– Но, Рауль… Зола только что перенесла тяжелый приступ. Нужно ли именно сейчас отправляться в поездку? Адера Вифания…

– Нет! – твердо оборвал её Рауль. – Я ждал встречу с профессором Манчини больше полугода. Отменить её сейчас – смерти подобно. Зола все понимает, да, любовь моя?

– Конечно, – бледно улыбнулась Зола. – Я хорошо себя чувствую, и в доказательство этого, Абени, Рауль обещал нас сегодня вывезти в город. Он сказал, что на площади Прощания открылась прелестная кондитерская…

Абени проглотила все просящиеся на язык слова – если Золу все устраивает, то адера Вифания никуда не денется, Абени потом настоит на их встрече с Золой. В конце концов можно будет просто пригласить адеру в гости. Главное, чтобы Зола тогда не болела.

– Ты же знаешь, Зола, что устоять перед кондитерской я не в состоянии! Сласти – моя страсть.

Зола кивнула:

– Я просила перед приступом привезти для тебя карамель… И Рауль привез, но, кажется, кое-кто забыл её подарить тебе…

Рауль на миг чуть напрягся, а потом улыбнулся:

– Моя вина. Совсем забыл о карамели, мои прекрасные неры. Постараюсь визитом в кондитерскую все исправить. Надеюсь, вы простите, что после кондитерской придется заехать еще в пару мест – мы с Джеральдом собираемся чуть-чуть закупить ингредиентов в аптеке…

Абени удивилась:

– Недавно я же заказывала для тебя все необходимое…

– Случайно закончились… – неловко улыбнулся Рауль, а Зола спрятала взгляд, ничего не говоря. – Я тут на днях был такой неловкий, Абени… Представляешь, Джеральд привез новую стеклянную посуду для лаборатории, а я… Я случайно запнулся о ящик, стоящий на полу, схватился за полку, уронил её на себя, разбивая все что можно и нельзя… Это было так неловко и глупо, особенно если учесть, что у меня были большие планы на лабораторию…

Абени вспомнила окровавленный манжет сорочки:

– Это тогда ты поранился?

– Поранился? – чуть смутился Рауль.

– Я нашла сорочку, где весь манжет был в крови.

– Это… Да… Это было тогда. Я не хотел тебя пугать и тревожить. Мне оказала помощь Зола.

– Голубое платье Золы…

Рауль громко и жалобно выдохнул:

– Абени, не напоминай – мне до сих пор стыдно… Разбитые пробирки, склянки, везде все в редких порошках и травах, и я… На полу с окровавленной рукой… Мне очень жаль, что я испортил платье Золы. Надеюсь, его еще можно спасти? А то после кондитерской можно поехать в царство кружева, батиста, шелка и разорения – в универсальный магазин нера Стодда. Кажется, я задолжал каждой из вас подарки… Готов смиренно сидеть и ждать вас, пока вы будете закупаться в этом царстве порока и страсти…

Зола кивнула:

– Почему бы и нет… Мы с Абени постараемся не сильно разорить вас, нер Аранда…

Рауль тихо ответил:

– Ты же знаешь – для тебя, любовь моя, хоть Луну с небес… Только живи. Только не уходи, только не покидай…

Абени чуть не задохнулась от неприкрытой нежности и беззащитности слов брата, хоть они и не ей адресовались. Наверное, нельзя так сильно любить, когда без другого человека и жизни нет. Или только так и надо любить, и идти до конца, защищая любовь.

Хорошо, что повисшую после слов Рауля в столовой тишину, разбил Джеральд в своем самом нарядном фрачном костюме:

– Обед подан, неры и нер…

***

В кондитерской было многолюдно и громко. Кажется, Золе тут же стало плохо – она отпросилась в дамскую комнату. Абени хотела последовать за ней, чтобы помочь, но та с легкой улыбкой извинилась:

– Пожалуйста, не надо, не заставляй меня чувствовать себя безнадежно больной, Абени.

Рауль сидел за столом, топя свой взгляд в чашке с кофе – он всегда считал себя виновным в болезни Золы.

– Конечно, – Абени почувствовала, как приливает жар к щекам – она не хотела обижать Золу.

Наверное, жаль, что Абени не последовала за Золой – она не увидела, как та вместо дамской комнаты заглянула на кухню, золотым привлекая к себе внимание мальчишки-разносчика.

Тот лаской выскочил с душной кухни, замирая перед знатной лерой:

– Да, сиятельная?

