После дневного доклада одного из разведчиков стало ясно: все было фарсом. Разыгранной сценой, ловушкой для Джеймса.

Обреченный, вероятно, призвал в грезы одного из богов. По глупости или по иной причине. Не важно. Нургов не знал о вестниках ничего. Неудивительно, что Фрея заставляла парня молчать. Он бы легко выдал себя.

Джеймс не сильно расстроился. Кроме обреченного, была еще Почтенная. Древняя фея точно знала имена посланников богов. Поэтому проскисиолог отправил под окна гостиницы двух фей с бомбами. Они легко проникнут внутрь. Мужчина снабдил их формулой для поднятия окна. Осталось правильно разыграть карты.

— Как создать «мертвую руку»? — задал он волнующий его вопрос.

— На Сцене? Никак. В Закулисье? Нужна связь с жертвой или жертвами.

— Почему нельзя на Сцене? В этом нет смысла.

— Нужно тело. Быстрое и сильное. Без оболочки силы прилива вернут вестника в Закулисье.

Это... печально. Джеймс поставил все на «мертвую руку» и ради чего? Чтобы узнать о ее невозможности?

Джеймс задумался.

Какой еще был выход? Создать проклятое оружие и угрожать им? Может сработать. Да. Он так и поступит.

Сцена находилась в одном обреченном от краха. Так считали многие практики и проскисиолог до недавнего времени.

Мужчина прочел немало трудов о посланниках богов.

Вестники обладали разумом. Иным. Не похожим на человеческий. Долгие годы ответ лежал на поверхности. Посланники богов оставляли на пользователях «запах», вынуждали их связывать вестников посильнее и так до первого провала. Что если на секунду предположить наихудший исход?

Мастерская Гнили властвовала над судьбой и отдельными событиями. Прошлое, будущее и настоящее. Нет значения. Вестники легко ломали жизни целых семей даже без их ведома. Кто-то никогда не рождался. Кто-то заболевал обычной простудой и никогда не излечивался.

Что если... Что если человечество уже проиграло? Давным-давно, в эпоху Раскола. Один безвестный обреченный пал жертвой посланника богов из мастерской Гнили, и это определило судьбу всего вида. «Безмозглый инструмент» уничтожил все исходы человечества, кроме одного. Неминуемого конца.

Значит ли это, что все бессмысленно? Каждое действие ведет к краху Сцены, а люди лишь безвольно наблюдают за этим представлением...

Любопытный мысленный опыт. Им Джеймс оправдывал использование вестников. Если все не имеет смысла, то какая разница, кто использует посланника богов последним?

— Дайте мне имя.

— Для каких целей? Все зависит от... — не успела договорить Почтенная.

По кокону разошлась рябь, стол пугливо задрожал, феи сбежали при первом признаке вторжения.

«Мы не договорили!» — незаметно для парня и Амелии Джеймс сдавил хрупкое кольцо на указательном пальце.

Сухая трава треснула и распалась. Связь разорвана, феи получили сообщение и не взорвутся из-за пробуждения обреченного.

— Козука! Феи укажут дорогу! Следуйте за ними! А теперь прочь! — на прощание прокричал он и проснулся.

Сквозь окно гостиной пробивались первые лучи солнца, стекло подрагивало от шума с улицы. Стук копыт, крики извозчиков и разговоры ранних пташек. Столица проснулась несколько часов назад.

Джеймс поморщился. В груди завязался клубок боли, словно пара холодных ладоней сдавили органы и кости в одну точку.

Проскисиолог поднялся, скидывая на пол плед, и побрел на кухню. Дыхание прерывалось истошным кашлем, мир в глазах заслоняла мутная пелена.

Он повис на ручке прибитых к стенке ящиков и распахнул скрипучие дверцы. Вывалил перед собой склянки, свертки трав и грохнул стаканом. Стекло опасно задрожало, но не треснуло.

Память подсказала правильную бутылку. Не смотря на этикетку, Джеймс вытащил пробку и налил оранжевой жидкости.

Крепкое спиртное. Такое бродяги пили на спор в одной из местных таверн. Проверяли себя на устойчивость. Кого-то отрубало после пары глотков, кто-то держался на ногах даже спустя пол бутылки. Правда, терял возможность связно говорить.

