Мужчина молча кивнул.

— Ну ладно. Погнали.

Нельсон обошел Германа и вышел в коридор. Мужчина зашагал следом.

— У нас нет коней, — начал напарник. — Рогокошек, зимних зайцев и других. Животина здесь не водиться. Знаешь почему?

— Болезни, — бросил он. Германа раздражала разговорчивость кенца. Мужчина ответил, чтобы тот отвязался.

— Поистине! — радостно воскликнул Нельсон. — По коням!

«Конями» оказались велосипеды. Герман натянул маску. Противогаз медузой облепил лицо. Нос и рот заполнил едкий запах трав.

— Вперед! — прокричал искаженным голосом напарник.

Путь занял полчаса. Желтый туман быстро укрывал кенца, когда Герман отдалялся на пару метров. Мужчина хвостом следовал за Нельсоном.

Беда с противогазом всплыла после пары минут езды. Резинка вокруг шеи натирала. Герман оттягивал ее, но удавка сужалась в ответ еще сильнее.

— А вот и он, — встал напротив прямоугольного дома Нельсон. — Мы зовем эти дома ульями. В честь пчелиных. Ну понимаешь, работники завода как пчелы и...

— Ясно, — отрезал мужчина. Он задыхался и ждал мига освобождения от маски, как верующий ответа богов.

Улей обступали люди. Герман мазнул взглядом по ближайшим. Парень и девушка с русыми волосами. Мужчина фыркнул. Пара детей сжимала подол платья женщины. Платки обматывали головы, а глаза закрывали толстые очки.

— Всем оставаться на месте, — скомандовал Нельсон. — Мы допросим каждого после осмотра.

Напарник развернулся к Герману:

— За мной. У тебя есть оружие?

Мужчина вытащил из-под плаща пистолет.

— Чудесно.

Они поднялись на второй этаж. Герман потянулся к противогазу. Нельсон схватил за запястье.

— Не стоит, — покачал напарник головой. — Кто знает, что нас ждет.

Мужчина одернул руку. Кенец встал сбоку от двери и указал на другой. Герман занял место. Нельсон постучал.

В ответ раздались приглушенные стоны. Один голос. Два. Три. Выли в унисон, подхватывали друг друга. Поддерживали и соревновались в длительности. Среди троицы мужских Герман различил женский. Слабый и плачущий. Она гавкала и медленно угасала. Снова и снова.

Мужчину оглушил детский вскрик за спиной. Он стихал и начинался сначала. Проигрывал сам себя в бесконечном повторе. Герман резко обернулся, и крик мгновенно стих.

На лестничной клетке никого не было.

— Ты чего? — спросил Нельсон.

«Он не слышал? — посмотрел на напарника. Покачал головой.

— В норме. Идем.

Кенец выбил дверь ногой и зашел. Герман шагнул следом. В руках сжимал подарочный пистолет.

Внутри царила грязь. Мужчина подумал, что попал в свинарник. На полу валялись консервные банки и сгнившая кожура фруктов, на стенах отпечатались коричневые ладони.

Герман заглянул на кухню. От окна к обеденному столу тянулась стена из деревянных ящиков. Внутри лежали стеклянные бутылки с прозрачной жидкостью. Водой или выпивкой. Сбоку шли ряды закрытых консервов.

— Спальня, — указал дальше по коридору Нельсон.

Они дошли до главной спальни, и кенец толкнул ногой дверь.

К потолку тянулся непомерно широкий торс. Из плеч спускались руки-веревки и ремнем оплетали тонкую талию. Головы не было.

Существо сидело на полу. Ноги обрывались на коленях. Все мышцы дрожали от судорог и напоминали надутые шары. На груди вместо сосков на офицеров смотрели глаза. Они закатывались в приступе боли, слезы спускались блестящими ниточками. Стоны доносились из живота чудовища. Длинные руки закрывали рты.

— О боги, — обошел Нельсон скульптуру из плоти. — Что случилось?

Герман шагнул к напарнику.

Существо обнимала голая женщина. Руки уходили глубоко в лопатки скульптуры, пол лица выглядывало из спины.

— Почти получилось, — простонала она. — У меня почти получилось.

— Ради чего? — спросил кенец.

— Боялась одиночества, — попыталась повернуться женщина. Тщетно. Она срослась с творением. — Хотела внимания. И крепкого мужчину.

