— А я — то уж думал, что в монастырь женский попал. Оказывается, мужчины здесь, слава богу, водятся. Значит, сосед?

— Сосед.

— Вот и хорошо. Будем знакомы. Николай Светлов. Сестренку проведать приехал. Ну и вообще…

Сергей протянул руку, и Купцевич не очень охотно ее пожал.

— Купцевич Яков, инвалид войны и пенсионер.

— Значит, человек свободный. Красота! А что это я вас не видел?

— Врач прописал на воздухе быть, гуляю.

— Ну, а вот этого самого он вам, надеюсь, не запретил? — и Сергей выразительно щелкнул себя по горлу. — Может, все–таки отметим знакомство? А то я прямо–таки истосковался в дамском обществе.

— Нет, отчего же, — оживился Купцевич. — Это от всякой болезни помогает. И опять же приезд как–никак.

— Так прошу в мои хоромы, — Сергей широким жестом указал на дверь комнаты. — Сестра в институте, а наша уважаемая старушка отправилась по магазинам. Самое время нам.

Купцевич решил, что будет не лишним, если он познакомится с приезжим.

За водкой и легкой закуской, «организованной» Сергеем, знакомство завязалось быстро. Через полчаса они уже называли друг друга на «ты» и по имени. Сергей с увлечением рассказывал о Сибири, Купцевич охотно, но в самых общих чертах, вспоминал фронтовую жизнь.

На следующий день с утра Купцевич уже топтался в коридоре, поджидая появления Сергея и не решаясь сам постучать: Полина Григорьевна была дома. Сергей, однако, не спешил.

Когда, наконец, приятели встретились, Купцевич обхватил Сергея за плечи и потащил к себе. На столе опять появилась водка.

Не успели, однако, за нее приняться, как Купцевич неожиданно вскочил, подбежал к окну и без видимой причины переставил большой горшок столетника с подоконника на стол. Сергей сделал вид, что ничего не заметил. Потом Купцевич решил поставить чайник и потащил Сергея с собой на кухню: он явно не хотел оставлять его одного в комнате. Сергей не возражал.

Сели играть в карты. Купцевич довольно быстро выиграл.

— Ох–хо–хо–хо! — победно орал он, хлопая себя по ляжкам.

Потом Сергей объявил, что хочет пойти в Третьяковскую галерею, побродить по Москве, и пригласил Купцевича с собой. Тот отказался.

Вечером, за обедом, Полина Григорьевна недовольным тоном сказала:

— Напрасно ты, Коленька, дружбу с этим завел. Напрасно. Намедни во сне видела, как Гелиотроп–то кричал перед казнью! Не к добру это.

— Это еще кто такой? — удивился Сергей.

Катя весело рассмеялась.

Как ни старались Катя и Сергей, им так и не удалось добиться ответа, кто был этот таинственный Гелиотроп.

— А все–таки не к добру, — упрямо повторила Полина Григорьевна. — И нечего тебе с этим–то связываться.

Сергей добродушно махнул рукой.

— Парень он ничего, только пить любит. Ну, да сибиряка не перепьешь.

Полина Григорьевна в ответ вздохнула и неодобрительно покачала головой.

— Вон мужчина из собеса тоже плохое про него суждение имел. Смотри, детка.

Сергей вдруг вспомнил, что вернул Купцевичу не все проигранные деньги, и постучал к нему в комнату. Разговор через порог длился одну минуту, но Сергей успел заметить, что столетник снова стоит на окне.

В тот вечер Сергей был задумчивее обычного и рано ушел спать.

Что же касается Кати, то она все эти дни ловила себя на том, что почему–то ждет звонка. Она сердилась, гнала от себя эту мысль, доказывая, что, конечно, он ей не позвонит, все уже сказано, обо всем условлено, они больше не увидятся и надо выбросить все это из головы. Но по утрам, еще не открыв глаза, она представляла, как раздастся сейчас телефонный звонок в коридоре, как она вскочит с постели, накинет халат и побежит к двери, как услышит в трубке знакомый голос. Бессознательно Катя с вечера даже клала свой халатик так, чтобы побыстрее можно было его надеть. Она с удивлением и с испугом чувствовала, как тянет ее к этому большому, на вид неуклюжему, очень милому парню.