Проскисиолог был из стойких. В юные годы перепробовал весь ассортимент таверн южного района. Одногруппники звали его Пьяным королем.

Джеймс сделал глоток, распробовал пойло на языке. Вроде оно. Пелена спала с глаз. Отлично.

Он пошатнулся, схватил стакан с другой бутылкой и вернулся в гостинную.

На столике у камина лежал мешок. Края закрытых конвертов выползали на темное дерево.

Проскисиолог поставил «утреннюю дозу» и пододвинул стул.

Письма удручали. Все — от написания до чтения — вгоняло Джеймса в печаль.

Рука порылась в конвертах и достала самый важный. На нем виднелось имя «Роза Вельвова». Его жена и любовь всей жизни. Она приняла его, когда проскисиолог решил остепениться. Поддерживала все начинания и подарила двух чудесных детей: Джеймса младшего и Калана. Первому на днях стукнуло пять лет, второму не было и года.

Полгода назад Джеймс выгнал семью из дома, оплатил поездку в ближайшую баронию и пристроил в прекрасном поместье. Он купил его пару лет назад для отдыха от быстрой жизни в столице.

Раньше они с Розой списывались два раза в неделю. Затем один раз в неделю, через месяц раз в две недели. И теперь раз в месяц.

Проскисиолог вскрыл конверт ножом, вытащил письмо и замер на первой строке. Взгляд отказался опускаться на чернильные буквы. Сердце сдавило в груди. Он отложил письмо. Прочитает позже. Главное не сейчас.

Джеймс читал остальные письма в тишине. В левой руке вращал стакан с недопитым напитком. В груди вновь завязался клубок. На этот раз намного туже.

Он бросил взгляд на бутылку, которую взял с кухни вместе со стаканом.

«Кадаицин. Обезболивающие», — гласила надпись.

Им поили солдат, потерявших конечности на Южно-Острокийской войне. Сильное средство. Пары капель хватало, чтобы подавить боль от вздутой от огня кожи.

Одна капля упала в пойло. Вторая, третья, четвертая, пятая. За шестой устремился ручей, добавляя в оранжевую жидкость красноту и окрашивая ее в цвет вечернего заката.

Джеймс умирает. Медленно и мучительно. Все началось с насморка и частого кашля. Он ходил к лекарям, но они разводили руками. Полгода назад проскисиолог с трудом поднялся с пастели. В тот день осознание стрелой пронзило сонный разум: ему осталось не долго.

Случайные связи и буйная молодость не прошли без следа. Здоровье безвозвратно потеряно.

Забавно. На лице растянулась болезненная ухмылка. Проскисиолог ждал удара в спину, нападения со стороны собственных слуг. Практики редко доживали до старости, а их смерти нельзя было назвать милосердными. Кто же знал, что Джеймс погибнет не от чудовищ из грез. Что его погубят его же действия.

Жизнь любила подобные шутки. В ответ люди или плакали, или смеялись. Он смеялся.

Джеймс потратил полгода на накопление денег и сбор союзников. Большую часть золота проскисиолог откладывал на случай смерти. Дети и жена получат не только лавку с домашними животными и дом. Все его деньги, все имущество, все связи, все связанные феи. Им достанется все.

За один глоток опустошил стакан, и боль отступила. Не надолго. Этого хватало на первую половину дня. После обеда все будет хуже. Намного хуже.

Чутье забило тревогу. Что-то внутри подсказывало: сегодня он может не пережить.

Проскисиолог поднялся в кабинет на втором этаже и сел за письменный стол. Макнул ручку в чернильницу. Кончик застыл в миллиметре от чистого листа. Письма... Джеймс никогда не умел писать чувственные письма. Каким начало должно быть?

«Роза. Моя прекрасная Роза», — резко замотал головой.

Нет. Это не в его духе. Слишком фальшиво. Слишком слащаво. Время поджимало. Впереди ждала встреча с обреченным и Почтенной. Вместо выразительного послания он черкнул одно слово:

«Прости».

Ударная волна вместе с огнем толкнули Сэмюэля в спину. Взрыв сдул все звуки, остался протяжный звон.

Парень пролетел секунду. Нога зацепилась за землю, и он покатился. В глазах вращался мир. Фигура удивленного проскиолога взлетала вверх, чтобы через миг показаться снизу. Она стремительно приближалась.