Вот она, поди, та калитка — дом в три оконца, слева колодец, груша на дворе под снегом на леву сторону наклонилася — все, как мальцы с санками обсказали. Страшно почему-то ошибиться. Страшно, что погонят, не примут…

Решила Нежданка дальше по улице пройтись, дух перевести, другие избы посмотреть — увериться, что не ошиблась. Да, знала уж, что энта изба с грушей ей нужна — дом родной тетки Любавы, мамкиной старшей сестры, что давно от семьи в Поспелке откололася. А все ж таки…

Мимо прошла, бредет до конца улицы, снег ногами загребает, дыхание выравнивает. Не хватало еще с порога у тетки совой раскричаться.

На другом конце Медоваров, ближе к леску, тоже избу ставят. Хорошо зимой строить — лес сухой, аж под пилой звенит. И пахнет как вкусно сосной свежей… Закрыла Нежланка глаза да вдыхает. Детство раннее вспоминается, когда зимой дед Василь да тятька по дереву прямо в избе резали ковшики, коромысла да корыта. До чего уж родной запах… Навернулась слезка, откуда ни возьмись набежала. Трет Нежданка глаза, хочет избу резную получше рассмотреть.

А уж какой конек на самой крыше — такой ладный, прямо как настоящий. Задрала голову, варюжку морозную ко лбу приставила, чтобы солнце яркое не слепило. Жмурится, изо всех сил старается получше конька разглядеть.

Два парня на крыше делают чегось — как уж упасть не боятся. Высоко так… Тут один из мастеров распрямился в полный рост да против солнца встал.

А Нежданка… Где стояла — там и в снег присела. От удивления. Светит солнышко зимнее пареньку в макушку, ухи красные огнем горят. Вот уж дурак какой Ванька — все шапку не носит!

Он это! Лица толком не разглядеть против света, да таки ухи приметны и бороду курчавую как не узнать. Возмужал, вширь раздался, да по всему видать, что он.

Зажала Нежданка себе роток двумя ладошками, чтобы уж не закричать, чтоб не сорвался он с крыши. Сидит в снегу, шелохнуться боится, глаз с Ваньки не сводит.

А тот, как почуял что, к лестнице по крыше побег, спускаться стал. А потом напрямки, через снег глыбокий к ней пробираться стал.

Вот уж и свиделись, наконец. Даже не верится…

Залилась Нежданка слезами, да, поди, первый раз в жизни своей от счастья плакала.

— Жива! Жива радость моя ненаглядна! — уж Ванька завопил.

Подхватил девку, поднял ее из сугроба, сгреб в охапку да на руках закружил.

— Почто шапку не носишь? — она сквозь слезы спросила.

Да, тут как засмеются оба, что такого радостного смеха давно старые Медовары не слыхали.

Дружки Ванькины топоры да пилы побросали, на девчонку дивятся. Хороша собой, да, чай, не княжна, не принцесса заморская — тулупчик простой крестьянский, шапчонка заячья в снег слетела, под платком волосья путаны, скулы высокие, подбородок да неба дерет, а очи ясные, что озера студеные, и в них счастье плещется.

— Как ты тут? — уж Ванька спрашивает. — Через две седмицы за тобой ехать на хутор собирался.

— Да, вот уж не утерпела, сама добралася, — Нежданка смеется. — А ты тут как очутился? Почто избы строишь? Я ж тебя по всему княжеству при лошадках искала, все конюшни, поди, обошла. Меня кони на тракте в лицо узнают, не иначе.

— Дык, я так и подумал, что меня при конях искать станут, вот уж и решил всех разом обмануть, — засмеялся Ванька. — Чай, я по дереву сызмальства резать любил, вот уж подрос — с ложек на избы перекинулся. Каки хошь фигуры вырезаю.

— Твоя работа? — Нежданка на конька узорного варюжкой показала.

— Ага, — довольно Ванька улыбнулся. — Нравится?

— Шибко очень! — девчонка закивала. — Чай, счастливый дом будет под крышей такой.

Улыбнулся Ванька, да хитро так глянул.

— Замуж за меня пойдешь? — прямо тут меж стружек да опилок спросил. — Люблю я тебя, Жданка моя, уж еле сыскал, еле дождался… Нам с тобой избу ставлю, твой конек будет, коли захочешь… Наше счастье под той крышей поселится.

