Он искал смерть, но нашел покой.

По ту сторону играла музыка, женский голосок что-то бормотал, между словами проскакивал тихий треск пластинки.

Сэмюэль узнает мелодию. Он слышал ее в грезах Дерека. Плохой знак. Очень плохой. Во сне музыка выражала грусть и утрату, нависала призраком прошлого, а наяву мотив звучал зловеще и предзнаменовал беду.

Парень резко толкнул дверь. Деревяшка заскрипела в ответ, не двинулась.

— Ну же! — кричит Сэмюэль. Сжимает кулак и долбит из последних сил. — Мистер Нейви! Откройте! Это я!

Сквозь мелодию донеслось раздраженное шипение. Он замер, прислонил ухо к двери, внимательно вслушался. Ничего. Шипение утихло вместе с его потугами.

Сэмюэль заносит кулак для стука, слышит шипение. Более громкое и яростное.

— Умолкни глупец, — произнесла Амелия, парень уронил взгляд. Из выреза пальто смотрели две пары черных глаз. — Разбудишь остальных.

— Но я... — начинает Сэмюэль и умолкает. Что он? Амелия права — лишнее внимание им ни к чему.

Прикусил губу и посмотрел на замок. Старый металлический, щель для ключа давно заржавела.

Он закрывает глаза, глубоко вздыхает. Спокойствие, только спокойствие. Прикладывает ладонь к замку и медленно, будто ребенок на утреннике, читает заклинание.

Металл рассыпался ржавой пылью. Амелия с любопытством высунула мохнатую голову, с громким хрустом свернула шею. Воодушевленно присвистнула.

— Неплохо, неплохо, — приободрила фея. — Учишься решать задачи тауматургией. Так держать!

Сэмюэль не слушает. Осторожно толкает рукой дверь.

Музыка заиграла громче, бормотание разделилось на различимые слова:

«О, мир. Ничего... Ничего не желаю я».

Мелодия отсекала от внешнего мира, завлекала в свой, тихий и безмятежный, голос чувствовался медом для ушей — сладкий и вязкий — певица тянула, тянула и тянула слова, с каждой буквой Сэмюэль утопал, увязал сильнее.

Парень брел медленно, рука опиралась на стену. Шаги давались тяжело — воздух обратился толщей воды, течение выносило прочь из квартиры.

— Все хорошо. Все хорошо. Все хорошо, — в полу бреду бормочет он.

На проходе в кухню взгляд мазнул по кровавому пятну. Небольшое, темное, недавнее. Минула пара часов. От бордовой лужи следами отходили алые капли, шагали внутрь.

Заглянул на кухню. На столе лежал большой мешок — один из купленных Сэмюэлем — на темно-коричневой ткани росло черное пятно, с края свисали сжатые бледные пальцы.

— Все хорошо, — шепчет себе и хромает дальше.

Коридор укрылся во мраке, сквозь смог пробивались лучи утреннего солнца, лампы дремали. Он не щелкнул переключателем на входе. Забыл. Музыка вела Сэмюэля.

Главная спальня пустовала. Ни капель крови, ни Дерека. Она была чиста как никогда. Парень метнул взгляд в темный угол. Алтарь пропал.

Болезненно скрипит зубами.

— Все хорошо...

Встает напротив спальни Адама. Замирает в нерешительности, рука зависает в паре сантиметров от ручки.

Внутри горел свет, сияющей рамой обводил прямоугольный силуэт двери, тянулся по полу и высекал из тьмы высохшую лужу крови. Больше, чем на входе. Алость выползала из комнаты вместе со светом, окрашивала в зловещий багровый.

Сэмюэль вслушивается. Захлопывает веки, чтобы лучше слышать. Кроме музыки и голоса певицы, в комнате не обитало ни звука.

Квартира выглядела заброшенной, в спешке покинутой владельцем.

Дерек обыденно разделывал тело, услышал на улице сирену и бросил все, сбежал, оставил на полпути. Да. Так все и было. Иного объяснения не существовало.

«Или его остановили, — промелькнула мысль. — Офицеры ворвались и выволокли наружу. А музыка? Музыка для отвлечения».

— Все хорошо, — повторяет молитву и открывает глаза.

Дрожащая рука опускается на ручку и давит вниз. Дверь распахивается, парня встречает обычная комната Адама. Сэмюэль ступает внутрь.

