Гораздо большую опасность государь видел в поведении союзных послов и правительств. Первыми, как водится, о смещении своего милого дружка Сазонова пронюхали Палеолог и Бьюкенен. И что возмутительно: прослышав от Нератова об отставке Сазонова, бесцеремонный сухарь Бьюкенен снова осмелился влезть во внутренние дела русской империи!..

«Это совершенно невероятно! — возмущался мысленно Николай. — Который раз он позволяет себе учить меня, вмешиваться в мои распоряжения!.. Однажды он посмел предлагать мне отдать нашу половину Сахалина японцам за японский корпус и так и не понял, что совершил грубую бестактность… Теперь он осмеливается присылать мне секретную телеграмму…»

На лице главковерха, мчащегося в автомобиле по мягкой грунтовой дороге со скоростью пятьдесят верст в час, не отражалось ничего, кроме удовольствия от езды. Но разум его кипел, он даже вспомнил слова телеграммы Бьюкенена ему, самодержцу всея Руси:

«Каков нахал! — думал царь. — Указывать мне, кого следует держать в министрах!.. Угрожать провалом дипломатических переговоров сейчас и потом!.. Это переходит всяческие границы! Самое возмутительное, что это, оказывается, не личная позиция, позиция зарвавшегося британского посла, а мнение и его правительства!.. Ведь Бенкендорф из Лондона сообщает, что отставка Сазонова сразу же подернула дымкой доверие британского правительства к русскому, что в Лондоне считают этот законный акт русского царя событием такого «глубокого значения», что им «потрясен весь мир»!..»

«Зашевелились крысы в норе… — размышлял Николай. — Когда я назначил Штюрмера председателем совета министров, они тотчас поняли, что мы сделали знак Вильгельму о нашей готовности к разумным переговорам. Вот и Воейков доложил, что Протопопов имел в Стокгольме какие-то беседы с немцами… Надо посмотреть на него, — может быть, он один из тех, на кого можно опереться?»

— Кто этот господин Протопопов, кого мы будем сегодня принимать? — спросил Николай дворцового коменданта.

— Достойнейший человек! — мгновенно отозвался Воейков, словно ждал именно этого вопроса. — Он — офицер конногвардейского полка, получил в наследство расстроенное имение отца и поэтому немного «земец»… Посему понимает помещиков и крестьян… Получил большое промышленное дело и стал металлургистом… Значит, понимает и господ промышленников. Через металлопроизводство связан с Круппом и Стиннесом…

На дороге показалось большое село. В солнечных лучах над ним высоко золотился крест на маковке церкви.

— К собору! — приказал Николай шоферу.

Церковь была открыта, но службы не велось — все прихожане были на работах в поле. Увидев два авто, через церковный двор рысцой бежал старый священник. Он сослепу не узнал в военном, одетом в походную форму Ахтырского полка, государя императора, но сообразил, что прибыло лицо очень высокое.

— Владимир Александрович! — обратился царь к Воейкову. — У вас есть с собой какая-либо сумма? Я хочу дать на храм!..

— Что вы, ваше величество! — отказался скупой до крайности дворцовый комендант. — Я с собой наличные не имею…

Поручик — начальник конвоя — осмелился протянуть свой бумажник:

— Ваше величество! Отдайте все!..

Царь милостиво кивнул ему, взял деньги из портмоне и протянул попу:

— Святой отец, примите мой вклад…

Настоятель стоял ни жив ни мертв. «Ваше величество!» — так вот кто пожаловал в деревенскую церковь… Машинально он взял ассигнации.

— Пойдемте, господа! — пригласил Николай всех. — Отслужим молебен о благополучии в начинаниях… — Кивнул Воейкову: — Запишите, сколько я должен поручику!..

…Обратно Николай ехал умиротворенный общением с богом. Его мысли плавно текли, он думал, что, может быть, этому Протопопову дать сначала министерство торговли а промышленности, учитывая его опыт металлургиста и связи с иностранными промышленниками… А может… Ах, как нужна сильная рука в министерстве внутренних дел!.. Не поставить ли туда Протопопова?.. И Аликс что-то в этом роде писала… Во всяком случае, этот господин ей понравился… Бог даст, может, и замирение с Вильгельмом еще выйдет!

Только одна злая мысль мелькнула у Николая: «Надо перестать цензуре одергивать тех журналистов, коим не нравится коварство Альбиона!» Он тут же сообщил ее Воейкову для принятия дальнейших мер…

В семь часов двадцать минут приглашенные к высочайшему обеду офицеры и статские господа собрались в апартаментах бывшего губернаторского дома. Скороход опрашивал фамилии тех, кого не знал в лицо, и сверял со своим списком. Тут же, у дверей, стояли навытяжку двое солдат Сводного пехотного полка, охранявшего государя императора.

В зале уже находились гофмаршал, генерал-майор свиты князь Долгоруков, свиты генерал-майор граф Татищев, начальник конвоя Граббе и адмирал Нилов. Постепенно подходили иностранные военные представители — первым однорукий генерал По, о котором полковник Андерс из ставки сострил, что и тут союзники подсунули России некондиционный товар. Подошел полковник Нокс, военные агенты Бельгии и Японии. Протопопов поднялся по лестнице немного ранее, чем в вестибюле появились великие князья Сергей Михайлович — генеральный инспектор артиллерии — и Георгий Михайлович — только недавно вернувшийся из поездки в Японию, где был обласкан японским императором.

Затем вышел Воейков, маленький и напыщенный, сделал общий поклон и любезно подошел поздороваться с Протопоповым. Всех это заинтриговало, поскольку Воейков никогда не делал того, что было невыгодно.

Ровно в половине восьмого вышел царь. Он обошел офицеров, выстроившихся у стены, задавая никчемные вопросы и пожимая руки, демонстрируя поразительную память на ничего не значащие мелочи, вплоть до того, когда и где на маневрах он видел штаб-офицера, представлявшегося ему теперь. Это поражало объекты его внимания и внушало верноподданнический трепет — на что и было рассчитано.

Поворотом головы подав знак великим князьям и всем остальным, царь идет в столовую, двери в которую открываются перед ним как по волшебству.

Сначала — маленький стол с закусками у окна.

Лакей наполняет водкой небольшие серебряные чарочки, золоченные изнутри. Никакого фарфора или стекла. Лакеи, тоже в защитной солдатской форме, действуют бесшумно и слаженно.

Гофмаршал, пока не покончили с закусками, обходит всех гостей с карточкой и указывает, кому куда сесть. Протопопов с изумлением видит, что по одну сторону царя посажен японский военный агент, только что вернувшийся из Токио, а по другую сторону — он сам.

Все усаживаются за стол, государь весь обед очень весело говорит с японским генералом, лишь изредка обращается к Протопопову. Тому это пока на руку — ведь надо прийти в себя, продумать, зачем ему оказано столько милости. «Наверное, это из-за поездки думской делегации за границу, особенно из-за встречи в Стокгольме», — решает Протопопов.

У каждого прибора — стопка для кваса, рюмки разного калибра для красного, портвейна и мадеры.

Меню простое, как в богатом доме, когда не ждут особенно важных гостей: суп с потрохами, ростбиф, пончики с шоколадным соусом, фрукты и конфеты, которые с начала обеда стоят в вазах посреди стола. Всех гостей — человек 30.

После пончиков царь достает массивный серебряный портсигар. «Кто желает, курите!» — разрешает он.

Лакеи подали кофе.

Ровно через пятьдесят минут царь поднялся из-за стола, взял милостиво под руку Протопопова и, откланявшись остальным, повел его в свой кабинет.