Урюпа по началу не понял, почему Балуй ему рот зажал, когда скоморохи в няньке Озара разглядели. Не сразу признали, а — как с медведем в пляс пошла. Да, Балуй уж объяснил всем доходчиво, но слова те в бересту не нацарапаешь, не годятся они для книжек и через тысячу с гаком лет.

Весь вечер перед сном Славка рассказывала княжичам про то, как брат ее Озар скоморохом стал, как научился медведя не бояться да ее, сестрицу, научил. Вот уж бывает у людей такая жизнь, что любой сказки поинтересней да пострашнее. Шибко малые ее просили — уж откликнулась, рассказала Где правду не могла открыть — там уж присочинила.

Пировали гости в терему до самого рассвета, да не все так долго за столом оставалися.

Уложив Олега с Игорем спать, Неждана вернулась к себе в горенку. Не забыла о ней княгиня Рогнеда, даже в такой день не забыла, — на постели стопкой лежали новые рубахи на выход и сорочки нательные, два передника да платки на каждый день. Надела девчонка самую тоненькую сорочку — жарко сегодня слишком, да спать собралась ложиться. Тут что-то ей не понравилось за дверью — замерла и прислушалась. Ничего не слыхать, от того неспокойно сделалось.

Терем весь от — крыльца до острой крыши из дерева сложен — стены бревенчатые, полы дощатые. Дерево — живой материал, вот он своей жизнью и живет. То доска какая усохнет — щель появится, то тут скрипнет, то там на свой лад запоет. Выучила уж Нежданка все голоса на втором этаже рядом со своей горенкой, рядом со спальней княжичей, к шагам завсегда прислушивается. Вернее — оно само как-то слышится. Привыкла уж чутко спать на постоялых дворах.

Прямо подле ее двери доска скрипучая — наступят на нее, и она недовольно загундосит, как старуха простуженная.

Чуть дальше доска вздыхает, что красна девка, которой сызнова медовый пряник на чужом празднике не достался. Щель рядом — там ветер гуляет. Шагнут на доску, она ниже продавится — засвистит ветер погромче, да и вздох сразу слыхать.

Со стороны спальни княжичей две доски-трескучки, на какую ни ступи — звук, как хворост в костре горит. Так уж, коли кто идет по терему слева направо, то слышно сначала скрип, потом вздох, потом треск. А, коли идут справа налево, то все в обратном порядке повторяется.

А вот, ежели, как сейчас, скрип слышно хорошо было, а до пряничного вздоха не дошло — так то одно только значит — кто-то подошел к Славкиной двери и там стоит. И почто стоит? Чего замышляет?

Да, кому ж такое понравится? Вздохнула девчонка устало заместо той доски, что упрямо молчит, накинула на плечи платок с лебедями, до коленок им обернулась, да отворила. Мало ли, кто там. Вона дверь в горенку к княжичам совсем рядом, мож, опять злыдня какая по детские души пришла.

За дверью стоял Белояр. В правой руке он держал тесак, которым давеча курам головы на заднем дворе рубили. Кровь птичья на широком лезвии запеклась, отмыть не успели, — так и стащил Белоярушка то орудие у младшего поваренка. Захотел он, как степной дикарь, девчонку с ножа из своих рук кормить, страсть, как понравилась ему та забава опасная. Видел, как девка перед Коркутом трепетала, — завидки взяли. Вот и скрал на кухне нож, какой уж получилось. Ну, а чтоб помыть его — то в голову не пришло, чай, для такой грязной работы чернавок придумали.

Белояр да с окровавленным тесаком — от зрелища такого Нежданка невольно назад отпрянула, в горенку свою. Да дверь затворить не успела — гость незваный за ней шагнул. Тут уж только она разглядела, как он, подбоченясь, держит в другой руке цельную царь-ягоду. Видать, не все гостям на пиру порезали, что-то Зимава и оставить велела. У Белояра кафтан красный с зелеными вставками по бокам — арбуз с ними почти сливается.

— Давай, девка, я тоже согласный, — с порога заявляет этакая царь-ягода в нарядном кафтане.

Ох, устала Нежданка сегодня, о чем чужой жених толкует, понять не может.

— Коли уж ты хошь, так и я тогда не прочь… — дышит на нее селедкой с луком Белояр.

