— Лу Инь?

В один момент на смену всем этим чувствам пришёл страх, когда за спиной её отражения показался прекрасный черноволосый юноша.

— Монстр… — проговорила Цзинь Суаньмо и снова посмотрела на белые врата. — Четвёртый этап не меняет людей, Хэнь Фяо, — неожиданно сказала она. — Но проливает свет на то, что уже таится у них в сердце.

Нельзя стать великим воином, отвергая собственную душу. Зеркало позволяет встретиться с ней лицом к лицу. Некоторые способны принять свой мрак, измениться; другие…

Ломаются.

…

— Почти час!

— У госпожи Хэнь Шань так же было?

— Нет, она раньше проснулась.

— А эта может вообще не очнуться. Жалко. Талантливая была девочка, да слишком много о себе возомнила…

Именно такие разговоры происходили среди зрителей, причём не только на золотой площадке, но всюду: в чайных домах и кабаках, на широких улицах, где люди толпились вокруг большого передающего кристалла, в поместьях богатых горожан, где господа и слуги вместе смотрели за происходящим, в прекрасных нефритовых залах, в которых проживали лорды, и в святилищах великих сект; даже две другие величайшие фракции Праведного альянса, которые стояли на вершине последнего наравне с Храмом Тысячерукой Бодхисаттвы, пристально наблюдали за последним этапом Судьбоносного экзамена.

Вначале миллиарды человек хотели увидеть последнюю битву «Небесных принцесс и Великолепных принцев», которая обещала определить самого одарённого, но теперь всё внимание обратилось на безымянную девушку, которая пыталась пройти четвёртый этап.

Последний всегда был покрыт завесой мрака. Храм Тысячерукой Бодхисаттвы ничего про него не рассказывал. Другие этапы иной раз менялись на протяжении многолетней истории великого Храма, но четвёртый неизменно представлял собой зеркало, в которое нужно было смотреть на протяжении часа.

Не меньше.

И не больше.

Когда экзамен проходила Хэнь Шань, об этом почти никто не знал, но с тех пор старинные секты подняли свои пыльные архивы и обнаружили, что за последние двенадцать тысяч лет лишь три воина, включая Хэнь Шань, пытались его преодолеть. Девушка преуспела и стала Юной Бодхисаттвой, но что насчёт остальных?

Никто не знал.

Их имена пропали со страниц истории. Казалось, их намеренно стёрли — но почему? Многие задавались этим вопросом, однако никто не смел его озвучить. Такова была воля Храма Тысячерукой Бодхисаттвы. Идти против неё — безумие.

Все помнили испытание Хэнь Шань.

Сперва девушка просто смотрела в зеркало.

Затем его поверхность неожиданно почернела и оставалась непроницаемой на протяжении сорока минут, по прошествии которых чернота развеялась, и оставшееся время Хэнь Шань наблюдала за своим отражением. Когда она приподнялась на ноги, девушка была Юной Бодхисаттвой.

На данный момент прошло уже больше пятидесяти минут. Лу Инь продолжала вглядываться в непроницаемый чёрный омут, а потому люди разумно заключили, что что-то пошло не так. Впрочем, это было закономерно. Разве может простая крестьянка, пускай и талантливая, сравниться с небесным дарованием Хэнь Шань!

— Зря она взялась за четвёртый этап.

— Гордыня — страшный порок, — говорили кандидаты.

На самом деле они испытали бешеную зависть к Лу Инь за то, что последнюю избрали Золотые руки, и теперь, когда стало понятно, что четвёртый этап проходит не самым благоприятным образом и девушка может его провалить, они с трудом могли сдержать ядовитые улыбки. В случае провала она больше не сможет стать ученицей. Её погонят прочь!

Небесные руки печально вздохнули. Девушка сама виновата, раз бросила вызов четвёртому этапу вопреки предупреждению мисс Динь, и всё же она была ребёнком. Никогда не приятно смотреть за крушением большого дарования…

Сима не обращал внимания на все эти разговоры. Юноша не отрываясь смотрел на Лу Инь, которая сидела перед чёрным зеркалом. С каждой минутой тревога внутри него нарастала. Неужели он совершил ошибку?