Герман отвел взгляд в сторону. Не вынес омерзительного вида.

На полу в луже мочи лежала стопка книг.

«Краеугольный камень чудес. Тайные значения имен богов», — гласило название верхней.

— Па... па, — прошептал тонкий голосок.

Мужчина пронзил взглядом «творение».

— Па... па, — повторил голос. Он доносился изнутри скульптуры. — Спаси...

Герман рванул с места. Пробежал по коридору и выпрыгнул на лестничную клетку. Двумя руками сорвал противогаз, скрючился в углу. Его вырвало.

Вместе с кислым запахом в нос ворвалась гниль. Весь улей провонял смертью. Он не выдержал. Завтрак хлынул наружу.

— Ты как? — постучал по спине Нельсон. — Лучше выйди на улицу. Станет легче.

Герман так и сделал. Мужчина оперся на стену во дворе. Люди молча наблюдали за ним.

«Выгляжу как слабак — промелькнула мысль. — Ничтожество».

Кенец по очереди допросил присутствующих и направил их в приют храма. Встал рядом, снял противогаз и закурил. Напарник не замечал смога.

— Ее звали Мелисса Тинкова. Ночная бабочка. Водила к себе бродяг и лепила из них будущего мужа. На последнем не справилась и нечаянно сплавила себя со скульптурой, — сказал Нельсон. — У нее осталось двойня. Девочка и мальчик. Когда мама начала свои опыты, их приютила молодая пара. Ты вроде видел их?

Герман вспомнил двух кенцов с детьми.

— Кенцы приютили острокийцев, — протянул он.

— Ага. Бывает и такое.

— Немыслимо.

— Почему это? — удивился кенец. — Не вижу в этом ничего необычного.

— Как грязные обезьяны могут позаботиться о детях? Разве они знают, что такое сострадание?

— Вау. Это было... неприятно.

Нельсон замолчал. Герман решил, что разговор закончен. Напарник произнес:

— Не бывает плохих национальностей, бывают плохие люди.

Мужчина не нашел ответа. Кенец продолжил.

— Мелисса могла быть хоть острокийкой, хоть кенкой, да хоть улийкой. Разницы нет. Она обратилась к тауматургии, потому что была плохим человеком. Только и всего.

Герман закатил глаза. Глупый кеней не понимал, о чем говорил. Перевел разговор в другое русло:

— Скажи, если бы у нее не было тех книг, это бы не случилось?

Нельсон почесал за головой.

— Не случилось. Не будь у нее книг, откуда бы узнала, что делать?

Мужчина кивнул.

▪ ▪ ▪

В тауматургии существовали запретные дисциплины. Император и герцоги обходят их стороной, а безумцы охотно прибегают в поисках власти.

Самым запретным считался призыв вестников. Каждый практик понимал: Сцену отделяет от краха один обреченный. Слабый вестник уничтожал одно графство, средний — от десятка до целой страны, а высший в эпоху Пробуждения пожирал на небосводе звезды.

На втором месте плелись хрономантия и хоросология. Две созвучные и сопричастные дисциплины. Время и пространство.

В обычных заклинаниях отдача поражала владения сиюминутно, но при игре со временем — с задержкой. День, неделя, месяц, десятилетия. Тауматург забывал об отдаче и продолжал жить. Пролетают годы, и временная волна запирает грешника в бесконечной петле.

В хоросологии все обстояло еще хуже. Отдача ударяла сразу. Не практика, а вокруг него. Пространство разрывалось на части, перемешивало содержимое и, в лучшем случае, убивало все живое. Иногда жертвы продолжали жить.

Смешивать дисциплины было верхом глупости, но редкие практики нарушают правила в угоду грязной жажде.

— Вам туда нельзя, — преграждает офицер путь.

— Там моя дочь! Прочь с дороги!

Хватает за плечо и отбрасывает в сторону Герман. Проскакивает в парадный вход. Бежит по коридору.

Мимо проносились закрытые двери в кабинеты. Людей не было. Уши резала непривычная тишина.

Мужчина щурится. Коридор скрывает мрак — лампы вышли из строя.

«Актовый. Актовый», — мысленно повторяет Герман.

Он забирал Алису с гимназии не раз. Сегодня у дочери представление в актовом зале. Помещение располагалось в западном крыле.