Сердце неожиданно пропускает удар, в легких не хватает воздуха, парень открывает и закрывает рот — стонет — по щекам без причины текут слезы. Он не понимает. Внимательно осматривает комнату.

Кровать, играющий граммофон, стол с солдатиками. Их раскидали, торопливо разгребли по сторонам, очистили середину. Парень замечает клочок бумаги.

Шагает вперед. Ноги подкашиваются. Сэмюэль падает на колено, рука выходит вперед, упирается в пол, не дает упасть полностью. Все хорошо. Это из-за раны. Прошла ночь, укус неприятно побаливал. Слезы застилали взор, комната расплывалась цветными кляксами. Трудно дышать. Нос заполняли сопли. Все хорошо.

Он глубоко вдыхает, изо рта вырывается стон. Все хорошо. Сэмюэль ползет вперед. К столу. Записку оставил Дерек. Нечто важное.

На пути лежало что-то большое и твердое, шершавое на ощупь, теплое. Преграду покрывали глубокие рытвины, острые края хрустели при касании, под ними скрывался горячий и мокрый слой. Все хорошо.

Сэмюэль огибает препятствие. Оно распласталось перед столом. Замирает. В груди закрутился комочек боли, маленькая дыра втягивала в себя легкие и сердце. Невыносимо. Парень тянется к груди, пальцы сжимаются на плаще и рубашке — Амелия пропала — тяжело дышать. Все хорошо.

Вскарабкивается на стол, сметает солдатиков и нащупывает заветную бумажку. Все хорошо.

Сейчас он прочитает послание и решит, что делать дальше. Дерека не поймали — он бы не оставил записку. Все хорошо. Дерек в порядке. Все хорошо.

Подносит дрожащий клочок бумаги к лицу, буквы смазались из-за пелены слез — не разобрать — протирает глаза рукавом плаща. Щиплет. Сэмюэль давно не стирал одежду.

— Призыв безликого, — послышался знакомый голос.

Парень оборачивается. На кровати сидел фиолетовый комок, на простынях темным пятном стелилась краснота.

— Что? — простонал Сэмюэль. — Какой... еще призыв?

Он пополз к кровати.

— Удивительное упорство, — усмехнулась Амелия. — И непробиваемая дурость.

Сэмюэль схватился за край. Подтянул себя.

— Что там? — спросил и протер глаза. Слезы на миг отступили, и он увидел.

На подушке лежала лысая голова, лицо заменял бледный мятый холст, на месте глаз, рта и носа плоть углублялась. Тело — слишком маленькое для взрослого — обрывалось на животе, вместо рук росли кривые культяпки. Ран, дыр, швов, родинок и волос не виднелось. Сэмюэль спутал фигуру с поделкой из пластилина — кто-то слепил человека только из белого материала.

— Безликий, — повторила Амелия. Фея сидела сбоку от творения. — Призывали не один раз, судя по отдаче.

На последнем предложении она ткнула лапой за спину парня. Сэмюэль не обернулся.

— Надеюсь, хоть ты не совершишь ту же ошибку.

Он не ответил. Взглядом прожигал безрукую скульптуру — она напоминала кого-то, но парень не понимал кого. Сэмюэль истерично осматривал торс, руки, голову.

Ребенок. Это был ребенок. Ответ давно всплыл в разуме. Парень удерживал его. Топил. Мешал всплыть. Ждал, пока закончится воздух. Губительное знание проскользнуло сквозь дрожащие пальцы, заползло по рукам и оплело шею.

На кровати лежал Адам. Искаженный и не законченный. Иного ответа не было.

— Но где... — спросил Сэмюэль и умолк. Ему казалось: стоит закончить вопрос и обратного пути не будет. Волна жестокой действительности смоет песчаный замок самообмана.

— Где? — повернула голову Амелия. — А, поняла. Дам совет, дитя человека. Практики должны смотреть на мир без заблуждений. Тауматургия — наука. А к науке нельзя подходить с замутненным взором.

Она замолчала, дала Сэмюэлю обдумать сказанное. Парень не ответил.

— Обернись, Сэмюэль, — произнесла фея холодным тоном. — Посмотри на итог собственных деяний. Прими его или сломайся.

— Я, — начал он. Слез не осталось. — Я не хотел этого.

Сэмюэль оправдывался. Оправдывался, но не понимал почему. Ничего не случилось. Парень не провинился, Дерек сбежал и оставил письмо.

«Письмо! — мысль ярким солнцем озарила сознание. — Точно! Ответ в нем!»