Лобби уже опустело. Раньше в это время тут бурлила жизнь, но комендантский час все изменил. Только куняла носом совсем молоденькая девушка-продавщица за своим прилавком со сладостями и… цветами. Грег почувствовал себя идиотом, только менять свой подснежник на пышный букет роз не стал.

Грег сунул в руку портье, который его предупредил по телефону, золотой и поблагодарил его:

– Спасибо, я ваш должник, – не дождавшись ответа, он помчался по лестнице – лифт бы полз дольше. Вверх, быстрее, быстрее, чувствуя себя влюбленным юнцом, которому нет и восемнадцати, а загадочная лера прислала записку, обещая… Что-то в общем обещая – отец был истово верующим, и современных правил воспитания мальчиков не придерживался, так что Грег тогда несся на свидание обуреваемый смутными надеждами, отдающими теплом в животе. Ха! Его романтический порыв тогда разбился о реальность жизни, хорошо еще, что Андре была умница, каких мало – она тогда, руша все его надежды, напросилась вместе с ним. Если бы не Андре, жил бы сейчас с нелюбимой женой, которую бы люто ненавидел за подставу со свиданием. Именно Андре его избавила от необходимости жениться, дав показания родителям обоих семейств. Любви отца ей это не прибавило, зато Грег, и до того хорошо относившийся к неожиданной сестре, готов был за неё идти в огонь и воду. А романтические порывы выжигал из себя каленым железом, вспоминая родословные и возможные выгоды лер, штурмующих его. Забавно, с Элизабет все было иначе – он даже не помнил, носительницей каких эфирных генов она является. Нет, когда занимался делом Мюрая, сунул нос в её родословную, но сейчас он даже не помнил, какие возможности могут проснуться в их детях. Да даже если будут пустышки, даже если будут бездарны – какая разница?!

Он открыл дверь номера и осторожно вошел, прислушиваясь. В гостиной горела одинокая лампа на столе. Дверь спальни была плотно закрыта. У дверей стоял чемодан, в кресле ютились несколько портпледов – не так и много нарядов у Элизабет оказалось.

Грег стащил с себя шинель, сбросил ботинки, шляпа отправилась на вешалку. Портупея, кинжал, скрытый под рукавом – все полетело на стол. Тихо, старательно бесшумно, напоминая себе, что пора заняться собой, тем же бегом, чтобы не топать, как слон, он подошел к двери спальни, осторожно приоткрывая её. Свет лампы полоской пробрался в темную комнату. Грег боялся, что Лиззи плачет, но она… спала. Легла на половине кровати, оставляя ему место, словно он мог себе позволить прилечь с ней рядом. Светлые волосы разметались по подушке, одеяло сползло, обнажая плечо с тонкой бретелькой ночной рубашки. Казалось, что теплая, бархатная кожа светится во тьме. Губы чуть подрагивали, словно она что-то шептала во сне. Она была такая хрупкая и беззащитная, что её хотелось обнять и закрыть собой от всего мира. Проклятье, да что с ним такое! Элизабет пришла искать у него утешения или поддержки, а он уставился на неё, как идиот, капающий слюной. Он положил на подушку у её головы подснежник и запретил себе даже пытаться прикоснуться к её волосам, хоть длинную прядь, упавшую на лицо, и хотелось убрать.

Он снял с себя мундир, бросил его на спинку высокого каминного кресла, стащил с плеч подтяжки, чтобы не давили, и сел в кресло. Спать в нем было не особо удобно, но не на кровать же опускаться. Может, вообще вернуться в гостиную и там попытаться устроиться на двух креслах?

Наверное, он все же сильно расшумелся – Элизабет пошевелилась, поворачиваясь к нему. Из-под одеяла показалось не только плечо, но и грудь, прикрытая изящным кружевом. Хорошо, что в спальне было темно, и рассмотреть что-либо не удавалось. Зато воображение разбушевалось не на шутку, словно он опять безусый юнец.

– Грег?

– Я, солнышко. – голос предательски сел. – Прости, не хотел будить.

