Она отмахнулась:

– Он знает, кто я. Так лера эээ?

Грег склонил голову, рассматривая носки своих пыльных, грязных ботинок:

– Элизабет. Я забылся и чуть не назвал вас по настоящему имени. Лера Элизабет. Это было крайне неловко, я осознаю, и я извинился…

– Надо всегда разговаривать! Надо всегда разговаривать! – простонала Клер, старательно давясь ругательствами – они сейчас были ни к чему. – Грег, прости, пожалуйста…

Она сделала шаг вперед и обняла его – отчаянно хотелось его утешить и поддержать. Ему пришлось отчаянно плохо сегодня. Даже не сегодня – все время после ареста Брока. Эмпат хорошо поиздевался над ним. Брок сам принял решение о пытках Хейга, Грег – под давлением эмпата, и это колоссальная разница.

Он осторожно прижал её к себе:

– Лиззи, ты понимаешь, что сейчас рушишь свою репутацию? Я не могу сейчас наложить плетение невидимости, у меня просто нет для этого сил.

– Да лаааааан! – фыркнула она куда-то в его мундир. – Сейчас рушится только твоя репутация. Ночь. Темно, а ты обнимаешь мальчишку, Грег.

– Я это как-нибудь переживу. Я беспокоюсь только о тебе – тебе и так пришлось тяжело. – Его пальцы осторожно легли ей на шею, снова рисуя знакомое плетение – медленно стали уходить прочь усталость и головная боль. – Лиззи, как жаль, что я так поздно встретил тебя, и теперь уже ничего не изменить.

Она напомнила, отстраняясь:

– Еще недавно ты радовался, что встретил меня поздно.

Грег слишком серьезно сказал:

– Все относительно, Лиззи. Прости.

– И ты прости мой злой язык. – она глубоко вдохнула и сказала: – пойду я – мне еще Броку сегодня взбучку устраивать.

Грег дернул уголком рта:

– Взбучку?

– Заслужил, – твердо сказала Клер. – Или ты о том, откуда я знаю такие слова? Я и похуже знаю – привыкай. И ты спрашивал про книгу, помнишь? Я буду ждать её…

Блек качнул головой:

– Прости, Элизабет, в сложившейся ситуации это бессмысленно…

– А я буду ждать… И… Все, я пошла. Береги себя.

– И ты, Лиззи. И ты…

В тепле салона паромобиля Клер все же сморило. Она сонно сказала Броку:

– Я должна кое-что сказать тебе…

Он послушно кивнул:

– Скажешь, конечно, скажешь. Но только утром – когда воздействие эмпата пройдет. И… Клер, мне вызывать Грега на дуэль или заставить на тебе жениться?

Глаза Клер после целебного плетения слипались, но все же возразить она успела:

– Леры выходят замуж, Брок.

– О, точно, извини. Значит, не дуэль… – последние слова Клер не слышала, она уже спала.

Зола проснулась, когда её безвольное тело бережно перекладывали с кровати на каталку. Она сонно заметила, что за зарешеченным окном идет дождь. Крупные, редкие капли били в стекло и стекали вниз, как слезы. Что-то текло и по щекам, но не может же дождь идти в палате?

Откуда-то издалека раздался радостный голос – над головой возникла слишком благостная, слишком приторная физиономия профессора Манчини:

– Как ваше самочувствие, нера Аранда? Вам стало лучше?

– Я… Хочу… Домой… – каждое слово приходилось с силой вырывать у заторможенного лекарствами мозга.

– Ну-ну, полноте, не плачьте. Хотите домой – завтра ваш муж обещал вас забрать…

Что-то скользнуло по щеке. Что-то шершавое, что вытерло дождь. Только он полился снова.

– Все будет хорошо, нера, это просто нервное… Сейчас вам сделают укольчик, и все сразу станет проще и легче.

– Куда… Меня… Везут?

Глаза болели от резкой смены картинки перед ними: свет-тьма, свет-тьма, всего лишь потолок и светильники…

– Небольшая операция, это нестрашно…

Зола где-то это уже слышала. Она дернулась, но смирительная рубашка была завязана на совесть, как и ремни, удерживающие её на каталке.

– Полноте, нера Аранда, не стоит так бояться. Чуть-чуть поспите, а потом проснетесь, и поймете, что выздоровели. Вы же умная женщина, вы все понимаете. Это не страшно, это хорошо – излечиться.

