— Помог? Уверен, я запросил за все разумную цену.

— Перефразирую, — улыбнулась Амелия. — Ты оставил его в живых. Обреченный дурак и несвязанная фея. Использовать нас в войне было по-меньшей мере безответственно. А по-большей — крайне рискованно. Как раз в духе Фреи, но не тебя. Высокомерный трус убил бы, стоило нам переступить порог дома.

— Опасно так думать. Неверные вы...

— Я знаю, о чем говорю, дитя человека, — перебила фея и посмотрела на Гисли. — Тебя это то же касается. Помочь незнакомцу сбежать? Весьма «человечно».

Оба практика замолчали. Гисли повернулась к алхимишке, и Максвелл ответил слабым кивком.

— Как ты поняла? — обратился он. — Чем мы себя выдали?

— Встречный вопрос: ты правда дал этому дураку кодовые слова? Какие?

— Попросил запомнить в качестве цены за услугу. Какие не скажу. Вдруг мы встретимся когда-нибудь.

— Сомневаюсь, — сказала Амелия и слегка повернула голову к окну.

Практики не выпустят ее. Нужно искать иной путь бегства. Окно подходило. Осталось придумать, как его сломать и чем отвлечь двоицу.

— Ответишь на мой вопрос? — спросил алхимишка.

— Тебя выдали чувства. В словах проскочила явная вражда.

— Удивительно. Я был уверен, что ответил правильно. Постарался убрать из предложения все чувства.

— Дело не в постановке слов, а в смысле ответа. Ты отказался отвечать. Не дал обещания, что мы вернемся к моему вопросу. Прямой отказ. Так ответил бы злейший враг, нежели бесчувственный незнакомец, каким ты и хотел казаться.

— Фея разбирается в человеческих чувствах, — съязвила Гисли. — Вот уж не думала, что увижу подобное.

— Я знаю о ваших чувствах больше, чем вы сами, — заметила Амелия. — Я знала существ намного сложнее. Рядом с ними люди лишь тонкие маски. Чуть надавить, и сломаетесь.

Фея снова повернулась к окну. Боковым зрением зацепила краешек. Больше не могла. Стоит отвлечься, и они нападут. Используют какую-нибудь формулу.

— Тебе не сбежать, — возразил Максвелл. — Проще убить вместе с заложницей.

Девушка пискнула. Плечи задрожали сильнее.

Амелия чувствовала бешеное сердцебиение — пара пальцем лежала на артерии. Страх, тревога, паника. Дама замерла в шаге от потери сознания. Еще чуть-чуть, и она рухнет безвольной куклой.

Неприятно. Фея не удержит ее тело.

— Ты не убьешь ее, — спокойно произнесла Амелия. — Два тела в библиотеке и двое подозреваемых. Охотники за мистикой сожгут вас заживо.

Девушка еле слышно выдохнула.

— Откуда такая уверенность? — спросил алхимишка. — Они не трогали нас годами. С чего вдруг обратят внимание сейчас?

— Алекс Крилов.

Максвелл нахмурился. Маска спокойствия треснула. Фея попала в слабое место.

Алекс Крилов посредничал между офицерами и практиками. Давал взятки и покрывал тауматургов южного района. С его смертью больше никто не держал на цепи охотников за мистикой.

Взрывы подкинули бревна в огонь. Офицеры искали виновников. Местные практики отлично подходили на эту роль.

— Малая жертва ради убийства Почтенной.

— Ты сам в это не веришь. Убийство Почтенной? Хорошая шутка. Изгнание лучше подходит. Сколько времени ты выиграешь в обмен на три жизни? Полвека? Пару столетий? Я сбегу в другую страну. У меня есть наработки по всей Сцене. Сотни соглашений и тысячи знакомых.

— Чего ты хочешь? — спросила Гисли.

— Сбежать. Договоримся?

— Боюсь, мы в тупике, — сказал Максвелл. — Вы не уйдете отсюда.

Алхимишка прокрутил рукоятку и занес трость для удара.

«Голод двадцать восемь и пять десятых».

Фея отвела ручку от шеи девушки, сжала и всадила острый кончик в артерию.

«Буря семнадцать и триста сорок две тысячные».

Расслабила левую руку. Отпустила тело. Дама не успела вскрикнуть.

«Упадок сто пятьдесят ровно».

Амелия пнула ее ногой в спину.