Сима предполагал, что единственный способ избавить Лу Инь от влияние Динь и Суаньмо — сделать её Юной Бодхисаттвой. Последняя была не просто ученицей, но обладала собственными привилегиями, собственной «властью». Тогда бы Лу Инь могла делать всё что пожелает, не ограниченная волей никакого мастера.

Это был идеальный вариант, но теперь Сима понимал, что он был слишком рискованным.

В очередной раз он посмотрел на песочные часы, которые стояли на подлокотнике золотистого престола. До конца намеченного промежутка оставалось пять минут.

Самое неприятное было в том, что Сима не понимал природу зеркала. Гинь, которая, наверное, могла ему рассказать, потратила слишком много сил (ибо в небе сияло солнце) и погрузилась в спячку.

В один момент Сима сложил руки за спиной и стал нервно заламывать пальцы. Он пристально смотрел на Лу Инь и чёрный омут, меж тем как времени оставалось всё меньше и меньше…

Четыре минуты.

Три.

Скорей… Просыпайся!

…

— … Лу Инь? — спросил прекрасный черноволосый юноша. Лу Инь вздрогнула и прошептала:

— Старший Сима…

Последний не ответил. Даже не обратил внимание. Он смотрел на её отражение.

Вот она, чарующая кровавая императрица, повернулась и направилась к нему. Она положила свою белую ручку, на которой звенели золотые браслеты, ему на плечо и нежным движением поставила его на колени:

— Он был тебе полезен, это правда. Помогал. Но теперь ты видишь, что он менее талантлив. Ты не хочешь этого признавать, но это так. Совсем скоро он превратится в ношу у тебя на плечах. Он будет тащить тебя назад, хотя ты стремилась к небу. Он проник в твоё сердце, и если мы хотим исполнить свою мечту, то нам придётся его вырвать…

С этими словами красная Лу Инь провела алыми ноготками по белоснежной шее Сима Фэя, а затем занесла над ней окровавленный меч…

— Стой! — крикнула Лу Инь, снова замахнулась мечом и вдруг, понимая, что бить зеркало бесполезно, приставила лезвие к собственному горлу.

Красная императрица остановилась, когда клинок её находился в миллиметрах от шеи Сима Фэя.

— Ты действительно готова себя убить? — спросила она без улыбки.

— Старший Сима… Старший Сима не бесполезный. Он помогал мне, и спасал меня, он умный и… и всегда приходил на помощь, когда я не могла…

— Да. Он полезен, — сказала императрица, одним глазом поглядывая на настоящую Лу Инь, отражённую на поверхности своего клинка, по которому стекали капли крови. — Но это не значит, что ты должна привязывать к нему своё сердце.

Он умён, это правда. На его стороне удача. Ты должна завладеть этим, чтобы исполнить свою мечту… Но вещи не могут быть полезными всегда. Поэтому нужно уметь от них избавляться. Скажи, ты правда можешь убить себя ради него?

— Да! — без колебаний ответила Лу Инь.

— Нет, — улыбнулась красная императрица. — Потому что это неправильно. Потому что это противно тому, чего ты действительно хочешь.

Сейчас он полезен, но что ты сделаешь, если однажды он превратится в ношу у тебя на плечах? Если однажды тебе придётся выбирать между ним и своей мечтой? Тебе уже приходилось, не так ли? Когда он попросил взять себя в Небесные заводи. Тогда всё получилось, но я спрашиваю тебя: если? Если бы тебе отказали? Если бы тебя не стали брать? Ты готова убить себя, я знаю, но готова ли ты отказаться от своей мечты?

— Я…

— Нет, — ответило отражение. — Я не готова. Поэтому я рассеку узел, которым он связал моё сердце, и стану по-настоящему…

— … Свободной, — проговорила Лу Инь и вздрогнула, когда осознала, что смотрит не в зеркало, но в меч императрицы, который держит у себя в руках, и на Сима Фэя, который стоит на коленях под острым лезвием.

— Ударь, — сказала красная императрица. — Убей привязанность. Убей свои чувства. Устремись к небу, к чистому небу, что дарует бесконечную власть. Разруби этот узел и стань… свободной.