Она снова дернулась, ища в себе хоть капли эфира, но тот молчал. Пришлось разлеплять онемевшие губы и снова выталкивать из себя слово за словом:

– Я… Не… Хочу…

Мужская ладонь ласково погладила её по голове – профессор, действительно, волновался за неё, как и за любую свою пациентку. Только благими намерениями вымощена дорога прочь от богов.

– Тут не вы выбираете лечение. Лечение назначаю я. Вы же знаете, что лечение разрабатывает ваш муж. Неужели вы думаете, что он хочет вам зла? Он у вас гений, нера Аранда. Все будет хорошо… – и куда-то в сторону он бросил: – увеличьте вдвое дозу релитанита – она странно реагирует на успокоительное…

Кто-то тут же ответил:

– Да, конечно, профессор.

А свет все так же сменял тьму, а потом свет затопил Золу – её ввезли в операционную, и над женщиной включили бестеневую лампу.

Запахло тошнотворно лекарствами. Где-то искрило и шипело электричество – проверяли новейшее изобретение – операционный коагулятор.

Зола орала.

Она вырывалась, как могла.

Она тянулась к эфиру изо всех сил – она не хотела быть куклой. Она не хотела, чтобы в неё вшили какую-то дрянь, которую придумал её Рауль. Нет, не её Рауль… Она же любила кого-то другого, кто не мог отправить её в этот кошмар, он не мог запереть её тут, он обещал весь мир у её ног. Это точно не мог быть Рауль. У неё… У неё был её солнце. Точно! Её солнце! Он где-то ждал её, а она тут лежала и не могла себя защитить.

Как она могла забыть! Она должна была прийти к нему, она обещала вернуться, она обещала, что всегда будет приходить и никогда его не бросит.

Она должна вернуться!

Магблокиратор сожгло за пару ударов сердца. Обе печати слетели тут же. Алый эфир затопил Золу и все вокруг – она вернется к нему! Она обещала!

Кожаные ремни лопнули.

Смирительная рубашка сгорела, обжигая кожу. Зола птицей слетела с каталки, кулаком разбивая нос профессору, и эфиром откидывая несущегося на неё санитара. Потом она сделала шаг, еще шаг, а потом была тьма, когда со спины на неё обрушился удар…

…

…она очнулась только вечером. Низ живота болел, было больно кашлять и смеяться. Впрочем, смеяться она давно разучилась. Она не смогла вернуться к солнцу. Она уже никогда не вернется к нему. Он… Он её предал.

Её губы упрямо прошептали:

– Я… Вас… Всех… Все… Равно… Убью…

Другого смысла в её жизни не осталось. Впрочем, его и раньше было не особо много.

***

Брок отнес спящую Клер в свой кабинет – укладывать её спать в общей зале ему показалось неподобающим. Хотя и в собственном кабинете – так себе решение, если только собрать свои вещи, кучу бумаг, скопившихся на столе, и самому отправиться в общую залу? Но, небеса и пекло, он уже отвык от работы под общий гул и гам… Он взлохматил свои волосы, тут же чихая от пыли – надо бы принять душ.

Клер что-то застонала во сне, съежившись на старом, немного скрипучем диване – Брок его даже застелить не смог: не нашел никого по дороге в кабинет, кто бы помог с этим. Пришлось класть так. Брок достал из шкафа плед и бережно укрыл им Клер. Она что-то сонно прошептала – Брок не смог разобрать. Он осторожно, чтобы не потревожить Клер, присел рядом и стащил с неё ботинки. Раздевать или нет – тот еще вопрос. Грег и засветить в глаз за такое может, да и Клер он сам ставил удар – не боги весть что, но попадать в глаз она научилась. Раньше Клермон никогда не оставался ночевать к Брока, даже если очень устал, даже если на ногах не держался – все равно упрямо шел в свою нору, а ведь Брок ему даже переселиться в офицерское общежитие предлагал – сказал бы всем, что нанял слугу, только и всего. Смешная особенность Аквилиты – Брок по сути был военным и имел право на денщика, но по документам он был лишь полицейским чином. Теперь хотя бы стало понятно глупое упорство, с которым Клермон отказывался жить у Брока, предпочитая свою дыру – убогую комнату в трущобах по ту сторону Полей памяти. Брок до сих пор не мог поверить: Клермон – девушка, и она выбрала Блека, вот уж неожиданность!