– Я давал слово и причем слово давал тебе – Малышу. Клер ли ты, Клермон, Малыш или лера Элизабет – я тебе давал клятву. Не имени. Я обещал заботиться о тебе – от клятвы не отказываюсь. И я должен извиниться перед тобой за свое поведение. И за то, как вел себя днем, и за то, как вел себя с Малышом…

Она еле слышно рассмеялась, и худые плечи заходили ходуном:

– Ты знаешь, что с извинениями приходят днем с цветами и конфетами? И извинения приносят совсем не так, как ты сейчас?

– Ммм… Я боялся, что днем ты меня не пустила бы на порог. – он испытывающе посмотрел на Клер. – Ведь так?

Она согласилась с его предположением:

– Не пустила бы.

– Вот видишь! А мне важно извиниться перед тобой… Слово чести, все будет – букеты, конфеты, лучшие кондитерские и вечер на мосту князей – только дай мне шанс все исправить.

– Нет смысла, Брок. Я послезавтра уезжаю, и мы больше никогда не увидимся…

Сердце Брока ухнуло куда-то в живот – он знал, каким упертым бывает Малыш. Только и отступать нельзя, он себе не простит, если с Клер что-то случится:

– Напиши мне из Вернии, прошу… И, как только война закончится, я приеду к тебе.

– Я не вернусь в Вернию.

– Но ты так рвалась домой… О… – он замер, все понимая. – Я тебя подвел… Прости, я не хотел. Я отчаянно непонятливый и неудобный жених.

– Я знала твой характер, так что тебе не за что извиняться. Ты сделал свой выбор – я его приняла. Ты не обещал возвращаться в Вернию со мной.

– Тебя без меня некому было там защитить…

Она пожала плечами, словно это было неважно:

– Я привыкла сама себя защищать, просто в Вернии мне больше нечего делать – у меня новое имя и новая жизнь. Мир большой – где-нибудь есть и мой дом. Только я тебя туда не позову. Прости.

– Клер… Пожалуйста…

Она чуть громче, чтобы он точно её услышал, сказала:

– Брок! Зачем тебе моя жизнь, зачем тебе знать, где я обоснуюсь? У тебя своя жизнь, у меня теперь своя.

– Клер…

Она обиженно возмутилась:

– Ты даже не просишь меня остаться! Ты как надоедливый призрак: я навещу тебя потом… Зачем, Брок?! Думаешь, тебя тут бросят, и ты… Поедешь залечивать раны ко мне? Зачем тебе это…

Брок не совсем понял, кто тут его мог бросить, но решил промолчать – потом все объяснит про неру Моро, если Клер про неё, конечно же. Он просто пояснил:

– Я не прошу тебя остаться тут со мной по одной простой причине – тут опасно.

Клер долго смотрела на него, пытаясь что-то понять. Даже губу прикусила, совсем как Виктория. Тишина нарастала, она давила на плечи Броку и пугала будущим одиночеством – Клер уперлась, Клер не простит его. Она в своем праве, но до чего же он идиот!!!

Наконец, Клер что-то поняла или решила. Она тихо сказала:

– Прости, я не подумала. У тебя же нет эфира… Я не отдала весь потенцит королю – решила не рисковать. Потенцит найдешь зако…

– Я видел карту, Клер. Но меня не волнует потенцит, а ты – волнуешь. И ты умница, большая умница, что не отдала весь потенцит.

Она пояснила:

– Налета на город не будет. У короля не так много потенцита, чтобы разбрасываться на Аквилиту. Поверь мне – налета не будет.

Брок возразил:

– Но граница все равно крайне близка – всего лишь река. Это очень опасно. Будь моя воля, я бы и Викторию вывез в безопасное место.

– Она не поедет, да? – совершенно будничным тоном спросила Клер.

– Да. Она не поедет. И это…

– …и это тебя злит. Брок… Я простила тебе грубость в кондитерской – ты был ажитирован мной, так что, в отличие от многих, еще держался в рамках… А перед Малышом тебе не надо извиняться – все было хорошо. И ты не обещал вернуться со мной.

Брок скривился… Для Клер… Для Элизабет все могло быть иначе, вернись он с ней в Вернию. Она бы вернулась в сопровождении жениха, общество совсем иначе бы смотрело на неё – не как на экстравагантную леру, в мужском виде совершившую дикую эскападу, а как на героиню, спасавшую страну. Иногда присутствие рядом мужчины смещает акценты. То, что невозможно для одинокой леры, становится приемлемым для леры с женихом.

