— В этом поезде вещички мои кой-какие были.

— И дорогие вещички? — В голосе Брылова послышалась усмешка.

— Дорогие...

— Что такое, не пойму? — покачал головой Брылов, но голос его был по-прежнему веселым. — Офицерик тут на днях ко мне прибился, тоже что-то рыщет, нюхает.

— Как его фамилия? — быстро спросил Шилов.

— Ротмистр Лемке. Знакомы, что ли?

— Да нет, знакомиться не пришлось, — равнодушно ответил Шилов.

— Не верю я ему. — Брылов скользнул по Шилову внимательным взглядом. — Впрочем, и тебе тоже. — Он погрозил Шилову нагайкой и пришпорил коня.

Когда они въехали в расположение банды, Шилов отстал от есаула, спрыгнул с коня, протянул повод бандиту в безрукавке.

— Держи.

Тот взял повод, злобно посмотрел на Шилова.

— И гляди, на старших не замахивайся! — улыбнувшись, предупредил его Шилов и не спеша зашагал через кустарник туда, где виднелись подводы. Шел и осматривался по сторонам. Прошел мимо спящих на еловых и кедровых лапниках бандитов, мимо коновязи, где были привязаны лошади. Вот подъехали еще четверо бандитов, спешились. За плечом у одного был заброшен объемистый мешок, и оттуда раздавалось поросячье хрюканье. У шалаша сидел казак и бруском точил шашку. Скребущие сердце звуки далеко разносились в сухом, хвойном воздухе.

Шилов дошел до реки, поглядел, как бандиты поили расседланных лошадей, и повернул обратно.

Он увидел Лемке и сразу узнал его. Ротмистр направлялся к избушке, где жил есаул.

Шилов встал за ствол кедра и, когда Лемке проходил мимо, резко выбросил вперед руку с наганом. Дуло уперлось в спину.

— Спокойно иди вперед, господин ротмистр, — тихо проговорил Шилов.

Он оглянулся по сторонам — вокруг никого не было. Ротмистр стоял неподвижно, дуло нагана упиралось ему в спину.

— Иди вперед, — повторил Шилов.

Лемке медленно двинулся, Шилов — за ним. Они шли все дальше и дальше в глубь тайги. Наконец заросли совсем скрыли их из виду. Шилов еще раз посмотрел по сторонам и тихо скомандовал:

— Стой.

Лемке стоял секунду неподвижно, потом повернулся.

— Признаешь? — спросил Шилов.

— Признаю! — В углу рта Лемке промелькнула усмешка.

И тогда Шилов неожиданно и коротко, с чугунной силой ударил его в челюсть. Лемке мешком осел на землю. Егор схватил его за грудки, рывком поднял на ноги и снова ударил. Ротмистр повалился, но Егор не дал ему упасть, подхватил и ударил опять.

Лемке лежал, а Шилов присел на землю рядом, тяжело дышал, облизывая разбитые в кровь костяшки пальцев правой руки.

Наконец ротмистр тяжело застонал, приподнялся и сел, наклонив голову и обхватив лицо руками.

— Это я тебе не за себя, — глухо проговорил Егор. — Это за моих погибших товарищей...

— Х-хам, — с трудом выговорил Лемке и сплюнул.

— Где остальные? — спросил Шилов и, подождав, повторил: — Дружки твои где?

— Погибли. Когда банда на поезд напала, — медленно произнося слова, ответил Лемке. Скула быстро опухала, из рассеченной губы сочилась кровь.

— Вы думали, так легко из Шилова предателя революции сделать? — усмехнувшись, проговорил Егор. — Думали, раз-два — и дело в шляпе? Врете, браточки! Я вас, гадов белопогонных, с семнадцатого года бил и до самой смерти бить буду.

— Х-хамлюга. — Ротмистр раскачивался и держался обеими руками за челюсть. — Жалко, тогда тебя не пристукнули.

— Где золото? — после паузы спросил Егор.

— Не знаю... — простонал Лемке и опять сплюнул. — Где-то здесь, в банде...

— В чека ваш человек окопался?

Лемке отнял руку от скулы, вытер с ладони кровь, ответил более внятно:

— Окопался... Ну и что?

— Как фамилия?

Лемке молчал.

— Быстрее соображай! — поторопил его Шилов.

— Пшел прочь, хам! — окончательно придя в себя, ответил Лемке.

— А ты кто? — спросил Шилов.

— А я человек, — ответил Лемке и поднялся.

Шилов резко, словно распрямившаяся пружина, вскочил и снова, будто молотом, ударил ротмистра. Тот рухнул плашмя. Шилов присел рядом на корточки, спросил негромко:

— Так как фамилия?

