— И еще у вас будет учительница, Зоя Васильевна. Не знаешь? Ну, ничего, завтра познакомишься, ребята ее очень уважают...

— Еще бы не уважать! — пошутил Косачев. — Не будешь слушаться — сразу подавай ей уши... Крепко надерет!

Лида удивленно взглянула на отца.

— А вот и нет! Мама говорила, что в школе за уши не дерут.

— Это послушных не дерут, — продолжал дразнить Косачев. — А ведь ты частенько не слушаешься ни меня, ни мамы...

Заметив веселые искорки в глазах отца, Лида захлопала в ладоши:

— И совсем ты выдумываешь! Зою Васильевну я буду слушаться...

На улице стемнело, и Софья Петровна зажгла лампу. Мгла дождливого осеннего вечера за окнами еще больше сгустилась. Стали виднее мелкие брызги дождя, осевшие на стеклах. Черная ветка акации зябко тянулась к окну. Ветер настороженно шумел над крышей... И от этой непроницаемой мглы за окном, и от шороха ветра в комнате казалось особенно светло и уютно.

— Ну, хватит, девонька, чепуриться, — сказала мать. — Снимай платьице, будем ужинать.

Стоя посреди комнаты, Лида с усилием развязывала поясок. Савелий Иванович по-прежнему смотрел на дочь, мысленно повторяя: «И все же не верится!» Вспоминался партизанский отряд, в котором он познакомился с Софьей. Казалось, все это было совсем недавно. Однако дочери уже семь лет.

— Долго ты, школьница, с поясом возишься, — молвил он чуть насмешливо. — Может, учительницу позвать, чтобы помогла?

Девочка облегченно вздохнула:

— А вот и развязала! Я же не виновата, что он затянулся в узелке...

Захватив подол платьица, Лида вскинула ручонки, чтобы снять школьный наряд, невольно шагнула к отцу и вдруг оступилась. Грянул выстрел. Девочка пошатнулась и рухнула на пол.

Еще не понимая, что произошло, боясь поверить в страшное несчастье, Косачев бросился к дочери и подхватил ее на руки. Он почувствовал, как холодеет ее тело... Лицо девочки было залито кровью. Узенькая, черная струйка сбегала по новой ленте. В комнату вбежала Софья Петровна. Недоумение сменилось ужасом в ее глазах.

А за окном все так же монотонно постукивал дождь. Крупные капли смутно поблескивали в свете лампы, и стекла казались заплаканными. Ветер сторожко шуршал над крышей. Сквозь разбитое стекло в комнату тянуло осенней сыростью, запахом мокрой земли.

Уполномоченный районного аппарата КГБ майор Мехеда медленно шагал по комнате, время от времени глотая соду и брезгливо морщась. Сода несколько облегчала неприятное ощущение изжоги, но каждый раз, доставая новую таблетку, он кривился от непреодолимого отвращения.

Склонившись над чемоданом, жена Мехеды укладывала все необходимое в дорогу.

— Цветную рубашку возьмешь? — спросила она тем терпеливым тоном, каким обычно говорят с больным.

Мехеда безразлично кивнул и снова отхлебнул из стакана.

— А эту, голубую?

Мехеда молча согласился: боль под ложечкой разрасталась, и он не особенно прислушивался к вопросам жены. Давно страдавший болезнью желудка, Мехеда в этот вечер собирался выехать на лечение в Кисловодск. Получив разрешение начальника управления на отпуск, он еще утром передал дела своему заместителю, взял билет на поезд, отправлявшийся в три часа ночи, и теперь собирался в дорогу.

— Все, кажется? — не совсем уверенно спросила жена и после некоторого колебания осторожно закрыла крышку чемодана.

— А, не все ли равно! Вот только не забудь...

Телефонный звонок прервал Мехеду.

— Вот только бритву не забудь, — окончил он, уже беря трубку телефона.

Звонил районный прокурор.

— Убийство? — испуганно переспросил Мехеда. — В Подлесном? Так. Ясно... Стреляли в окно? Хорошо, сейчас выхожу, подъезжай.

Жена застыла у чемодана и удивленно смотрела на мужа.

— А билет на поезд, а путевка?

— Понимаешь, убийство! В районе столько времени нет даже случаев хулиганства, а тут убийство, — взволнованно объяснил он, поспешно облачаясь в свой форменный костюм.

