Как никогда она походила на сумасшедшую.

– Прошу, пожалуйста!

Обычно она обещала быть хорошей, она обещала, что больше так не будет, а сейчас просто шептала бледными, обкусанными губами:

– Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…

Он забрал её, хоть профессор Манчини напоследок, выдавая выписные документы, недовольно сказал:

– Она манипулирует вами – точно так же, как полгода назад. Такие люди, как она, изобретательны и беспринципны. Она снова и снова так будет повторять. Её надо лечить. Нельзя идти у нёё на поводу.

Но он пошел. Он должен защитить свою фею, даже от самой себя.

Уже в паромобиле она все равно шептала, прильнув к нему, как раньше:

– Я буду послушной. Я буду хорошей. Я буду слушаться. Я не буду мешать тебе. Я не буду громить твою лабораторию или разливать зелья. Я не буду ходить к твоим пациенткам и предупреждать об опасности. Я буду сидеть дома. Я буду хорошей. Только никогда больше не бросай меня. Не бросай, прошу…

– Не брошу, – смог выдавить из себя Рауль. Он знал, что все, что она говорила – ложь. Она знала, что все, что говорил он – ложь. Они лгали друг другу и знали, что слышат ложь в ответ.

Она не могла верить ему после всего того, что он сделал с женщинами-эфирницами и с ней.

Он не мог ей верить, потому что знал – она больна, она в том состоянии, когда не может трезво оценивать себя и свои поступки. Но в одном он не лгал ей – он сделает все, чтобы ей было хорошо в её последние дни, сколько бы ей не отмерили духи рода.

***

Фейн выполз из узкого лаза и долго лежал навзничь на холодной земле просто любуясь небом. Небо. Оно было. И этого было более чем достаточно. Земная твердь над головой последние дни его добила. Он ловил капли редкого дождя и просто приходил в себя – снова выжил, снова пронесло, хоть смерть прошла рядом, совсем рядом, как тогда в Ренале, когда он ловил душителей-тхагов, впервые столкнувшись с местным культом богини-убийцы. Именно он рассказал королю о душителях с алыми шарфами. Знал бы – промолчал бы, и тогда это бы не вышло боком олфинбургским лерам. Кто бы мог подумать… Хотя именно это заставило его задуматься, что лежит в основе появившегося в Олфинбурге Душителя. Именно это спасло ему жизнь.

Дрожащей от усталости рукой он стащил маску с лица, и просто вдыхал чистый, влажный горный воздух. Свобода. Наконец-то свобода. Не от семьи, не от долга, не от обязанностей, но от короля точно. И катакомб. Надо собраться с силами. Надо встать и стащить с себя маскирующий костюм. Надо двигаться дальше – добраться до железнодорожной станции, забиться куда-нибудь в грузовой вагон, пережить Серую долину и двигаться, двигаться, двигаться! От него зависит слишком многое. Он рукой, уже привычно за эти дни, похлопал по нагрудному карману, проверяя, что бумаги еще там – последние дни это стало навязчивым кошмаром, что он потерял бумаги, добытые таким трудом и такими потерями для себя и своей репутации. Хотя он мертв, ему теперь плевать на репутацию – заработает новую, подальше от зоркого ока короля. У него было главное – чертежи прибора. Остальное ерунда – если смогут собрать прибор, значит, смогут разработать и защиту. И тогда еще посмотрим, кто кого еще победит.

Он с трудом сел и принялся стаскивать с себя ненавистный костюм. Устал от него за последние дни. Перед глазами маячил пролом, точнее то, что от него осталось: гранитная твердь там, где раньше были дома. Страховая компания уже, наверное, локти кусает, что пошла у него на поводу – кто в здравом уме страхует земли от обвала? Страхуют дома, только он еще не выжил из ума, понимая, что страховать дома, официально предназначенные на снос, никто не будет. И он сорвал куш! Хоть в чем-то разбуженная Шекли корысть пригодилась.