«Гниль два и семьдесят пять сотых».

— Помогите! Тауматургия! Убивают! — прокричала фея и резко развернулась к окну.

«Цепи тридцать девять и семь десятых».

Сжала ману в душе. Создала формулу.

Амелия использовала старые соотношения. В эпоху Пробуждения — когда она была театралом — эта формула образовывала связь.

Фея избрала целями средний и безымянный пальцы на правой руке.

Из глубины тела к пальцам ударила молния. По коже пробежали мурашки. Правая ладонь вспыхнула ярким пламенем.

Для феи формула возводила якорь, а отдача нагревала воздух вокруг цели и зажигала огонь. Амелия дважды использовала формулу в теле рогокошки. Первый раз — когда Сэмюэль спал в разрушенном доме. Фея хотела проверить старые соотношения. Второй раз — осознанно, для создания огня и отвлечения внимания охотника за мистикой на вокзале.

За спиной раздался удар трости об пол.

Амелию обволокла невидимая толща, воздух сделался вязким, веки потяжелели, предметы распались на цветные кляксы, на секунду мир мигнул.

Максвелл использовал этот трюк в своем доме. Ослабил связь с телом рогокошки и вытолкнул в Закулисье.

Бесполезно. Мост между душой и телом был связью частично. Театралы навесили на него множество формул для отслеживания состояния души, проверки местонахождения и автономной работы. Все ради безопасности. Мост сообщал другим формулам, если душа проваливалась в Закулисье, и они возводили кокон и запускали сюжет. Люди называли это «сном». Алхимишка не знал об этом.

Фея врезалась горящей рукой в окно. Стекло лопнуло. Распалось на осколки. Амелия налегла всем весом. Вытолкнула себя на улицу.

Острые кусочки стекла впились в кожу через одежду, оставили порезы на лице и конечностях.

Она рухнула на землю. Оттолкнулась руками. Поднялась и побежала прочь.

Подальше от библиотеки, подальше от Максвелла и Гисли. В спину ей кричали удивленные прохожие.

Амелия забежала в улочку между домами. Оперлась спиной на стену.

Дыхание сбилось. Рубашка облепила спину от пота. По лбу стекали холодные капли. Кожа горела от новых ран. Сердце выпрыгивало из груди.

Тело не привыкло к таким нагрузкам.

Фея отдышалась и выглянула на улицу.

Пешеходы спешили по своим делам, по дороге проносились кареты.

Она сбежала от практиков. Максвелл и Гисли не преследовали ее. Девушка с ручкой в шее отвлекла их. Прекрасно.

Амелия шагнула на оживленную улицу и встроилась в поток пешеходов.

Плевать на любопытные взгляды. Плевать на неопрятный внешний вид. Плевать на порезы на лице.

Сейчас фея думала о письме.

Она сунула левую руку в карман плаща, нащупала конверт и выдохнула с облегчением. Донос не выпал во время побега. Задумка еще в силе.

Ноги вывели Амелию на набережную.

Алое солнце скрылось за крышами домов, окрашивая небо в малиновый. В реке виднелись другой берег и Часовая башня. Отражение колыхалось, силуэты домов выгибались под разными углами, разделялись на несколько и собирались вновь. Зрелище успокаивало.

Скамейки занимали парочки и рыбаки. На забор опирались удочки. Фея насчитала больше инструментов для ловли рыбы, чем их хозяев.

Амелия зашагала вдоль набережной. Взгляд выискивал пустую скамейку.

«Нужно поспешить, — подумала она. — Иначе не успею на поезд».

Фея ускорила шаг.

В памяти всплыли старые воспоминания.

Театралы упивались драмами и трагедиями. Сложный выбор, грустная концовка и душераздирающее расставание. В ход шли любые клише для выдавливания чувств.

Но все чувственные сцены разделяли десятилетия покоя. Спокойные времена. Старейшие называли их «надстройкой». Роли знакомились друг с другом, строили отношения и набирались опыта. Жили обычную жизнь, чтобы в один миг опуститься в болото ужаса и отчаяния. Все ради потехи театралов.

Взгляд остановился на парочке. Мужчина в цилиндре что-то весело рассказывал даме в бледно-розовом платье. Она заливисто хохотала и смущенно прикрывала рот рукой.

Спокойное время. «Надстройка» перед неминуемым кошмаром. Ничего не поменялось.