Разговор за столом вертелся вокруг последних светских новостей. Всех очень занимала случившаяся недавно, в октябре прошлого года, романтическая история великого князя Михаила Александровича, брата царя. История закончилась тем, что Михаил вступил в морганатический брак со своей возлюбленной, Наталией Сергеевной Шереметевской. Весь Петербург злословил по поводу великого князя, избранница которого носила но первому мужу фамилию Мамонтова, по второму — Вульферт, то бишь Волкова, а породнившись с российским императорским домом, получила фамилию Брасова. Каламбуры и эпиграммы на сей предмет сыпались как из рога изобилия, но все было достаточно пристойно — имен его величества или членов его семьи не называли, гнев царя признавали обоснованным и сочувствовали самодержцу, родня которого совсем не умела себя вести…

Утолив голод и страсть к злословию, гости стали с вожделением поглядывать в растворенные двери библиотеки, в глубине которой были уже расставлены ломберные столы с нераспечатанными колодами карт. Хозяйка уловила их помыслы и поднялась от стола. Все дружно встали и выстроились в очередь поцеловать ей ручку, чтобы после этого степенно удалиться в библиотеку. Как обычно, составилось два винта — один роббер затеяли всерьез Вышнеградский в паре с Рубинштейном против Кузьминского и Тимашева, за другой ломберный столик уселись Альтшиллер с Унгерн-Штернбергом против Бурдукова и Веревкина. Энкель решил было примкнуть к играющим, но хозяин дома знаком поманил его к себе в кабинет.

Игнатий Порфирьевич уютно расположился на своем любимом кожаном диване, а Оскару Карловичу указал место подле себя, в глубоком кресле.

— Я полагаю, любезнейший Оскар Карлович, что не очень огорчил вас, лишив возможности загнуть карту и «подвинтить» игру… Тем более я должен отдать вам ваш процент, который намного перекроет даже самые роскошные тринадцать взяток… — лениво вымолвил Игнатий Порфирьевич и так же лениво поднялся к стоящему рядом сейфу. Повернув одну из металлических шишечек, украшавших этот громоздкий, но не без изящества сделанный стальной шкаф, окрашенный в тон дерева, которым были обиты стены кабинета, Манус вставил в открывшуюся под ней скважину небольшой ключ, повернул его, и со звоном, словно музыкальная шкатулка, отворилась массивная литая дверца.

— Люблю эту музыку, — произнес купец и достал из сейфа заранее приготовленный пакет синей, с вензелями министерства финансов, плотной бумаги.

Алчными глазами наблюдал всю эту операцию полковник Энкель. Он давно понял, что речь в этом кабинете пойдет о его гонораре за сведения, которые ему удалось собрать относительно кредита в 63 миллиона рублей, истребованного Сухомлиновым в нынешнем году на новое вооружение армии.

— Вы очень помогли своими советами, — деликатно оказал Манус, с поклоном передавая полковнику пакет. — Особенно ценно было узнать, что наше Военное министерство собирается дать большой заказ на вооружение близкому к австрийскому правительству заводу Шкода. Ведь при получении такого государственного заказа акции любого предприятия взлетают вверх. В данном случае я заработал миллион чистой прибыли на операциях с акциями Шкоды. Здесь ваши пятнадцать процентов — сто пятьдесят тысяч…

Энкель едва нашел в себе силы подняться с кресла и пожать руку купца, отвалившего ему столь щедрые куртажные.

Игнатий Порфирьевич сразу увидел, что он может по горячим следам требовать новых услуг. В его проворном уме созрела тотчас комбинация вопросов, которые могли помочь ему выведать имя того русского агента, который предает Срединные империи в Вене.

— Дражайший Оскар Карлович, — елейно начал Манус, усаживаясь на свой диван и уставив на Энкеля немигающие желтые глаза, — то, что вы сейчас получили, — капля в том море денег, которые можно заработать, если знать кого-либо из венского генерального штаба, кто мог бы сообщать нам различные актуальные сведения. Например, когда и какие заказы намерено выдать австрийское правительство тем же заводам Шкода или какие железные дороги оно намерено строить в австрийской Польше? Мы могли бы через подставных лиц брать подряды на поставки фуража или сукна на армию Австро-Венгрии… Неужели у вас нет такого человека в Вене?