Фейн испепелил костюм, размял затекшие из-за долгой неподвижности руки и ноги – нужно быть совсем идиотом, чтобы не подстраховаться, когда тебя, как быка, ведут на убой: он же понимал, какую смерть ему готовит Шекли. Забавно, в начале он делал главную ставку на Гилла – вот кому было выгодно обелиться теперь королем, соглашаясь на все. В их паноптикуме сумасшедших только Гилл выглядел нормально, насколько это можно. Надо же, как ни ломал его Шекли, Гилл остался почти самим собой, быстрее всех приходя в себя. Хотя его удивил и Блек – даже через эмпатическое отупение умудрился подстраховать Ривза. Только почему он о себе не позаботился? Ведь знал все свои грешки… Можно было цистерну успокоительного с собой захватить. Или все же не осознает свои слабые стороны? Он не знает, что опасен?

Фейн обернулся на укутанный темнотой город – возвращаться и вправлять Блеку мозги не ко времени. Может, Гилл возьмет на себя эту обязанность? На него смерть Ривза подействовала отрезвляюще. Проклятье, Блеку придется самому со всем разбираться – ему сейчас не до того.

Он отдавал себе отчет – ему очень крупно повезло. В отличие от Ривза или Блека, Гилла и многих других, погибших в Олфинбурге во время отладки прибора, он сам выбрал свой порок. За него не выбирали – он выбрал сам. Слушок в одном месте, случайный крупный проигрыш в другом, спешно проданная фабрика по бросовой цене – Фейны могли себе это позволить, и вот, слухи о банкротстве поползи сами. Да, ему будет стыдно, когда придется вспоминать, чем он занимался в Аквилите… Да, ему будет стыдно, что он шантажировал и выдавливал деньги… В качестве извинения перед нерой Викторией он найдет ту тварь, которая заставила её выйти из вагона в Серой долине. Он найдет ту тварь, которая заткнула рты дорожным полицейским. Да, так себе искупление, но что поделать? Он хотя бы никого не калечил и не убивал, как другие. Он старательно отгонял прочь ненужный сейчас вопрос: как жить? Как жить после такого… Он потом найдет гипнотизера или модного нынче психиатра какого-нибудь и… ему поправят мозги, хотя он и так понимал – другого выбора у него и его семьи не было. Как только Ривз пришел к его отцу с вопросами о возможности создания прибора, воздействующего на чувства, выбора у их семьи не было.

Он снова похлопал себя по нагрудному карману – бумаги были там. Пусть новая фобия, пусть новая зависимость, но эту он хотя бы заработал сам. Это хороший страх, потому что этот страх – его, а не навязанный каким-то Шекли и его прибором.

Надо двигаться. Надо идти через усталость и презрение к самому себе. Он потом подумает о своем поведении. Сейчас перед ним другая задача. Он в последний раз обернулся на Аквилиту. В свете полной Луны сияла петля широкой и вольной Ривеноук. Верния была ближе. Там больше ученых, но он совсем не Мюрай. Он выбирает мир, но мир на условиях своей страны, а не как Мюрай.

Удивительное дело, что Аквилита все еще стояла. Все прогнозы генералитета гласили, что именно тут будет решающее сражение. И где оно? Почему Аквилита еще стоит? Хотя пусть стоит и дальше, пусть неведомые боги хранят её от боевых действий. Фейн не знал, что дирижабли были в пути уже вторые сутки, передвигаясь под маскировкой.

***

Проводив Эвана в дорогу, Вик заставила себя хотя бы чуть-чуть не думать о службе – дома была Полин, которой она обещала семью и любовь, и о которой она непростительно забыла. Они прогулялись с Полин в саду, в темноте полюбовавшись беснующимся океаном, потом они играли в доме, потом Вик читала ей книжку, помогала принять ванну, играя в уточек, а потом Полин, как обычный ребенок, счастливо заснула в кровати. Простые, безыскусные домашние заботы и развлечения. Быть может, это и есть главное предназначение Вик? Дом, дети, игры и прогулки. Придерживайся она этого, то Эвана не ждала бы участь Душителя. Хотя Элайзу такое поведение не защитило. И вот как понять, как найти в этом мире свое место? Место, которое принесет тебе и окружающим счастье. Может, важнее создавать тепло, отдавать любовь, которую ей щедро дарил Эван эти оставшиеся им дни? Забыть о службе и подарить Эвану дом, о котором мечтал бы каждый лер. Вик встала с кровати Полин и вышла в коридор. И как жить? Как дальше жить… Две седьмицы. Она вытерпит их ради Эвана дома? Или к бешенным белочкам такую жизнь?! Если не она, то кто остановит Душителя и Гордона? Или, как говорил Дрейк, это и есть гордыня?