– Прости…

– Еще раз – ты не обещал мне как своей невесте ничего. Лера Элизабет мертва, давай больше не возвращаться к этой теме. Я поеду искать свою новую судьбу, и в ней тебе нет места. Будь счастлив, Брок. Ты это заслужил. А сейчас… Как воспитанный лер… Покинь мою комнату – я устала и хочу спать.

– Ммм…

Она встала и, хвала небесам, её рука даже не дернулась к револьверу – она еще не боялась Брока:

– Пожалуйста. Если ты лер и офицер, просто признай мое право на собственные решения, пусть и неправильные с твоей точки зрения.

Он опять не нашел нужных слов:

– Ммм…

– Брррррок…

Ему пришлось склонить голову в жесте раскаяния:

– Понял, осознал, икаюсь… И ухожу. – он открыл окно и спокойно выбрался наружу. Он хотя бы попытался.

– Каяться не обязательно, Брок. – сказала Клер напоследок, закрывая за ним окно.

Хотелось орать в небеса от собственной беспомощности, но не под окнами же Клер… С одной стороны – это выход: такая огласка приведет к необходимости спешного брака; с другой – это убьет доверие между ними. У него сутки, чтобы что-нибудь придумать.

***

Вик заснула моментально, стоило добраться до кровати – сказалась кровопотеря и накопившаяся усталость за последние дни. Жаль, что таинственный талисман разрушился – по нему можно найти создателя и поблагодарить его. Вик так утомилась, что не проснулась даже, когда вернулся Эван, осторожно ложась рядом с ней и прижимая её к своей груди. Даже его вздох облегчения, что она жива, что с ней все в порядке, не разбудил её. Даже осторожный поцелуй в висок – Эван хотел убедиться, что она действительно тут, она существует, она не плод его воображения и не погибла где-нибудь на проклятых, сумасшедших улочках Аквилиты.

Ей снился странный, не её сон.

Так далеко от Тальмы она не бывала.

Оранжевая, мягкая, как песок, бархатистая, сыпучая земля, легко от ветерка поднимавшаяся в воздух и оседавшая на влажной от жары коже. Сизая, кажущаяся нежной высокая трава – с головой может скрыть. Она, как море, идет глубокими волнами под порывами сухого, обжигающего ветра. Пустое, белесое, жаркое небо. Ровная, как по линейке проведенная, линия горизонта, изредка ломающаяся силуэтами деревьев – тонких, как скелеты, с редкой листвой только на плоской вершине.

Карфа. Знойная. Невыносимая. Чуждая всему живому, немилосердная, странная и… Родная. Родная для Марка – это были его воспоминания или его сон.

Конические глиняные дома, словно гигантские башни муравейников. Костер в центре селенья, негасимый столетьями – еще даже Вернийской империи не было, а он уже горел.

Голый младенец на черных старческих руках плачет и выгибается, но узловатый, ревматический палец выводит на шее уже знакомый Вик примитив и поясняет кому-то:

– Запрет…

Вик не сдержала стон недовольства – то, что это печать, они уже и сами догадались, без подсказки Марка.

Эван где-то далеко, в зимней Аквилите, принялся укачивать её, что-то утешающе шепча. А она вновь погрузилась в сон. Если Вик, чтобы понять все, что передал ей Марк, придется спать, то быть ей Спящей нериссой, а сейчас это со всем не ко времени. Время и так ускользает, утекает, как песок между пальцев. Время сейчас не на них стороне.

И снова саванна, только в этот раз ночь, темная и спокойная. На чернильно-черном, чистом небе словно молоко кто-то пролил – так много звезд. Вик никогда, живя в Олфинбурге, не видела столько.

Палка в механической руке, пропахшей густой из-за оранжевой пыли смазкой, рисует примитивы прямо на рыхлой, податливой земле. Узнаваемо тянет теплом, радостью, знакомым эфиром. И не поднять голову, не заглянуть в алые или голубые глаза альбиноса, пожертвовавшего своей рукой, чтобы кто-то, в том числе она и Брок, жили. Вик во сне бесилась, но так и не смогла увидеть лицо своего спасителя. Она же не сможет узнать его, если случайно столкнется с ним… Она даже поблагодарить его не сможет!