А луковый запах Нежданка давно не выносит — с тех пор, как Досада овечьими ножницами ей косы кромсала да смрадно дышала в лицо.

«Арбузом что ль поделиться хочет?» — думает девчонка. Да, сама понимает, что вроде не с чего.

А Белояр пузом на нее наступает, дальше теснит. Горенка у няньки небольшая, три шажка от двери — и в окно упрешься. Глянула Нежданка через скло на двор, а там Коркут кинжалы метает. Старый щит дружинника на рябину приладили, в нем уж с десяток тех кинжалов торчит. Ладно уж — не в дерево живое, как давеча.

Подле Коркута Морица да другие девки нарядные, что в гости в терем понаехали мотыльками вьются. В ладоши хлопают, от восторга повизгивают, как будто кто гусли старые неумело за струны щиплет. И почто так невыносимы те звуки — Нежданке не понять. Отчего злая ревность черным дымом степным глаза разъедает? Что за чудеса такие — и Коркут злит ее, хоть медведем реви, и девки подле него — еще пуще под ребрами когтят.

Вон уж одна из них глаза степняку своим платком узорным повязала, а тот все равно метко кинжал в щит воткнул, чай, шагов с пятнадцати. Засмотрелась, было, на такое диво Нежданка, да тут Белояр совсем ополоумел и пузом своим арбузным ее вплотную к окну прижал. Пыхтит, как похлебка гороховая в котелке у Ванды. Булькает чего-то, что тот водяной из сказки, — неразборчиво.

Сосредоточилась Нежданка, проморгалась, от Коркута с девками отвлеклась, да лисой ловко вывернулась, прям из рук Белояра утекла.

Слова, что он твердит, вроде услышала, а смысл все одно ускользает — сквозняком вытягивает, не иначе.

— … А что косы у тебя нетути, то мамкина печаль, мне оно и без надобности, — губу трубочкой складывает и к ней тянет. — Чай, у девки не коса самое сладкое…

— Чай, девка — не малина на блюде, — со смехом вторит ему Нежданка — не пряник медовый, чтоб ее на вкус распознавать, не царь-ягода диковинная.

— Ты моя ягодка лесная, мой пряничек мятный, мое яблочко наливное, два яблочка… — скороговоркой частит. — Дай пригубить той сладости… Отведать свежести твоей — страсть как хотца… В Цвелизованных землях завсегда так заведено, чтобы жених…

Уж и не думала, что в терему такие дураки бывают. Поняла, наконец, почто явился. Откуда ветер дует, тоже ясно — Морица науськала. Сам Белояр Цвелизованные земли даже на карте у писаря не видал.

Что за день сегодня такой — сплошные напасти.

Заскочила на кровать, к стене прижалась, — уж одумается, поди, чужой жених — дальше не полезет. Куды там! Совсем дурак. Нож обронил, арбуз под кровать закатился, кафтан расстегивает и полез на карачках перину девичью на приступ брать, что крепость вражескую.

— Согласный я тоже, — твердит свое и прет поросей, похрюкивает, — Уже два дни как согласный, едва дождался радости такой…Еле пир весь высидел… В Цвелизации не зазря те порядки установлены…

Девчонка легкой птичкой с покрывала упорхнула, да к окну сызнова подскочила. А там Коркут, все еще с повязкой на глазах, щит кинжалами дырявит. Все — на потеху Морице-мокрице старается да сестрам ее двоюродным, троюродным и какие-там еще в княжьих семьях бывают. В крестьянской избе после двоюродных считать перестают, там и родных всех не упомнишь.

Как назло, никого больше не видать, хоть бы мамка-нянька какая прошла, уж Славка бы ей в окно помахала — на помощь позвала. Да, хоть бы малиновый с факелом оборотился, уж и его бы помощь сгодилась, чтоб хмельного Белояра и к Зимаве спровадить.

Кричать же не будешь — за стеной малые спят, напугаются еще. Они и так сегодня с медведем страху натерпелись. На крик, поди, весь терем сбежится, да, знает уж Нежданка, что в делах таких завсегда девку виноватят. «А почто пустила?» — с нее спросят.

Белояр уже с перины на пол кувырнулся, и к няньке теперь на коленках ползет, кафтан уж совсем у него расстегнут, рубаха исподняя выбилась — срамота какая. Того гляди и порты стягивать начнет, не было еще такой печали.