Только что полученный барыш настолько затуманил сознание Энкеля, что профессиональный разведчик не уловил подвоха в вопросах Мануса. А тот продолжал разливаться соловьем, суля золотые горы за сведения, которые можно было бы получать через австрийский генеральный штаб. Купец видел, что полковник вот-вот готов сдаться и высказать какие-то предложения. Он усилил свой нажим:

— Дорогой Оскар Карлович! Но если у вас никого нет на ключевых позициях в Вене, тогда, может быть, вы составите мне посредничество с российским военным агентом в австро-венгерской столице полковником Занкевичем — ведь он, кажется, у вас в подчинении… Может быть, он захочет заработать за здорово живешь несколько сот тысяч или полмиллиона?

— Игнатий Порфирьевич! Ну какие могут быть разговоры о моем нежелании сотрудничать с вами, — смущенно, начал Энкель. — Дело совсем не в том, что мое отделение не располагает агентурой в Вене. Проблема выглядит значительно сложнее. Все негласные агенты находятся на связи у офицеров в австро-венгерском делопроизводстве, — начал объяснять структуру разведки полковник, — а мы с Монкевицем — начальники отделения — знаем их только по кличкам, дабы не нарушать правила конспирации и даже случайно не провалить ценного агента. Порядок сей гарантирует, что, если к бумагам нашего отделения получит доступ некто посторонний, все равно он ничего не сможет выяснить об агентуре… Мне совсем не жалко ради отношений с вами затруднить наших самых ценных агентов добавочными заданиями, но только сообщения от них идут подчас довольно долго, так что вся коммерческая их ценность может пропасть… — оправдывался полковник.

— Слушайте-ка… — Манус принял такой вид, словно ему в голову пришла гениальная мысль. — А что, если мы с вами сами, минуя вашего офицера, которого незачем посвящать в суть дела, пройдем по всей почтовой линии, вплоть до получателя корреспонденции на той стороне цепочки — в Вене — и установим с ним собственные связи? А?!

— Не выйдет ничего, — упал духом Энкель, — даже если мы начнем отсюда, из Петербурга, то сможем только узнать, когда генерал-квартирмейстером будут получены деньги по статье «на известное его величеству употребление», что означает скорый перевод особых сумм агенту…

— Ну хорошо, а дальше как следуют эти суммы? — продолжал выведывать свое Манус. — Давайте посмотрим на каком-нибудь примере. Может быть, мы сможем на определенном этапе подключиться к этой цепочке? Может быть, я через свой банк переведу деньги в Вену?

— Что вы?! Господь с вами! Мы сразу провалим агента. Это делается гораздо хитрее. Мы выписываем деньги офицеру из делопроизводства, он передает их специальному курьеру, задача которого — провезти всю сумму через границу куда-нибудь в Германию, а уже оттуда в обычном конверте с немецкой маркой и штемпелями этот пакет следует в Вену, на условленное почтовое отделение «до востребования»… Как видите, мы нигде не сможем подключиться к этой цепочке…

— И часто вы таким способом посылаете деньги? Неужели ничего до сих пор не пропало? — искусственно удивился Манус.

— Представьте себе, ничего не потерялось, хотя суммы, посылаемые таким способом, доходили до двух-трех десятков тысяч! Но это обычное явление: многие фирмы также посылают деньги в конвертах, — разглагольствовал Энкель. — Одному из наших самых ценных агентов в Вене мы уже много лет посылаем гонорар именно таким образом, и всегда он получает его буквально через несколько дней.

Манус понял, что в этот раз большего он не сможет узнать от словоохотливого офицера, и решил перевести разговор на другую тему, дабы не навести Энкеля на ненужные размышления.

— Милейший Оскар Карлович! — обратился он вновь к полковнику, не забыв отхлебнуть напитка. — Подумайте все-таки в свободное от ваших многотрудных занятий время над этой проблемой, а я, со своей стороны, набросаю вам несколько вопросов, ответы на которые могли бы принести нам с вами дополнительный капиталец…