– Ложись на кровать – в кресле спать неудобно. И да, я помню, что не обломится. – она натянула одеяло на себя и призналась, заставляя Грега вставать с кресла: – Мне так плохо…

Он опустился рядом с ней, осторожно гладя её руку поверх одеяла:

– Кто тебя обидел? Нера Аргайл? Я с ней поговорю…

Элизабет придвинулась к нему, прижимаясь и шепча куда-то в грудь:

– Это ничего не изменит. В любом случае, моя вина – это я остановилась у неё под другим именем. Понятно, что она меня выставила, как только узнала об обмане. – Её дыхание щекотало, будя ненужные желания, даже плотная ткань сорочки не спасала.

– А твоя компаньонка? – вспомнил Грег, заставляя свои мозги работать, а не отключаться в порыве ненужной Лиз страсти. Ей утешение требуется, а не проблемы в виде его желания.

– Я её вчера рассчитала – я же думала, что уеду… Прости, что пришла к тебе – было темно, я боялась, что не найду жилья.

– Маленькая моя… – он медленно погладил её по голове.

Она потерлась носом о его сорочку:

– Соблазнись, пожалуйста. Мне так плохо.

Гмм… Это было не то, что он хотел услышать сейчас. Ему собственных демонов хватало, убеждающих, что лера отдает себе отчет в том, что делает.

– Нет, Лиззи.

– Хорошо, – слишком спокойно сказала она, приподнимаясь на локте. – Тогда я сама тебя соблазню…

Она наклонилась за поцелуем, и Грег не смог не ответить.

***

Брендон положил телефонную трубку на рычаг и направился обратно в палату. Виктория – умная нера, она поймет его опасения. Сказать открыто он боялся – тут его могли подслушать не только телефонные нериссы. Санитары провезли мимо каталку, на которой лежал молодой карфианин. Говорят, в порту был пожар на каком-то из складов. Все может быть, но уж больно вовремя – как раз, когда Марк пришел в себя и стало ясно: он выжил.

У палаты замерла с подносом в руках молоденькая медсестра, пытаясь одной рукой открыть дверь. У неё не получалось, поднос угрожающе кренился, и Брендон ускорился, приглашающе распахивая перед ней дверь палату:

– Прошу!

Медсестра в далеко не белоснежной после тяжелого дня форме улыбнулась ему:

– Благодарю! – у неё были очаровательные губки, белоснежные зубы и вздернутый вверх носик: только соблазняйся, не робей! Брендон откровенно робел.

– Не за что! – отозвался он, подхватывая поднос с тарелкой овсяной каши и пустым чаем. – Я сам его покормлю, не беспокойтесь.

Его нервировали молодые девушки, игнорирующие его татуировки на лице. Чаще всего от него старались держаться подальше, а не призывно улыбаться и даже заигрывать. Это настораживало, как и смуглый, ближе к ирлеанскому цвет кожи. Это все неспроста! Он поставил поднос на тумбу у кровати – алые глаза из-под опущенных белоснежных ресниц внимательно отслеживали каждое его движение. Марк лежал смирно на спине – левый бок и левая рука были плотно забинтованы, как у мумии. Хирурги, вчера полдня штопавшие его, сказали, что закрыли все раны, оставалось ждать, когда все зарастет и восстановится. Марк почти не изменился – в стазисе нет затрат на дыхание и движение, так что он даже не похудел. Только чуть зарос белой щетиной, да волосы висели грязными сосульками – до душа ему еще не скоро добраться.

– Отцу Маркусу надо перекрыть капельницу, когда «Вита» закончится, – напомнила девушка. – Я…

Брендон заставил себя улыбнуться, алые искры эфира пронеслись по рунам на лице в качестве предупреждения:

– Я справлюсь. Я сам отключу капельницу и отнесу поднос с посудой обратно. Отдыхайте!

Девушка впервые погасила улыбку – не в ответ на пугающие руны, улыбка погасла на предложении «отдыхать»:

– Ах, если бы… Вы не представляете, сколько сегодня пострадавших доставили. Спасибо за помощь!

Брендон промолчал ей в спину, что количество пострадавших он прекрасно представляет – у него столько серебряных пуль с собой нет. Он плотно закрыл за медсестрой дверь и для надежности подпер стулом. Воспользоваться эфиром не решился – это могут счесть за предупреждение. Он вернулся к Марку, садясь на край кровати. Тот нагло закрыл глаза – сверхчеловек оказался запертым в ловушке собственного тела, и это ему откровенно не нравилось.