Она спросила:

– Читать и писа́ть умеешь?

– Да, сиятельная…

– Тогда… – она вложила в его ладонь тяжелую монету, которую ему и за год не заработать. – Купишь мел и на видных местах на городских стенах будешь писать луну, не меньше, следующую фразу: «Кто убил Ян?». Запомнил?

Мальчишка кивнул и повторил:

– Кто убил Ян? Я понял, сиятельная. Не бойтесь, я не подведу.

– Смотри, я знаю, где ты служишь. Нарушишь слово, не будешь писать – я вернусь, и ты сильно поплатишься.

– Я не подведу. Я запомнил! Кто убил Ян.

– Точно!

Она встала и направилась обратно в зал, словно ничего не произошло.

***

А в это время у парка Прощания, как раз напротив кафе, остановился неприметный паромобиль. Прогуливающийся по улице Гилл оглянулся на табличку с названием парка и с помощью магии исправил одну букву – с «а» на «е». Потом он как ни в чем не бывало подошел к паромобилю, открыл дверцу со стороны пассажира, сел в кресло и тихо скомандовал:

– Поехали, отче!

Отец Маркус, сидевший за рулем, такого обращения не оценил, он криво улыбнулся и ответил, не открывая губ: «Не наглей, Эвирок!».

Гилл насмешливо сказал:

– Поехали, прошу вас, отец Маркус! Пожалуйста!

Паромобиль сдвинулся с места, направляясь в сторону Ривеноук. Гилл напоследок полюбовался на новое название парка и остался доволен собой.

«Что не так с названием?» – Маркус даже повернулся к Гиллу, отвлекаясь от дороги – гогглы сильно ограничивали обзор.

– Теперь все так, отче.

«Не зли меня, Эвирок!»

– Хорошо-хорошо, а как же терпение, которое вы проповедуете в храмах?

«Ты меня с кем-то путаешь. Я инквизитор, а не проповедник. Так...?»

– Парк расположен прямехонько над местом заключения Чумной Полли. Его не Прощанием, а Прощением надо называть.

«Смешно!»

– Не очень, на самом деле…

«Чумной Полли сейчас вполне хорошо в доме Ренаров.»

– А город нуждается в покаянии – сколько веков тут были пляски на костях?

«Гилл, я думал, что твой юношеский максимализм из тебя давно выветрился.»

– Я сам так думал, а сейчас понял – я не изменился, и меняться не буду, как бы некоторым не хотелось. Кстати… – Гилл выгнул бровь – он заметил, что паромобиль направляется отнюдь не в штаб инквизиции: – И куда мы едем?

«На пристань.»

– Ты бы не мог быть более мыслечивым?

«Каким?» – Маркус не понял и даже отвлекся от руля, заглядывая Гиллу в лицо.

– Разговорчивый – тот, кто говорит. А ты мыслечивый. Так зачем едем на пристань?

«Искать два потерянных на Оленьем острове вольта. Мне нужен кто-то, кто будет вести за меня переговоры с военными. И зачем боги подарили миру телефоны?». Он быстро влил в Гилла, от боли сжавшего ладонями виски, воспоминания из морга.

– Небеса, не делай так – это неприятно в конце концов.

«Прости, зато быстро.»

– И что теперь? Что ты решил с Ренар?

«Я по-прежнему считаю, что её нельзя впускать в игру, но она сама лезет с упорством убежденного драконоборца. Ты её вчера не впечатлил – она еще не знает, стоит ли тебе доверять. Мне, однозначно, она не доверяет.»

– Я и не пытался впечатлить. Мне важнее, что она думает о Ривзе. И готова ли идти до конца…

«Она его любила. Или думала, что любит. В борьбе за память о нем пойдет на все. Зря ты рассказал о Душителе – она девушка, и весьма увлеченная!».

– Она ангел. Она может постоять за себя, а Хейг доказал, что ему плевать на короля и его мнение. Главное – понимание Хейгом справедливости.

«Она догадалась, что я менталист.»

– Ты способен совершать ошибки? Это что-то новенькое. И в чем ты прокололся?

«Я не прокололся, просто она наблюдательная. И еще раз – её нельзя втягивать в это. Зря ты так поступил.»

– Еще раз, – сказал Гилл, словно передразнивая Маркуса: – она не глупенькая нерисса, она ангел. Она своим отцом специально взращивалась для расследований – её для этого готовили. В конце концов она имеет право отомстить за смерть отца.