— Ой, да пригож Озар получился, — Надея поворотила Неждану по кругу, чтобы осмотреть со всех сторон.

— Рукавички не потеряй, дорога долгая, в стогу ночевать, — чай, не в избе натопленной, — напутствовала ее соседка. — В котомке пироги да полватрушки, много снеди не стала класть, чтобы лишний груз плечики не тянул. Завтра уж на переправе будете, а там, чай, Ванька голодными не оставит.

Неждана кивнула и улыбнулась. Только сейчас она поняла, что скоро встретится с лопоухим Ванькой, — со своим лучшим другом, которого не видела с лета.

— Медведицу не боишься — через лес идти? — вдруг забеспокоилась Надея.

— Людей я боюся, — засопела Нежданка, уже Озар, — А звери мне ни разу ничего плохого не сделали. Мож, я сама тоже зверушка какая…

— Скажешь тоже, — утерла слезу платком Надея.

Нежданка потянула за собой саночки, собираясь выйти в сени. Условились они, чтоб деревенским глаза не мозолить, снег на дороге не месить, скатится она с пригорочка, что сразу за домом Надейки, с другой стороны от Власова двора. А там уже до опушки леса недалеко.

— Погодь, — в последний момент окликнула ее Надея. — Возьми это, — она сунула девчонке в руки еще один узелок.

— А что там? — удивилась Неждана.

— Рубашонка твоя, лапоток драный, — ответила Ванина мать.

— Почто? — девчонка не понимала.

Она даже отстранилась как-то от своих прежних вещей, не хотела до горького сиротского детства снова касаться. Лапоток тот тятька плел, рубаху мамка расшивала, не ей, конечно, та рубаха шилась, после Отрады и Истомы к Нежданке перешла. А все ж…

— А брось ты одежу под каким кустиком на опушке, чтоб подумали, что тебя медведь заломал. — зашептала Надейка. — Порезала я ножом одежу твою старую, да свекольным соком залила, — авось, поверят, что кровавые пятна… Будут спрашивать, куда ты подевалась, скажу, что ушла в лес замерзать от горя горького. Найдут рубаху, кровушкой залитую, мож, и поверят в медведя… Да, и искать дальше не станут.

Неждана шмыгнула носом, опять слезы к глазам подкатили.

— Хорош реветь, парнишка, — обняла ее баба. — Все у тебя сладится, авось, когда и свидимся…

— Где? — с жаром спросила девочка.

Надея только пожала плечами:

— Как уж получится… Мож, в Граде на ярмарке… Но ты в Поспелку больше не вертайся, нельзя тебе тут.

Неждана вытащила в сени старые Ванины саночки. Солнце опять клонилось к закату, — почитай, на цельные сутки она уже опаздывает. Дождется ли ее Иван на переправе?

— Постой, мальчонка, как звать-то тебя? — окликнула ее со спины Надея.

— Нежд… — обернулась девочка и тут же зажала рот пуховой рукавичкой. — Озар! — исправилась она.

— Погромче говори, как-как тебя кличут? — хитро улыбалась соседка.

— Озаром, тетенька! — уже звонко и бойко доложила Неждана, подхватив игру.

— То-то же, — улыбнулась Надея. — Ну, ступай, узелок не забудь, да кланяйся Ваньке от меня. Скажи, что мать наказывает шапку зимой носить, ухи не морозить.

Снег искрился и сверкал на ярком закатном солнышке, как…снег. Ничего ярче и чище Нежданка не видела. Никакие жемчуга и серебро в сундуках Сороки не могли сравниться с теми богатствами, что за так упали с небес и теперь лежали на полях толстыми пуховыми перинами.

Погода на удивление стояла чудесная, елки в лесу нарядные, издалека так и вовсе — пряники расписные. До чего ж все узорно и красиво вокруг… Как будто и не было вчерашнего страшного дня, после которого уже ничего не будет, как прежде.

На опушке снегири клевали рябину. Интересно, птички такие яркие из-за ягод? Хотя, нет, конечно, глупости какие, — так Нежданка думала раньше, когда маленькой была. А теперь она выросла, враз повзрослела, да и не Нежданка она вовсе.

Еще позавчера мороз больно леденил пальцы, задувал под короткую детскую шубейку, пробирал до самых косточек, как будто ребрышки девчонке пересчитывал. И Нежданке казалось, что счастье наступит, когда станет ей зимой тепло

И вот сегодня она летит на санках с высокого пригорка, валится нечаянно на бок в пуховый снег, а ей вовсе не холодно. Так хорошо в старой Ванькиной шубе из серого козлика, в теплых варежках и высоких валенках. Шапка на нос надвинулась, да и то весело. Даже рубаха Ванькина детская какая-то родная к телу.