Ничего Нежданка не ответила, слезы ручьями пуще прежнего из глаз потекли.

Как бы она хотела, чтоб все так и случилось, как Ванька сказывает, только…

Только куды уж теперь замуж за него идти, коли Коркут уж в жизни ее нескладной случился. Другому уж позволила себя целовать. Да, все позволила…

Не хочет Ваньку обманывать, не хочет ему жизнь портить. Пусть какую другу честную девочку себе для женитьбы сыщет, а она… Чай, не для счастья она, Нежданка, родилась…

И вина на ней такая… И перед Ванькой вина, и перед всем княжеством.

Запылает родная земля по весне пожарами степными, всех уж она, Нежданка, погубила. Чай, и этот конек узорный сгорит… Не бывать счастью там, где она появляется.

Не знает еще Ванька, в чем она виновата, да уж сил никаких нет, чтобы все обсказать.

— Пойду я, — прошептала.

Рукой так показала, чтобы не ходил за ней. Да, в сторону деревни обратно поплелась.

Тетка Любавы уж у калитки на морозе стояла, под грушей топталась, Нежданку ждала. Доложили ей соседи, что девчонка с путанными волосьями и серыми морозными глазищами с чужих саней у деревни соскочила и про избу Любавы у мальчишек спрашивала.

Поняла сразу Любава, что Нежданка сама как-то до Медоваров добралась.

Обещал Ванек-лопоух, что привезет девчонку через две седмицы. Давно уж в Медоварах энтот парень поселился, давно с теткой Любавой дружбу свел. Еще три года назад ей все про Нежданку рассказал, во всех подробностях поведал — как с мачехой жила, как от злой толпы из дома бежала.

С тех пор и ждала ее Любава, каждой проезжей девчонке в глаза заглядывала. Уж така судьба сложная у племяшки, у младшей дочки Даренкиной, что и врагу не пожелать. Как уж не приветить, под свое крыло не принять, у печки в избе не пригреть сиротинушку.

Издалека Нежданку сейчас Любава на улице углядела — уж сразу кровь родную признала. Похожа на Даренку глазами, статью в отца пошла, да, уж не робкая девчонка забитая, спинка ровная, стан гибкий, смело вверх подбородок дерет, даже когда слезами заливается. А то, что волосья под платком уж в воронье гнездо сбилися, то не беда, то всегда поправить можно.

Да, что ж такое случилося, что лица на девке нет, идет слезами горючими сугробы поливает.

— Пойдем, пойдем в избу, родная моя, — обняла тетка Нежданку за плечики и сама в калитку подтолкнула. — Не обидит тебя больше никто, с нами будешь жить, под надежной защитой.

Присела Нежданка в избе на краешек скамьи, и сама уж не помнила, как тетка Любава платок с нее снимала, потом тулупчик расстегивала, снег с тулупа девчонке глазастой велела в сенях смести. А сама уж даже сапожки с нее снимает, ножки греет, носки шерстяны натягивает.

— Пойдем, пойдем, щей тебе налью, — к столу тетка Нежданку ведет. — Утку с яблоками в печь поставила, как уж узнала, что ты приехала… Щей похлебаем сначала, там и утка подоспеет.

Ребятня из-за печки выглядывает осторожно, да такие ладные все малыши, друг на друга похожие — две девчонки и три пацана.

— Внучата мои, — гордо тетка Любава на ребятишек показала. — Старших дочек детвора.

— Без гостинцев я к дитям приехала, — Нежданка сквозь слезный туман чуть слышно вымолвила. — Не подумала совсем…

— Да, успеется еще с гостинцами, еще вся жизнь впереди, чтоб гостинцы друг другу дарить, — засмеялась тетка Любава. — Вот уж придумала, об чем беспокоиться.

— А у нас у рыжей коровы вчера теленочек народился, — важно выступила вперед сама махонька девчонка. — Такой же рыжий, как мамка, да с белыми пятнами.

Уж самой большой своей радостью с гостьей поделилась. Как будто того и не хватало всем для начала разговора, чтоб тетку двоюродну обступить.

— А мне тятенька сабельку вырезал, — мальчонка постарше уж важно щеки дует.

— А у нас у черной курочки все яички с двумя желтками получаются, — то уж девчонка конопатая сказывает.

— Нежданка, пойдешь с нами завтра на горку кататься? — самый младший за подол тянет.