…На следующий день с утра Сергей ушел прогуляться по городу, а потом они с Купцевичем снова играли в карты и пили, причем Купцевич, как и в прошлый раз, поспешил убрать с окна цветы.

Сергей теперь чувствовал себя у Купцевича свободнее, вставал, разгуливал по комнате, крутил рукоятку приемника, разглядывал телевизор. Над приемником висела полка с книгами. Сергей просмотрел и их. Его внимание привлекла толстая истрепанная книга. Одна из страниц ее была заложена старым письмом. Сергей не позволил себе его взять, но вместо этого порывисто обернулся к Купцевичу с каким–то вопросом, и тот не успел отвести настороженного взгляда. «Следит», — мелькнуло в голове у Сергея.

Игра продолжалась. Через некоторое время Сергей, поеживаясь, сказал:

А у вас в комнате куда холодней, чем у Полины Григорьевны.

— Это потому, что под ней котельная, а под нами подвал. С пола дует, — пояснил Купцевич, сосредоточенно глядя в карты и обдумывая очередной ход.

Вскоре Купцевич на минуту вышел из комнаты. Сергей быстро встал, подошел к книжной полке и выхватил из толстой книги конверт. Затем он поспешно вынул оттуда письмо, сунул конверт на место, а письмо вложил в другую книгу. На все это потребовалось не больше минуты, после чего Сергей уселся на прежнее место и взял в руки карты.

Через два часа, собравшись уходить, Сергей, между прочим, сказал:

— Дал бы хоть книжонку почитать. Скука!

— А ты у сестры попроси. У нее, небось, книжки умные, ученые, — усмехнулся Купцевич.

— Да ну их, умные! Мне бы чего полегче, покрасивей.

— Бери, жалко, что ли, — равнодушно согласился Купцевич, но когда Сергей направился к полке, озабоченно добавил: — Только ту, большую, не бери, сам почитываю.

Вечером, когда Сергей возился с книгами, разыскивая спрятанное в одной из них письмо, к нему зашла Катя. Роясь в шкафу, она будто невзначай спросила:

— А что, твой товарищ, этот самый… Гаранин не будет мне звонить?

— А что? — невинным тоном переспросил Сергей.

— Так просто.

— Ой, не просто, — засмеялся Сергей, — не просто, дорогая сестренка.

Катя нахмурилась. Сергей встал, дружески обнял ее за плечи и, понизив голос, сказал:

— Ты только не сердись. А звонить ему сюда нельзя. Но скажу тебе честно. Костя много бы дал, чтобы иметь повод позвонить, а еще лучше — увидеть тебя. Но что же поделаешь, коли повода нет, — и Сергей сокрушенно развел руками.

— Сознайся, ты все это выдумал, — смеясь, возразила Катя.

— Клянусь, что нет! — с пафосом воскликнул Сергей, потом наклонился к Кате и многозначительно прибавил: — Зато у тебя скоро такой повод будет.

— А мне он вовсе и не нужен.

— Зато для дела нужен, — серьезно сказал Сергей. — Ты пока иди займи Полину Григорьевну, мне одному надо побыть.

Катя понимающе кивнула головой и, чему–то радуясь, выбежала из комнаты, плотно прикрыв за собой дверь.

Оставшись один, Сергей осторожно, двумя пальцами, извлек из под кровати пустую водочную бутылку, из которой два дня назад он потчевал Купцевича, и внимательно рассмотрел жирные следы пальцев на ее стенках. Потом он достал из чемодана два небольших фанерных квадратика, на один из них поставил бутылку, другой положил на ее горлышко и туго стянул фанерки веревкой, после чего завернул все это в газету, которая уже не касалась теперь стенок бутылки и не могла стереть имевшиеся там следы. Перевязав пакет, Сергей поставил его под кровать и снова взялся за книги, принесенные от Купцевича. В одной из них он нашел интересовавшее его письмо.

Письмо было старое, буквы, написанные мягким карандашом, полустерлись, размазались. Читать было невозможно; Сергей с трудом разбирал лишь отдельные слова. Но само написание букв, особенно заглавных, заставило Сергея задуматься. Необычный и почему–то знакомый почерк. Кто так писал? Кто так тщательно, с завитками выводил отдельно каждую букву? Сергей снова склонился над письмом и еле–еле разобрал несколько слов в нем. Одно из них, последнее, заставило его вздрогнуть. Это было слово «приход».