Наверное, в любую погоду так тепло и уютно чувствуют себя любимые дети, кого мамки бережно укутывают, выпуская сначала во двор, а потом — во взрослую колючую жизнь.

И так долго у нее, Нежданки, этого не было, что вопреки всем своим бедам, она валяется в снегу, щурится на закатное солнце, улыбается снегирям на рябиновых ветках, и чувствует себя бесконечно радостно. Недолго, — может, какую-то минуточку. Но за эту минуту можно набраться сил на цельный день, на долгую опасную дорогу, а, может, даже — на целую жизнь.

В такую чудесную погоду, как сегодня, на опушке обычно не протолкнуться было. Румяные деревенские ребята катаются с горы на саночках, хохочут и орут, пуляются снежками, а потом на перегонки бегут обратно наверх, упрямо тянут за собой саночки за потрепанные веревки.

Неждана даже немножко испугалась, когда вышла на пригорок, и увидела, что сегодня она здесь совсем одна. Неужели так будет всегда? Почему никогда у нее не получается делить свою радость с кем-то другим? В смысле — из людей. Только совушки внутри, бывало, ухали, медвежата резвились. А так, чтобы с человеческой душой радостью делиться… Кроме деда Василя, да и не было, поди, никого.

Ну, потом-то Нежданка, разумеется, вспомнила черную толпу, которая сминала и топтала людей, диких, обезумевших от злости мужиков и баб, кровь и пучки дохлых крыс на снегу, испуганных коней. Увидела, как наяву, вышедшую из леса зимой медведицу, как та яростно рычала и рвала когтями воздух…

Понятно, что сегодня всех ребятишек мамки заперли по избам, отобрали санки и не пускают гулять на опушку. Только ей, Нежданке — можно. Потому что она уже не Нежданка вовсе.

А кто?

Ближний лес был нестрашный. Сюда мужики ездили за дровами. Летом бабы и детишки бегали за ягодами, осенью — за грибами. Тут нет ни топей, ни трясины, а, значит, и злющих болотных комаров не водилось. Бывало, что какая-нибудь дурная коза или даже корова отобьется от стада и забредет в ближний лес. За коровой без опаски посылали семилетних ребят. Часто рогатая дурында сама возвращалась в деревню в полной сохранности. Некому было в лесу ее понадкусывать.

В другой зимний день в лесу стоял гомон: журчал широкий ручей, стучали топоры, вжикали пилы, лаяли собаки, что увязались за деревенскими, раздавались звонкие детские голоса, скрипел под валенками снег, хрустели тонкие веточки. От шума шарахались лесные птицы, хлопали крыльями, сыпался с веток снег. Забирались повыше белки и кидались оттуда шишками, выглядывали опосля любопытно, склонив головку на бок, и снова прятались. Так самая обычная жизнь в самых простецких ее проявлениях неспешно оплетала со всех сторон, хороводила и затягивала тебя в общий круг. Такого вовсе не замечаешь, пока это все не исчезнет.

Сегодня лес встретил Неждану оглушающей тишиной. Сегодня все было по-другому. Необъяснимый, неуловимый страх накатывал ледяной волной на душу, как студеная вода озера плещет, если стоять босой на берегу у самой кромки. Потом волна откатится, а чуть погодя снова захлестнет. Не любила такое Нежданка. Но идти через лес надобно — деваться некуда.

Хорошо, недалеко отошла, вспомнила, что дело у нее есть — одежу свою старую на опушке бросить, чтобы поверили княжьи люди, что медведь девчонку заломал, сгинула она навеки вечные. Стала место для этого присматривать подходящее, обдумывать, что да как. Коли дело у тебя какое есть, то уж и не так страшно кажется, не слышишь, как тишина лесная в ушах звенит.

Обернулась вокруг себя, осмотрелась — мож, прошла она уже опушку, поближе надо было выбросить? Увидела, как по снегу цепочка следов за ней тянется — призадумалась. Вот бросит она под куст одежу и дальше пойдет, а следы опять за ней увяжутся. Хорошо, ежели метель поднимется, да заметет. А коли нет? Кто ж поверит, что медведь девчонку погубил, ежели вот они — пяточки от валенок подшитых в снегу сызнова отпечатываются.