— Х-хам!.. — снова выругался Лемке.

— Есаул про золото знает? — спросил Шилов.

— Нет.

— А если узнает? Что он с тобой сделает?

— А если он узнает, что ты из чека пришел? — в свою очередь с улыбкой спросил Лемке. — За золотом?

— А если я сам ему скажу про пятьсот тыщ, что он с тобой сделает? — улыбнулся Шилов. — Про меня он уже знает. У меня ведь брат сотником был. Мне верят. А тебе? Белопогонников теперь даже бандиты не уважают... Вышли вы из доверия, господин ротмистр. Докатились! «Союз» русского народа...

Ротмистр с трудом поднялся. Шилов продолжал сидеть на корточках, глядя на него снизу вверх. Распухшая губа перекосила лицо ротмистра, светлые, навыкате, глаза смотрели зло и твердо.

— Про барона Унгерна слышал? — спросил Лемке. — Про Галиполийские поля слышал? Про генерала Кутепова слышал?

— Так это там, ротмистр, за кордоном. Там вы водку хлещете и свою Россию вспоминаете. А у нас новая Россия, Советская. Ты про Первую Конную Буденного слышал? Про Красную Армию слышал? Как мы вашего Шкуро и Мамонтова трепали, слышал? Как мы вас из-под Одессы вышвырнули, слышал? То-то, ротмистр! Только барону Унгерну и атаману Семенову не с руки, жила тонка! У нас, ротмистр, Ленин! А у вас кто? У нас, ротмистр, марксизм! А у вас?

— А у нас правда. Российская правда, — ответил Лемке. — Тебе, хаму, эту правду не понять...

— Пристрелю я тебя, ротмистр, — спокойно пообещал Шилов, доставая из-за пазухи наган.

— Нет... — Лемке усмехнулся распухшими губами и покачал головой. — Тебе нужна фамилия нашего человека в чека? Фамилию эту знаю теперь только я... И тебе никогда не скажу...

Лемке повернулся и неторопливо пошел. Шилов молча смотрел ему вслед, поигрывая наганом, хмурился.

Ротмистр, отойдя на несколько шагов, вдруг обернулся, послышался его голос, полный издевки:

— Ну что ж ты? Стреляй!

Шилов продолжал сидеть. Медленно спрятал наган за пазуху.

— Боишься? — усмехнулся Лемке. — Золото найду, тогда и фамилию узнаешь, может быть... Других шансов нет!

— Вы не заикайтесь, гражданин Ванюкин, вы по порядку излагайте, — говорил Кунгуров, глядя на стоящего перед ним Ванюкина. Тот бледнел, то и дело облизывал пересохшие губы.

— Старайтесь все вспомнить до мелочей, для нас это очень важно, да и для вас, я полагаю.

— Вместо Шилова подложили убитого обходчика... И потом его, то есть товарища, виноват, господина Шилова, усыпили и доставили ко мне на станцию, где он и пробыл в беспамятстве два дня. Я ему уколы опиума делал. — Ванюкин опустил голову, и последние слова прозвучали еле слышно.

— Что, что? — переспросил Сарычев, стоявший у окна. Он подошел к столу и сел рядом с Кунгуровым.

— Уколы опиума делал... Приказали, — так же тихо повторил Ванюкин.

— Продолжайте, гражданин Ванюкин, — попросил Кунгуров и со вздохом погладил свою круглую, бритую голову.

— Вся операция была разработана одним из руководителей центра, — продолжил Ванюкин. — Он где-то здесь. У вас. — И Ванюкин затравленно огляделся по сторонам, хотя в комнате, кроме Сарычева и Кунгурова, никого не было.

— Вы в лицо его знаете? — спросил Кунгуров. — Приметы какие-нибудь. Фамилию?

— Нет. Его знали только те пять человек, все бывшие офицеры. А я человек подневольный, меня запугали. Приказы я получал по телефону.

— Других людей из подпольного центра вы знаете? — продолжал спрашивать Кунгуров. — Здесь, в городе?

— Н-нет... — замотал головой Ванюкин, взгляд его маленьких, хитроватых глаз метался с Кунгурова на Сарычева и обратно.

Дверь в комнату отворилась, и показался Забелин. Он увидел стоящего перед столом Ванюкина и остановился на пороге.

— Зачем вызывал? — проговорил он, обращаясь к Кунгурову.

— Зайди позже, — ответил Кунгуров.

— Ладно. — Сарычев с Кунгуровым заметили: Забелин, закрывая дверь, еще раз внимательно посмотрел на Ванюкина.