она приветливо ответила. Паша счастливо потер руки, потом неожиданно для самого себя наградил горничную шутливым шлепком. Та посмотрела на него удивленно, но тут же улыбнулась и, уходя, уже в дверях, мило погрозила пальцем. В ответ Паша послал ей воздушный поцелуй.

Паше захотелось сделать что-нибудь этакое, крикнуть, что ли, от радости, но кричать Паша не отважился. Схватил со стола свою шляпу, широким жестом пустил ее по номеру и запел первое, что пришло в голову:

Вот и началась она, Пашина заграничная жизнь.

14 мая 1927 года, ранним утром, из дверей отеля «Палас» вышел молодой человек. Он был одет в шелковую рубашку и защитного цвета брюки до колен; белые гольфы, коричневые ботинки на толстой подошве завершали его элегантный туалет. Это был Паша Фокин. Увидев в стекле витрины свое отражение, он поправил сбившуюся набок шляпу и не спеша двинулся дальше.

Так он дошел до кабаре «Лотос».

— Лё комитэ дезэмигрэ? — спросил Паша, вопросительно уставившись на человека, сидевшего у дверей. Тот не понял. — Лё комитэ дезэмигрэ? — еще раз повторил Паша. — В эмигрантский комитет как пройти?

— Так вы русский? Сразу бы и говорили, — недовольно сказал Шпазма, гревшийся с утра на солнышке у дверей «Лотоса». — Прямо и налево, там спросите.

Паша прочел вслух вывеску над входом:

— «Веселый Фан Ючунь не прощается с вами!» Придумают же! Это не вы, случайно?

— Пока нет, — усмехнулся Шпазма.

Паша иронически хмыкнул:

— Предел ваших мечтаний!.. — Он приподнял шляпу: — Честь имею...

Эмигрантский комитет оказался действительно недалеко. Он располагался в старом, неказистом здании, и, если бы не вывеска, вряд ли можно было бы догадаться, что в таком доме находится официальное учреждение.

В накуренной комнате, куда заглянул Паша, сидели три человека: двое — в штатском, третий — в поношенной форме армейского офицера, с погонами поручика.

— Мне председателя! — бойко потребовал Паша, остановившись на пороге.

— Его нет, — вежливо ответил один из штатских. — А вы по какому делу?

— Насчет работы. Я инженер. Мне сказали, что ваш комитет помогает приезжим.

— Беженцам?

— Я не беженец. Я не бежал, а  у е х а л. Без политических мотивов. Просто взял и уехал. Вот мой паспорт.

— Так вы господин Фокин? — просиял второй, в пенсне, глядя на Пашу восторженными глазами. — Вы не удивляйтесь, у нас каждое новое лицо на виду. Мы уже про вас выяснили. Вы ведь в отеле «Палас» остановились, не так ли?

— Правильно, — подтвердил с достоинством Паша. — Именно там. В отдельном номере. Только не «господин Фокин», а гражданин, гражданин Фокин.

— Левашов. Заместитель председателя, — представился человек в пенсне. — А это Артемьев, член комитета. — Он указал на соседа. — Ну и Федоровский Дмитрий. — Левашов многозначительно улыбнулся в сторону поручика. — Выполняет у нас важнейшие функции...

Артемьев кивнул, а Федоровский и бровью не повел, недружелюбно оглядел Пашу бесцветными, чуть навыкате, глазами.

Левашов радостно потер ладони и произнес о энтузиазмом:

— Это чертовски хорошо, что вы пришли, господин Фокин!

— Гражданин, — угрюмо перебил Федоровский.

— Да, простите, гражданин Фокин. Так вот, мы сами хотели к вам идти. У нас ведь к вам, так сказать, деловое предложение. В этом году, как вы знаете, большевики намереваются праздновать десятилетие своей революции. Видите ли, Павлик... ничего, что я вас так называю? — Он залился мелким смехом, обнажив при этом редкие зубы. — Так вот, Павлик, имейте в виду, у нас тут просто, мы как одна семья. Поскольку вы...

— Наше самое свежее поступление, — опять угрюмо вставил Федоровский.

— Митя! — поморщился Левашов. — В общем, вы самый новый из прибывших, и мы бы хотели вас просить выступить перед соотечественниками с рассказом о жизни в России, о положении интеллигенции, оставшейся в этом ужасе...

— На сцене, значит, выступать? — перебил Паша.

— И на сцене. Прочтете несколько лекций...

— А сколько заплатите?

— Павлик! — укоризненно покачал головой Левашов. — Это ваш святой долг, и грех брать с людей деньги за возможность услышать правду о родной земле... Вы же просите нас помочь вам с работой, вот и мы просим помочь нашему общему делу.