Спустя час районный прокурор и уполномоченный КГБ уже были на месте трагического происшествия и внимательно изучали обстоятельства преступления. Пуля прошла сквозь голову девочки, отклонилась в сторону, пролетела мимо сидевшего на стуле Косачева и застряла в раме противоположного окна.

Баллистические данные ее полета давали основание думать, что выстрел был направлен прямо в грудь сидевшему на стуле Косачеву. Лида, стоявшая посреди комнаты и снимавшая свое новое платье, очевидно, шагнула вперед как раз в тот момент, когда преступник спустил курок. Пуля поразила ее случайно.

Отстрелянной гильзы у окна найти не удалось. Розыскная собака, приведенная на место убийства, сразу же взяла след от окна, у которого стоял преступник. Она повела проводника на огороды, дошла до заросшей осокой речки и остановилась у самого берега. Лапы ее вязли в топком иле. Собака металась, рычала, разгребала когтями и мордой болотный ил.

Засунув руки по локоть в грязь, проводник вытащил какой-то бесформенный, облепленный глиной предмет.

— Галоша! — закричал он, высоко поднимая свою находку.

Дальнейший след преступника скрылся под водой, и собака его уже не взяла.

Вытащенная из грязи галоша не была единственной находкой сегодняшнего дня. Недалеко от дома Косачева майор Мехеда поднял раскисший от дождя окурок папиросы, на котором еще можно было разобрать фабричный штамп «Шахтерские».

Вернувшись к себе в отдел, Мехеда долго рассматривал обе эти находки. Казалось, не было в них ничего примечательного, ничего особенного, определяющего индивидуальность убийцы. Многие советские люди курят папиросы «Шахтерские», многие носят галоши тринадцатого размера, как и эта, лежавшая на столе. И все же это могли быть важные улики в руках того, кто умело поведет розыск!

Интересно, правильны ли его предположения относительно извлеченной из подоконника пули? Уже, пожалуй, можно позвонить эксперту.

Мехеда снял телефонную трубку, набрал нужный номер.

— Капитан Савельев? Да, именно по этому поводу я и звоню... Ага, так я и думал.

Экспертиза показала, что пуля калибра 7,92 выпущена из нарезного оружия. Выстрел мог быть произведен из винтовки немецкого образца.

Еще одна важная улика!

Прошли недели и месяцы. Наступила весна. Но майор Мехеда все еще не сумел проникнуть в тайну гибели маленькой Лиды.

Возникло и было проверено множество версий, предположений и догадок, однако все они ни к чему не привели. Напасть на след преступника не удавалось. А это значило, что нужно было снова искать, в корне изменив самый метод поисков.

Из опыта майор Мехеда знал, что в случаях, когда напасть на след преступника сразу же не удается, приходится действовать путем своеобразного отсчета: приближаться к истине методом исключения невозможного и ограничения возможного. Иначе говоря, вопрос приходилось ставить на первый взгляд странно: кто из окружающих не мог бы пожелать председателю сельсовета Косачеву плохого?

Таким образом, круг тех, кто был бы способен на подобное преступление, все сужался.

Трудный и долгий путь! С Косачевым ежедневно соприкасались сотни людей. В сложной обстановке руководства крупным сельским Советом не единичны случаи, когда отдельные люди считают себя обиженными и бывают чем-либо недовольны.

Значит, в окружении Косачева следовало выявить тех, что мог затаить против него недоброе чувство, пристально присмотреться к каждому такому человеку, убедиться, способен ли «обиженный» на преступление?

Мехеда изо дня в день изучал близких к Косачеву односельчан и, хотя все его усилия оказывались потраченными впустую, испытывал чувство облегчения. «Нет, этот не мог стрелять из-за угла!»

Одновременно его не покидало и чувство горечи. Кто же тогда смог? Все, на кого падала малейшая тень подозрения, казались честными, хорошими людьми. Некоторые из них могли вспылить, в пылу спора сказать резкое слово, но, спаянные общим делом, люди быстро забывали свои мелочные счеты: совершенное преступление казалось им непонятным и тем более страшным. Нет, никто из окружения Косачева не был способен на убийство. Где же искать преступника?.. Возможно, им был кто-то из прежних односельчан Савелия Ивановича? Не мешает проверить, кто уехал из села, и при каких обстоятельствах.